А вот оттолкнуть от себя Кевина как-то не получалось. Аллен понимал, что это не честно к самому товарищу, но… Ему хотелось продолжать лежать вот так рядом, в обнимку, пока Кевин ничего не понимает, и наслаждаться.

Интересно, от чего его близость вызывает в Аллене настолько сильную реакцию?

— Уже поздний вечер, и тебе пора идти на ужин. Матрона разрешила сходить самому, сказала, чтобы ты прошёлся хоть немного, проветрился.

— Можно подумать, сходить до столовой это проветриться, — вздохнул Аллен, уткнувшись в небольшую подушку. Вставать на ноги и уходить куда-то решительно не хотелось. Понять себя — вот что было действительно необходимо.

— И кстати, сообщила, что, скорее всего, уже завтра ты снова сможешь активировать чистую силу, но пока лучше этого не делать. А завтра… Завтра ты закончишь дела и отправишь обратно к Ноям. Рад?

Голос Кевина прозвучал тоскливо.

— Я не знаю, — повторил тот же ответ Аллен. Он действительно не мог понять почему, но почему-то совсем не хотелось покидать Орден, не смотря на все позитивные стороны этого решения.

— А ты уверен, что тебе это надо? — тихо поинтересовался Кевин, смотря куда-то в сторону. Без его прикосновений, которые теперь казались лишь галлюцинацией разыгравшегося воображения Аллена, стало как-то неудобно. Хотелось прикоснуться к лицу Кевина самому.

Что с ним происходит?

— Я бы не хотел, чтобы ты покинул Орден.

Он улыбался Аллену. Улыбался так просто и, вроде бы, незаметно, но сердце в груди юного экзорциста забилось с отчаянной силой, и все разумные, раньше совершенно понятные доводы рухнули.

— Ты.. я и сам не знаю..

— Пока ещё есть немного времени, — наклонившись к самому уху, прошептал Кевин, — подумай. Я совсем не хочу отпускать тебя куда-либо, Аллен.

Собственное имя в устах этого человека показалось чем-то совершенно неприличным и возбуждающим, а уж когда Кевин повернул его голову к себе и мягко прикоснулся губами в поцелуе, у Аллена едва не сорвало крышу.

Это было совсем не так, как с Тикки. Тот почти всегда был ярко выраженным доминантом, Тикки так и горел страстью и желанием, распаляя ответный огонь в Аллене. А Кевин…

Поцелуй был совсем другим, спокойным, уверенным, будто парень ничего не требует от Аллена взамен и готов только дарить. Будто он не просто хочет Аллена, потому что Уолкер всегда принадлежал ему. Это было, словно предложение вернуться к чему-то настоящему, к чему-то, для чего Аллен родился. Вернуться к самому истоку, к изначальному и гармоничному существованию.

Ощущения просто не могли улечься в голове.

— Просто подумай. Мне будет очень больно отпускать тебя туда, Аллен. Ведь ты для меня особенный.

Кевин улыбнулся на прощание и уже у дверей вновь обернулся.

— И кстати, завтра не оставайся наедине с нашим гостем Кардиналом, он много чего о себе возомнил, кажется. И подумай над моими словами, хорошенько подумай.

Дверь мягко захлопнулась, оставляя Аллена одного с его странными новыми чувствами и мыслями.

От автора…. Смущённого автора..

Наверное, уже хорошо заметно, что все серьёзные мотивы стёбом занесло, так? И меня тоже занесло. Надеюсь, не слишком. Обещаю, что пара серьёзных вопросов всё же будут подняты.

========== Этап 9. Лабиринты что не только внутри, но и снаружи. ==========

— Граааф! А Граф, а чего это вы меня уже полчаса игнорируете?

Тысячелетний глава странной, но видимо настолько же древней семейки оторвался от созерцания огромного, абстрактного полотна и наконец-то обратил внимание на Неа, едва ли не ритуальные танцы вокруг него не устраивающего.

— Что?

— Граф, только не говорите мне, что всё это время вы меня не слушали!

— Я был занят.

Неа тяжело вздохнул. Он находился в огромной картинной галерее, где было так же очень много самых разнообразных полотен, как признанных мастеров грифеля и кисти, так и совершенно неизвестных оборванцев, рисующих непонятно что. Длинные, огромные залы были увешаны множеством картин, а напротив них находились мягкие диванчики и кресла, чтобы со всем возможным удобством проводить здесь время за созерцанием прекрасного.

Если Неа правильно помнил, то где-то здесь было несколько десятков полотен Мечты Ноя и кого-то ещё из родственников, кто в прошлых жизнях увлекался этим искусством. Уголок Мечты родственники шёпотом называли пыточной. Да и Четырнадцатый Ной несколько скептически относился даже к самой возможности наличия художественного таланта у его родственников. Не в обиду им будет это упомянуто.

— И чем вы были заняты?

— Пытался понять, что именно желал выразить этой картиной её создатель: боль отчаяния потери перед возведением нового на руинах старого или торжество победы фантазии над реальностью. Или, быть может, решающей здесь будет нотка цикличности, непрекращающегося водоворота изменений?

— Граф?

— А ты как думаешь?

— Граф, мне кажется, что здесь нарисован синий отчего-то человек со странным знаменем в руках на.. Хм.. возможно, это всё-таки горный ландшафт, а рядом его верный пёс с непропорционально огромной кучкой дерь.. Хм.. В общем, ничего великолепного или требующего моего внимания я здесь не вижу.

— Ты просто ничего в этом не понимаешь.

— Как пожелаете.

Граф снова уставился на огромное полотно, а Неа, ощущая себя не то обманутым, не то просто сильно разочарованным, осторожно потыкал Первого Ноя пальцем в плечо. Но если уж и в первый раз пришлось звать его целых полчаса, то не было ничего удивительного в том, что и сейчас придётся потратить немало времени на то, чтобы расшевелить Графа.

Нет, ну разве это не наглость, так отнестись к неожиданному визиту Четырнадцатого? И вообще, сколько Граф здесь уже сидит, и почему не занят каким-нибудь делом? Чего это он, отлынивает, что ли? У них, между прочим, происшествие чрезвычайное, а Тысячелетний, как обычно, ни при чём. Пытается разглядеть в непонятном рисунке что-то величественное, небывалое и наполненное смыслом.

Чушь какая!

— Да я в четыре годика лучше рисовал!

— Ты отлично рисовал в четыре года, — согласно кивнул Граф, неожиданно сразу же отозвавшись. — Ровно до тринадцати лет. Потом ты начал рисовать какую-то ерунду и решил, что у тебя нет никакого таланта на этом поприще. И вообще ты увлёкся музыкой.

— Она хотя бы понятнее и более однозначная.

— Ну не скажи, жанров тоже на свете немало, и найдётся немало народу, что не согласятся с твоими выводами.

— И мне плевать на них. Я всё равно буду прав.

— И правильно.

Граф снова замолчал. Неа вздохнул, демонстративно громко, потом вздохнул ещё раз, едва не закашлявшись, подумал, как ещё привлечь внимание Графа, решил, что дело это неблагодарное, отвернулся и попытался вспомнить, в какой стороне находится выход. Кажется, он пришёл слева. Вот только с какого именно лева?

Неа попытался вспомнить, откуда он пришёл относительно Графа, потому что отлично знал, что в этих галереях можно блуждать сутками, и что это одна из немногих частей Ковчега, где он тоже совершенно не ориентируется в пространстве. Как на зло, вспомнить ничего не удавалось.

Неа снова покосился на Графа и, убедившись, что тот полностью занят важнейшим осознанием того, что именно намалевали на этом полотне, отправился в одну из выбранных сторон. Помещения различались между друг другом только картинами: те же диванчики, те же растения по углам и те же окна в потолке.

Хоть бы стрелочки кто нарисовал, мол, выход там! А если беда или пожар, или землетрясение? Мало ли, Ковчег тоже может оказаться совсем не вечным, и тогда проблем будет выше крыши.

Неа решительно направился в выбранном направлении для того, чтобы.. Чтобы всего-то через два с половиной часа, тяжело дыша, на подгибающихся ногах выйти снова в тот самый зал, где сидел Граф.

— Как вы здесь ориентируетесь? – устало выдохнул он, падая рядом.