— Это его племянник? — негромко спросил сидевший в углу полковник.

— Да, герцог де Дюран, тот самый, — так же негромко ответил его сосед.

— Не знал, что он военный, — полковник ещё раз оглядел Эдмона. Его сосед презрительно хмыкнул и, уже не пытаясь говорить тихо, проговорил:

— Новое развлечение, очевидно. Выпивка и женщины с привкусом смерти куда сильнее кружат голову, знаете ли.

Эдмон передернул плечами и, отодвинувшись подальше в кресло, сложил перед собой руки шпилем. Через приемную прошел секретарь, неся на подносе несколько визиток, и скрылся за дверьми генеральского кабинета, не удостоив взглядом ни одного из посетителей. Снова воцарилась неприятная тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов, и Эдмон смутно догадывался, что эта тишина вызвана его присутствием. Наконец дверь кабинета вновь распахнулась, и в приемную вышел секретарь. Придерживая позолоченную ручку, он объявил:

— Капитан Дюран, генерал Д’Эвре готов принять вас.

Эдмон, с некоторым облегчением, поднялся и прошел в кабинет. Секретарь плавно и почти неслышно закрыл за ним дверь.

Генерал Д’Эвре сидел за столом, совершенно бесцельно перебирая и раскладывая, словно в пасьянсе, лежавшие перед ним визитные карточки. За его спиной, присев на подоконник и скрестив на груди руки, стоял невысокий мужчина, крепкую фигуру которого плотно обтягивал тёмный мундир. Чёрные, как смоль, волосы незнакомца беспорядочно лежали крупными кудрями, черты лица были правильными, но несколько резкими.

— Эдмон, — генерал даже не поднял головы, казалось очень увлеченный своим занятием, — поскольку ты совершенно не знаком с тем порядком, что установлен в действующей армии, а у меня нет времени, чтобы поведать тебе все тонкости, я решил, что будет лучше, если ты отправишься туда в сопровождении того человека, который решил, что именно ты как никто другой подойдешь маршалу.

— Полковник Ромини, — представился стоявший у окна мужчина, не меняя позы. — Данте Ромини. Адъютант маршала де Сент-Арно по особым поручениям.

— Я немного рассказал о тебе, — продолжил генерал.

— Надеюсь, вы не очернили меня слишком сильно, — не удержался от едкого комментария Эдмон. Д’Эвре несколько болезненно скривился, а Ромини широко улыбнулся и ответил, избавляя от этой необходимости генерала:

— Вас трудно представить в более дурном свете, чем вы сами это делаете.

— Что ж, я рад, что репутация моего племянника не имеет для вас никакого значения, — с некоторым неудовольствием произнес Д’Эвре, резким движением собирая разложенные перед ним визитные карточки.

— Для маршала де Сент-Арно имеют значение другие вещи, куда более важные, на мой взгляд, так что, я уверен, капитан Дюран добьется успеха под нашим чутким руководством. Всего доброго, господин генерал, — улыбнулся Ромини несколько волчьей улыбкой и, кивнув Эдмону, просто, почти доброжелательно, добавил: — Пойдемте, капитан, нас ждёт солнечная Болгария.

— До свидания, дядя, — легко поклонился Эдмон, и, улыбнувшись скривившемуся на мгновение генералу, покинул кабинет своего крестного вслед за полковником Ромини. Теперь пути назад и в самом деле не было, отступать было поздно. Приговор был не только вынесен, но и приведен в исполнение. Если герцог Дюран и сомневался в правильности своего решения, то теперь сомнениям уже не было места: он отправлялся в свое последнее путешествие, сначала в Варну, а потом, если повезёт и в Крым, в самый центр военных действий.

Как только дверь за Эдмоном закрылась, генерал Д’Эвре опустил голову на руку и вздохнул, прикрыв глаза. Его племянник был совершенно неисправим. Оставалось лишь надеяться на то, что желание умереть — это такая же его прихоть, как и все остальные и, удовлетворив её, он успокоится на этот раз уже навсегда.

***

В молчании они проехали по парижским улицам и миновали предместья. Ромини, привыкший, видимо, к подобным поездкам, держался равнодушно, чертя что-то карандашом в дорожной записной книжке. Покончив с этим занятием, он пролистал несколько страниц и, покачав головой, захлопнул блокнот и убрал его во внутренний карман шинели. Повернувшись к окну кареты, он коротко заметил, что они уже достаточно далеко от столицы. Эдмон взглянул в другое окно и таким образом, устроившись в разных углах кареты, они проехали до самого Лиона. Там Ромини приказал переменить им лошадей, которые уже с трудом стояли на ногах и осведомился у Эдмона, не желает ли он передохнуть. Эдмон отрицательно качнул головой.

— Тогда продолжим путь, — ответил Ромини. Он, казалось, не уставал совершенно.

Об оставленном в Вилье-сен-Дени, Эдмон старался не думать, хотя занять мысли во время этой поездки было нечем. Попытки убедить себя в том, что все так и должно было закончится, выглядели жалкими, но ничего вернуть уже было нельзя. Впрочем, намерений герцог Дюран не изменил: он по-прежнему ехал в Крым, чтобы пасть в бою за интересы Франции. Сожалел он лишь о том, что поступил с Идой, женщиной, которую любил, почти так же, как поступал со всеми остальными. Оставалось лишь уповать на то, что скоро этот ад, который по недоразумению именовали жизнью, должен был для него закончиться.

Когда они миновали Шамбери и уже приближались к границе, Ромини внезапно, словно вспомнив что-то, повернулся к Эдмону и спросил:

— Parli italiano, il Duca? (Вы говорите по-итальянски, герцог?)

Его выговор был ближе к французскому, чем к итальянскому, что свидетельствовало о том, что он либо очень долго жил во Франции, либо вовсе родился здесь.

— Forse non come te, ma abbastanza sopportabile (Возможно, не так, как вы, но вполне сносно), — ответил Эдмон, слабо улыбнувшись. Сосредоточенно-серьезное выражение на лице Ромини уступило место почти радостному, и Дюран с удивлением отметил, что полковник немногим старше его. Когда Ромини хмурился и задумчиво смотрел в окно кареты, ему можно было дать около сорока. Теперь же Эдмон ясно видел, что ему не больше тридцати.

— Ваш дядя говорил, что вы были влюблены в нашу страну и наших женщин, — произнес полковник, — поэтому я предполагал, что ваш итальянский должен быть весьма хорош.

— А вы сами, полковник Ромини? — спросил герцог.

— No, no, questo non funzionerà (Нет-нет, так не пойдет), — засмеялся итальянец, качая головой. — Просто Данте. Или же Ромини.

— Так давно вы из Италии, Ромини? — повторил свой вопрос Эдмон.

— С рождения. Если честно, ещё даже до него. Может быть, я и ношу имя Данте Ромини, но в остальном я француз.

Дюран поймал себя на мысли, что чуть было не сказал «Соболезную», потому как итальянцы нравились ему куда больше соотечественников.

— Что меня ждет на войне? — спросил он, пристально глядя на собеседника.

— Хаос, кровь, боль и смерть. И холера, — пожал плечами Ромини. — Но, судя по всему, вы именно это и ищите.

— Это столь заметно? — мрачно усмехнулся Эдмон.

— Про вас мало говорят, но многие знают, Дюран. Надеюсь, вы простите мне, что я составил мнение о вас, исходя из сплетен, — ответил Данте, но Эдмон лишь качнул головой, словно говоря, что Ромини не за что извиняться:

— Это куда более правильное представление обо мне.

— В таком случае, мы с вами легкой сойдемся, — улыбнулся Ромини. — Я люблю честных авантюристов, Дюран.

— Я думаю, в окружении маршала де Сент-Арно много таких личностей.

— Авантюристов, Дюран, но не честных, — покачал головой Ромини, и, несколько коварно улыбнувшись, добавил, — И в ставке маршала почти никто не знает итальянский.

***

Клод, окончательно вышедшей из своего апатичного безразличия, был всерьез обеспокоен поведением своего лучшего друга. Мысленно он даже усмехнулся тому, что они, видимо, обречены до конца своих дней поочередно переживать друг за друга и пытаться вытащить из трясины декаданса. Последний раз Клод видел Эдмона на вечере у Боннов, и ничто в его поведении не предвещало скорый, даже внезапный, отъезд в Париж на неопределенный срок. Эдмон был как всегда весел, с удовольствием пил прекрасное вино, которое было на вечере, и с не меньшим удовольствием танцевал со всеми девушками округи. А тот факт, что Дюран уехал в Париж, по словам дворецкого, верхом, не взяв с собой ровным счетом ничего, да ещё и, скорее всего, на рассвете, и вовсе заставил Клода насторожиться. Его друг, Лезьё прекрасно знал это, не был человеком настроения и любой подобный порыв у него мог свидетельствовать только об одном: случилось то, что вывело всегда спокойного герцога Дюрана из равновесия, заставив его совершить почти что побег. Поэтому, отыскав в записной книжке парижский адрес Эдмона, Клод написал и отправил короткое, но крайне взволнованное письмо, и стал ожидать ответа, тщетно пытаясь продолжить изучать немецкий. Но смутное предчувствие и остро ощущаемое чувство тревоги мешали ему как следует сосредоточиться. Даже Охотник, словно чувствуя волнение хозяина и приближавшуюся очередную трагедию, пронзительно кричал и хлопал крыльями, как будто желал предупредить.