– Никакого обмана, – возразил я. – Откуда мне знать, для чего они вломились в Кремль? Вот я и решил, что такой толпой куда сподручнее не челобитную подавать, а бунт учинять. Особенно когда у каждого второго в руке пищаль.

– Тогда, может, лучше мне самому с такой весточкой отправиться? – предложил Обетник. – Ну-у для надежности.

– И к стрелецким головам лучше мне самому пробраться, – встрял Догад.

– Нет, – отрезал я. – Неизвестно, как оно обернется. Успеете пригодиться. – И я неспешно направился к остальным ратникам.

Часть их уже стояла во дворе, ежесекундно пополняясь чуть припозднившимися. Новость о том, что государь может приказать арестовать меня за вчерашнее побоище, восприняли с пониманием. Что я не собираюсь сдаваться в плен – тоже. Даже с воодушевлением. Общее мнение выразил сотник спецназа Вяха Засад:

– Покамест государь разберется в твоей невиновности, бояре твои косточки давно обгложут. А мы за тебя, княже, постоим накрепко, не сумлевайся.

Я в общем-то и «не сумлевался», но лишний раз услышать такое все равно приятно. Вдохновляет, знаете ли, на новые свершения и подвиги. К тому же государь навряд ли разберется – покойников людские дрязги не волнуют. Ну а после гибели Дмитрия все окажется в точности как у моего любимого Филатова в «Сказе про Федота-стрельца, удалого молодца»: «Осерчал Федот, созвал честной народ…»

Но дальнейшие события пошли наперекосяк. Вначале выяснилось, что посланные Обетником и Догадом монахи, не пройдя и десятка метров, оказались схвачены какими-то вооруженными людьми. Об этом мне доложил прибежавший караульный, видевший все собственными глазами. Правда, их не били – чай, иноки, – но и обратно на подворье не отпустили, а повели в Чудов монастырь. Получалось, мятежники позаботились об изоляции моего подворья.

Взлетев на вышку, я внимательно оглядел окрестности. Так и есть – все вокруг оцеплено. Людей хоть и мало, с полсотни, но зато на обеих улицах, ни пройти, ни выйти. Значит, мы блокированы. Странным показалось одно – почему бунтовщики оставили мало людей. Догадался я через минуту: на всякий случай. Бояре, по всей видимости, твердо убеждены, что здесь, кроме слуг, никого, а самого князя Мак-Альпина и его гвардейцев со вчерашнего вечера нет в живых. Выходит, не зря я послал Каравая – одного из тех, кто пытался убить меня и Годунова, – с ложным сообщением в Москву. Риск, конечно, имелся, но, учитывая оставленного у меня в заложниках родного брата гонца Горбушку, небольшой.

С одной стороны, эта блокада усложняла мои планы. Предстояло не просто прорвать ее, но и проделать это незаметно, дабы никто не смог предупредить мятежников, находящихся в Кремле, о выжившем князе Мак-Альпине. Зато, с другой стороны, у меня появлялось великолепное оправдание не спешить на выручку Дмитрию. Но вначале требовалось подумать, как быть с гонцами. Подкрепление требовалось позарез. Признаться, никак не ожидал такого количества врагов. И ведь караульный посчитал лишь тех, кто пробежал мимо моего подворья, а от Фроловских ворот к царским палатам есть и другая дорожка, да от Константино-Еленинских третья. Выходит, всего их как минимум тысяча, а то и полторы-две. Многовато.

И как быть? Открыть неприметную калитку, ведущую напрямую на подворье Троицкого монастыря? На нем вроде бы никого не видно, и, скорее всего, с этой стороны путь свободен. Но куда им уходить дальше? Через ближние к нам (всего-то полсотни метров) Знаменские ворота[3] навряд ли получится, да и через остальные, ведущие к Пожару, тоже. Разве попробовать обходной путь через весь Кремль, например, к Портомойным воротам? Там-то есть шанс. Но в любом случае надо посылать самых изворотливых – Обетника, Наяна, Догада и Лохмотыша.

– А вот теперь в бой идут одни старики, – сообщил я им. – Слушайте внимательно, что вы должны передать стрелецким головам…

Двоим – Обетнику и Наяну – я велел затаиться на Троицком подворье и выжидать не меньше получаса. Вторая пара – Лохмотыш и Догад – проскользнула незамеченными, и на выходе из подворья их никто не остановил. Отлично. Теперь осталось дожидаться новостей от Дубца. Пока же я распорядился, чтоб каждый десятник распределил цели среди своих бойцов, и снова полез на вышку. Правда, как ни пытался разглядеть происходящее у Красного крыльца, не удалось. Видимость прочно загораживали звонница Ивана Великого и купола Успенского собора. И попенять некому – сам велел Багульнику установить ее в таком месте, откуда открывается наилучший обзор одновременно Никольских и Троицких ворот, которые ныне из-за метели разглядеть тоже не получалось.

В это время за звонницей грохнул одиночный выстрел из пищали. Та-ак, то ли подсуетился кто-то из царских телохранителей, то ли заговорщики перешли к решительным действиям. И скорее всего, второе – не верилось, что немчура станет драться до последнего.

Людской гомон тем временем усилился, перейдя в торжествующий, но ненадолго. Почти сразу он сошел на нет. «Значит, ребятки вломились внутрь», – сделал я вывод. Но спешить не стоило. Если у Дмитрия получится затаиться в укромном местечке, отыскать его в хитросплетении галереек, каморок и комнатушек – задача не из легких. Даже в моем тереме при игре в прятки ищущему придется несладко, а он-то у меня куда меньше царских хором.

Ждать и догонять – хуже некуда. А тут еще и кошки на душе заскребли. Ведь чего я жду? Момента, когда убьют Дмитрия. Ну да, тем самым я вроде бы спасаю Русь от его идиотских задумок, которые при попытке их осуществления обильно зальют всю страну кровью. Но кто знает, если бы я попытался переубедить его, возможно, у меня бы это получилось. Вчера у меня не было для этого времени, но впоследствии… Не дурак же он, в самом деле! Да и логику понимает хорошо, проверено, и не раз. И потому, когда я, оглядывая в подзорную трубу окрестности, увидел его живым и невредимым, у меня на душе отлегло.

Нет, в самый первый миг я лишь таращил глаза, недоуменно глядя на три фигурки, украдкой пробирающиеся между подворьем патриарха и Успенским собором, одна из которых… Ну точно, Дмитрий, а рядом с ним невесть откуда взявшийся казачий атаман Андрей Корела, и чуть впереди… Так и есть, мой стременной. Вот тебе и здрасте! И крадутся они, ежесекундно оглядываясь на Красное крыльцо, оставшееся у них далеко справа, именно в сторону моего подворья, поскольку ворота патриаршего они миновали. А вон Дубец уже поднял руку, сигнализируя караульному, ну и мне заодно. Вовремя. Замешкайся он на минуту, и их троицу непременно увидел бы кто-то из ратных холопов, выставленных боярами в оцепление подле Успенского собора. Вон они стоят. Двое прижались спиной к стене, третий выглядывает из-за угла, а чуть поодаль, у звонницы, еще парочка. Ну и с пяток, наверное, не меньше, которых мне отсюда не видно.

В следующую секунду я отдал команду караульному:

– Срочно вниз и передай, что князь распорядился сделать залп по всему боярскому оцеплению, выставленному у Успенского собора и звонницы Ивана Великого. А сразу после залпа пусть делают вылазку и… спасают государя.

Тот вытаращил на меня непонимающие глаза, поскольку без подзорной трубы разглядеть, кто именно торопится в нашу сторону, не мог – метель не утихала. Но переспрашивать не стал, опрометью метнувшись вниз.

Увы, но одними арбалетами обойтись не удалось. Кое-кого, да что там, добрую половину, не меньше, мои люди не заметили, и уцелевшие холопы из оцепления принялись нахально палить в ответ. Выстрелов было немного, всего-то пять или шесть, но и их хватило, поскольку кто-то недолго думая бабахнул не в сторону моего подворья, а в Дмитрия.

И попал…

По счастью, ранение государя оказалось легким – задели предплечье, да и то по касательной, – и, пока его перевязывали, я узнал от Корелы и Дубца кое-какие подробности царского спасения. Признаться, слушал краем уха, но основное уловил.

Оказывается, началось с казачьего атамана. В свое время он здорово командовал своими людьми, успешно защищая Кромы от многотысячного царского войска, за что Дмитрий, сев на трон, осыпал его серебром, и Андрей Корела, не зная, чем заняться, ударился в большущий загул, упаивая своих собутыльников чуть ли не вусмерть.