— Моник, — голос виконтессы Воле более чем соответствовал её виду, — что, ради всего святого, ты сделала со своей бальной нижней юбкой? Немедленно садись и приводи её в должное состояние, и меня не волнует, чем ты собиралась заниматься!

Жюли замерла с поднятой чашкой и удивленно переводила взгляд с Иды на неподвижно застывшую Моник и обратно, предпочитая пока не вмешиваться.

— Завтра мы едем на вечер к Боннам, — коротко пояснила Ида, бросая нижнюю юбку Моник на стул рядом, и направилась к дверям тем же быстрым шагом, каким вошла в столовую.

— Тогда я велю Люси достать и выгладить мое серое платье… — начала было Моник, но средняя Воле повернулась к сестре, на миг замерев в дверях, и безапелляционно произнесла:

— Ты наденешь лиловое. Оно выглядит лучше.

Моник замерла с испугом на лице и даже боялась кивнуть сестре, не то что возразить и сказать, что лиловый слишком темный для неё цвет. К тому же, это платье и в самом деле было лучше, хотя бы потому, что являлось относительно недавним приобретением, и было надето младшей Воле всего один раз. Жюли, которая все еще держала поднятую чашку, была удивлена не меньше. Ей, правда, было не о чем волноваться: её бальное платье и нижние юбки были в полном порядке, и, раз уж они собрались куда-нибудь выехать, то она будет танцевать, столько, сколько сможет, хотя женщине в ее положении не полагалось этого делать.

— Интересно, что наденет она сама? — проговорила вышедшая из оцепенения Моник, когда Ида скрылась в холле. Маркиза Лондор равнодушно пожала плечами и ответила:

— Должно быть, то белое, которое она заказывала вместе с твоим лиловым. Она, кажется, ещё никуда в нём не выходила.

Моник несколько презрительно хмыкнула. Платье из белого атласа и отделкой из темно-красного бархата, почти до неприличия обнажавшее плечи и грудь, было сшито на заказ в Париже и на данный момент являлось лучшим в гардеробе виконтессы Воле и потому оберегалось для особого случая. Выход в общество после долгого перерыва, видимо, мог вполне таковым считаться.

— Можешь сколько угодно считать это платье слишком откровенным, но признай, что каждый мужчина на этом вечере будет смотреть только на неё, — усмехнулась Жюли, аккуратно ставя чашку на блюдце. — Ида умеет привлекать внимание своим внешним видом и тебе следовало бы у неё поучиться этому.

— Я предпочитаю обращать на себя внимание чем-то более содержательным, чем мои плечи, — снова хмыкнула Моник.

— К сожалению, ни один мужчина не обратит внимание на твою благовоспитанность, пока ты не будешь привлекать внимание, — спокойно ответила маркиза Лондор. — А Ида, повторю, прекрасно умеет это делать. Или ты хочешь всю жизнь прожить с ней на “Вилле Роз”? Не думала, что тебе так нравится терпеть её вздорный характер.

— Не припомню, что бы Иду звали замуж.

— Потому что никому не нужна жена с наклонностями лоретки, — Жюли провела пальцами по сгибу салфетки. — Одно дело привлечь внимание с помощью своей красоты и затем удерживать его чем-то более содержательным, как ты говоришь, и совсем другое привлечь внимание красотой и удерживать его, используя низкие природные потребности. Ида идет по второму пути.

— Ты использовала первый? — спросила Моник, слегка поднимая брови. Маркиза де Лондор едва заметно кивнула. В своё время ей оказалось достаточно лишь исключительной красоты и некоторой неповерхностности суждений и увлечений, чтобы Антуан де Лондор совершенно потерял голову и повел её к алтарю вопреки воле своей семьи. Моник, и Жюли это прекрасно понимала, не сможет воспользоваться ни первым, ни вторым. Первым — потому что как собеседница младшая Воле не представляла собой совершенно ничего и могла обсудить с предполагаемым поклонником разве что моду и сплетни; вторым — потому что и красотой не блистала, ни на фоне других девушек Вилье-сен-Дени, ни тем более рядом со своими сестрами. Пожалуй, для любой девушки красивые сестры были самым страшным наказанием. Разумеется, возможные женихи могли пренебречь и красотой, и интересностью избранницы при наличии у неё хорошего приданого, но младшая Воле была лишена и этого, а потому оставалось рассчитывать только на счастливое стечение обстоятельств или на бескорыстность молодых людей. И то, и другое было редкостью. Первое для семьи Воле в принципе, второе — для времени в целом.

***

Кони легкой рысью бежали по дороге, и пыль стелилась прозрачным ковром за открытым экипажем. Кучер спокойно правил, иногда подстегивая пару рыжих лошадей. В экипаже, друг напротив друга, сидели двое молодых людей. В вечерних сумерках они казались просто темными фигурами без лиц, с глубоко надвинутыми шляпами и высоко поднятыми воротниками.

— Кажется, что я здесь никогда не был, — усмехнулся молодой человек в темно-сером плаще с пелериной, которая изящными фалдами спадала с его плеч. Его спутник, блондин, выглядевший чуть младше и чуть менее изящно и аристократично, только улыбнулся и приказал кучеру:

— Чуть медленнее, — и, обратившись к своему другу, добавил: — Сейчас я покажу тебе место, которое называют самым красивым поместьем на этом берегу Марны. Готов поклясться, ты никогда в жизни не видел более романтичного места.

— Я боюсь быть разочарован, — усмехнулся молодой человек в плаще. — После Италии мало что кажется романтичным.

— Романтика Италии слишком сладка, на мой вкус, — пожал плечами его спутник. — Романтика Германии или Англии слишком сурова…

— А здешняя просто слишком дорога твоему сердцу, поэтому и кажется самой подходящей, — все с той же усмешкой парировал первый. — Всякий будет хвалить то, что является для него родным.

— Вот здесь, — спокойно улыбнулся собеседник, указывая направо от дороги. Кучер остановил лошадей, и молодой человек взглянул туда, куда указывал ему друг.

В двух метрах от дороги была невысокая каменная ограда с тяжелыми коваными воротами, которые были украшены вензелем V. Одна створка ворот была слегка приоткрыта и вела на широкую аллею, вдоль которой в буйном беспорядке росли совершенно невероятной красоты розы. В конце аллеи, усыпанной листьями, белоснежными и кроваво-красными лепестками, стоял небольшой псевдосредневековый замок из серого камня, окруженный темневшим в вечерних сумерках садом и спускавшимися к Марне лугами. Стены замка были увиты плющом, в котором виднелись все те же великолепные розы. На ограде, рядом с воротами, была потемневшая от времени резная дощечка, надпись надпись на которой гласила, что это место называется “Вилла Роз”.

— Да, и в самом деле весьма романтично, — проговорил молодой человек, заворожено глядя на увитый розами замок. — Кто же владеет этим великолепием? Хозяева такого места должны быть ему под стать.

— Надеюсь, завтра ты познакомишься с хозяйкой этого прекрасного места, хотя в последнее время её и сестёр не часто можно увидеть в обществе, — с улыбкой ответил спутник и приказал кучеру: — Трогай.

Экипаж медленно тронулся и, набирая скорость, помчался по дороге быстрее, чем раньше, поднимая в воздух пыль, которая уже не стелилась, а клубилась под копытами лошадей. Ида стояла у окна своей спальни и теребила цепочку на шее, глядя на удаляющийся экипаж, за которым она всё это время наблюдала. Что-то неприятно тревожное поступало снизу, странное предчувствие окутывало ее, подобно савану, с ног до головы. Кто были эти люди в экипаже? Зачем они остановились перед воротами ее поместья? Уже давно здесь так не останавливался никто, кроме ее кредиторов или их адвокатов, желавших полюбоваться тем, что они хотели у нее отнять. Поэтому и сейчас средняя виконтесса Воле видела в не знакомом экипаже угрозу, хотя это могли быть и обычные путешественники, которых сюда занесли рассказы о живописных окрестностях.

— Я просто слишком долго сидела здесь, как монашка в монастыре, и совсем отвыкла от общества, — негромко сказала Ида, отворачиваясь от окна и задергивая бархатные портьеры, надеясь, что это поможет ей избавиться от чувства тревоги.

— Что ты сказала? — переспросила Моник, которая сидела на кровати сестры и поправляла обтянутые тканью декоративные пуговицы на подоле своего лилового платья.