— Подготовкой вашей свадьбы с моей сестрой мы займемся сразу же, как только я вернусь из Марселя, — произнес Антуан, переходя на несколько сухой деловой тон. — Прежде всего, мне необходимо вернуть мою жену и мою дочь на их законное место. Кстати, не помешало бы вернуться и вашей сестре.
Клод покачал головой:
— Ида не вернется.
— Быть может, я все же смогу уговорить её. Она не должна находиться вдали от дорогих её сердцу людей и мест. Я готов пообещать ей свою защиту от всех сплетников, какие только вздумают обсуждать её.
— Ида не вернется, чтобы вы ей не предложили, — грустно улыбнулся Клод, отводя глаза. — У нее есть на то причины и я понимаю её желание остаться в Марселе.
Маркиз де Лондор приподнял голову и несколько мгновений смотрел на Клода сверху вниз, а затем, растягивая каждый звук, произнес тоном, который не оставлял сомнений в том, что он и в самом деле понял все:
— Понимаю.
— Но если вы сможете убедить Иду вернуться, я буду безмерно благодарен вам, — продолжил Клод, стараясь изобразить на губах улыбку, которая выходила усталой и вымученной. — Мне так и не удалось этого сделать, но я был бы спокоен за неё, будь она рядом.
— Я употреблю для этого все свое ораторское мастерство, будьте уверены, — склонил голову Антуан. — А пока начинайте готовиться к предстоящей свадьбе. Это, поверьте мне, отнимает много сил и времени.
— Непременно, — улыбнулся Клод, протягивая Антуану руку для прощания. — Благодарю вас за то, что вы столь великодушно встали на нашу с Жозефиной сторону и поверили в искренность и серьезность наших чувств.
— Жозефина отдала вам мое кольцо, — улыбнулся Антуан, пожимая протянутую ему руку Клода. Клод еле заметно вздрогнул и, мгновенно разорвав рукопожатие, быстрым движение снял перстень, который он все это время, как и положено, носил на безымянном пальце.
— Оно ваше, — сказал он, кладя кольцо на край стола. — Вы в праве забрать его.
Антуан отрывисто покачал головой.
— Нет. Пусть оно останется у вас, как знак и залог моего уважения и расположения, — сказал он. Маркиз де Лондор принимал решения быстро и не имел привычки менять их.
***
В Марсель Антуан де Лондор отправился на следующий же день, как только рассвело, даже не попрощавшись с родными, к которым только-только вернулся, и для дальнего путешествия выбрал способ тот же самый, что избрал и Дюран: поездка верхом. До Марселя он рассчитывал добраться быстро, меняя лошадей так часто, как только будет возможно. Обратный путь, в сопровождении жены и дочери, он надеялся проделать в темпе куда более спокойном и размеренном. Он провел долгие восемь месяцев русском плену, раненный и забытый всеми, не знающий толком, что творится на его родине, мечтая о возвращении домой, не для того, чтобы медлить теперь, когда его мечта о тихом семейном спокойствии была столь близка.
========== Глава 70 ==========
Он был в дороге уже почти неделю, изредка останавливаясь в облезлых придорожных трактирах, где на него смотрели во все глаза, как на диковинную вещицу, и в не менее жалких гостиницах в маленьких городках. Тщетно он пытался найти хоть легкий след Иды, хоть какое-нибудь свидетельство того, что она была здесь. Все было напрасно, она растворилась в воздухе словно дым, как будто была лишь плодом его воображения. Вот и сейчас он въехал в один из таких далеких провинциальных городов, где жалкость всего существования бросалась в глаза более чем где либо. В самом начале главной улицы был трактир и гостиница, довольно приличного вида здания, выделяющиеся из общей нищеты. Эдмон лениво дернул поводья, и конь свернул с дороги и послушно побрел к коновязи. Слуга, дежуривший у дверей, увидев хорошо одетого человека, тут же вытянулся и суетливо подбежал.
Эдмон слез с коня и, кинув поводья слуге, вошел внутрь, толкнув не очень крепкую дверь. За стойкой его встретил лично хозяин. Эдмон несколько рассеянно распорядился насчет обеда для себя и насчет Агата, и, заплатив вперед, вышел на улицу и пошел прочь от трактира. Ему вдруг внезапно захотелось осмотреть город, который до боли напоминал, тот, что был сейчас за много миль, на берегу Марны, хотя и был лишь жалкой на него пародией. Он бесцельно прошел по главной улице, разбитой телегами и лошадьми, прошел мимо замызганных лавочек и сам поразился тому, как раздражал его этот обветшалый город и малочисленные жители, попадавшиеся на его пути. Каждый из них с интересом смотрел на приезжего незнакомца, одетого слишком хорошо для этой дыры и державшегося с невиданным здесь доселе достоинством.
Дюран прошел по главной улице до старого кладбища, такого же обветшалого, как и город. За кладбищем, чуть вдалеке стояла старая церковь, небольшая, но способная вместить больше прихожан, чем было в городке. Эдмон бесцельно побрел между могил, читая имена, даты смерти и эпитафии. Внимание его привлекла одинокая могила в самом дальнем углу кладбища. Это была старинная каменная плита, треснувшая и заросшая мхом. Согласно надписи здесь покоилась некая Эмма Бижу, умершая с полвека назад, и бывшая видимо отвергнутой обществом. Эдмон невольно вздрогнул, представив, как однажды какой-нибудь столичный повеса остановиться на кладбище такого же обветшалого городка и, посмотрев на могильный камень, прочтет имя Ида де Воле и слова о том, что она «навсегда в сердцах наших, невзирая на свое падение» и усмехнется глупости неизвестной женщины. Постояв ещё немного над могилой, Дюран снова побрел по тропинке и остановился, лишь взойдя на истертые ступени часовни. Перед ним была двустворчатая дверь с массивными металлическими ручками. Никаких излишеств, лишь дерево и железо.
Повинуясь неясному желанию, Эдмон с усилием толкнул дверь церкви и она открылась. Внутри не было никого, ни прихожан, ни священника. Эдмон прошел по проходу между простыми темными скамьями, оглядывая невысокий свод из серого камня. Мягкий свет лился сквозь узкие окна с незатейливыми витражами, которые представляли собой просто разноцветные квадраты. Над скромным алтарем помещалось круглое окно-роза с изображением двенадцати апостолов в лучах и Мадонны с младенцем в центре. Эдмон остановился и сев на скамью, оперся локтями на спинку следующего ряда и посмотрел на алтарь, откуда на него взирал с креста Христос. Свет лился сквозь витражи, и в его лучах можно было различить танцующие пылинки. Тишина была настолько глухой, что сойти с ума и услышать голос Бога в ней казалось обычным делом. Эдмон сцепил пальцы и, закрыв глаза, прижался лбом к рукам.
— Господи, я грешен, — прошептал он, — но я не знаю, к кому мне ещё обратиться. Прости, что я забыл тебя и много лет отвергал. Впрочем, мне не нужно прощение, даруй его тем, кто ни в чем перед тобой не виновен.
Он замолчал, ожидая чувства облегчения, но оно не наступило. Дюран опустил руки и вскинул голову на распятие.
— Зачем ты дал мне жизнь, Господи, если я никому не принес счастья? Почему ты отвернулся от меня, стоило мне только появиться на свет? Почему ты отвернулся от Иды, когда я полюбил её? Я готов принять любую кару, лишь вознагради за страдания тех, кто страдал по моей вине! — воскликнул Эдмон, но чувство облегчения все равно не приходило. В бессильном порыве отчаяния он уронил голову на руки и замер.
— Ты отчаялся, сын мой? — раздался где-то сверху приглушенный голос и Эдмон, вздрогнув от неожиданности, поднял голову. Над ним, сцепив спереди руки, стоял человек лет тридцати и смотрел сверху вниз.
— Молись, и будешь услышан. Бог милосерден и не оставляет просящих, как бы грешны они не были, особенно, когда они просят не за себя, — продолжил священник.
— Я очень грешен, святой отец, — прошептал Эдмон, — Нет заповеди, которую я не нарушил бы и смертного греха, который бы не совершил.
— Но ты каешься, — ответил священник, присаживаясь рядом.
— Лишь в одном, — покачал головой Эдмон.
— В чем же, сын мой?
— Я разрушил жизнь и репутацию девушки, которая была очень дорога мне, — медленно проговорил Дюран, глядя прямо перед собой. — Вместо того, чтобы сделать её своей женой, я сделал её своей любовницей. В этом я раскаиваюсь. Она любила меня, а я не мог это разглядеть.
