Роад покосилась вниз, заново усаживаясь на балке, с которой едва не слетела, и, сердито сопя, поправила взлохмаченные волосы, понимая, видимо, что теперь тут поможет только парочка хороших, очень крепких расчёсок.

Кажется, она очень хотела сказать Аллену что-то очень-очень важное, но снова покосилась вниз и промолчала.

Игра в молчанку продолжалась.

Аллен заново удобно уселся на балке, но на этот раз отполз от Роад подальше и сел ровно лицом к ней. Чтобы если что сразу же предотвратить её нападение. Бедняжка Мечта продолжала коситься вниз, но уже на упавший леденец, и выглядела почти обиженной. Жаль, потому что Аллен, вроде бы, собирался с ней сегодня побеседовать.

Покосившись в сторону Лави, Аллен заметил, что тот всё пытается отдышаться от долгого приступа смеха и выглядит очень довольным. Однако в Аллена словно чёрт сегодня вселился, и он красноречиво указал вниз.

Улыбка тут же сползла с лица рыжеволосого книжника.

Сегодня Аллен был чрезвычайно доволен собой.

Вообще-то он имел право быть обиженным на Лави хотя бы за то, что он подполз к нему немного ранее со странным вопросом о том, не встретил ли Уолкер на том собрании в Ордена кого-нибудь странного. Аллен подумал, подумал и захотел хорошенько пнуть этого наглого рыжика. Но вместо этого спокойно поинтересовался – причастен ли Лави как-то к появлению его Учителя. Юный книжник, кажется, увидел в его взгляде что-то пугающее и объяснил, что да, он дал Кроссу наводку, что ему надо присмотреть за одним человеком.

И вот тогда Аллен уже поинтересовался, кого же это Лави так ненавидит, что решил подослать к нему Учителя; рыжий книжник заморгал и спалился фразой о том, что к ней-то Кросс хорошо относится. После этого Лави и пришлось объяснить, что он подумал хорошенько и понял, что не дело это, оставлять юную не совсем здоровую девушку на произвол судьбы, и нашёл способ связаться с Кроссом.

«Может, Учитель хоть на что-то сгодится, — был вынужден смириться Аллен, — а Линали девушка боевая, и не с таким справится»

Снова уставившись в сторону Мечты, но теперь подумывая о том, что не плохо было бы понаблюдать ещё и за Лави, он снова погрузился в свои мысли. Кажется, он думал о восстановлении потерянных воспоминаний.

Если хорошенько подумать, то те воспоминания уже совершенно ничего не значили, было слишком поздно для попытки что-либо изменить. С его покорёженной Чистой Силой они почти разобрались, а его решение они изменить не смогут. Причём, даже не решение, а что-то гораздо глубже. Его желание, его почти влечение… Оказалось, что он так свыкся со своей новой Сущностью, даже не смотря на то, что героически пытался её избегать, что Семья Ноя больше не казалась чем-то чужеродным. Оказалось, что старые друзья и знакомые больше не имели особого значения. Они все принесли Аллену не мало боли, смеха, радости и обиды, но сейчас всё это осталось в прошлом, которое казалось далёким и недостижимым. Всё его прошлое оказалось неважным, как впрочем, и обида на Неа и Ману Уолкеров. Почему они вообще так с ним поступили было, конечно, понятно. Неа просто хотел жить и ненавидел его. В том, что он и есть тот самый брат Неа из прошлого, Аллен теперь был просто уверен. Его интересовал всего один вопрос: Мана упоминал однажды, что-то про младшего брата. Раньше Аллен считал, что Мана имел в виду именно Неа и именно за него и принял Аллена. Теперь же Аллен сомневался. Возможно ли, что Мана на самом деле искал именно его самого, зная, кто он и кем он станет? Аллен не помнил, чтобы Мана при жизни называл его Неа. А ведь его приёмный отец был не совсем в своём уме и должен был бы хоть раз проговориться.

Так кого он на самом деле искал и ждал? Мана ведь сказал, что встретит Аллена в любом случае: погибнет Неа или нет, но он заберёт мальчика.

Впрочем, какая сейчас разница, что кому и когда хотел сказать Мана? Всё это так же осталось в прошлом, которое его больше не интересовало.

Вторым минусом в возвращении памяти было то, что приятного там должно было быть мало. Во всей его жизни было не так уж много моментов счастья и радости, которые он находил там, где радость была самой дорогой и страшной — на войне. А воспоминания, которые вот-вот должны были к нему вернуться, были насквозь пропитаны болью, отчаянием и желанием выжить. Тягучим, сложным желанием жить не смотря ни на что.

Аллен не хотел вспоминать как так получилось. Иногда ему казалось, что во всём этом напрямую замешан Неа, и что он даже вовсе не мёртв. Вот только больше братьев близнецов у бывшего Четырнадцатого не было, а его Сущность Ноя, что могла помочь переродиться, теперь была с Алленом.

Раньше, когда он просыпался поздней ночью от того, что слышал что-то, но никак не мог понять что именно, Аллену иногда казалось, что он и есть Неа с воспоминаниями Аллена Уолкера. Он долго ворочался в такие ночи и не мог уснуть, подходил к зеркалу, долго в него смотрел, разглядывая каждую черту и пытался найти хоть какое-то сходство с собой прежним.

Ночное отражение нагло врало в глаза, искажая восприятие, и Аллен был почти уверен, что там, в зеркале, вовсе не он. Не тот что стоит снаружи. А после того, как он ложился спать, ему часто снились кошмары о том, что настоящий Аллен Уолкер как раз и находится где-то в отражении, запертый в давно сооружённую клетку, в то время как его тело занято чужаком. Аллена так и подмывало пойти утром, поинтересоваться у Мудрости или у Одарённости или хотя бы у самого Графа, точно ли он является самим собой.

Но к утру ночные кошмары развеивались, новый день радовал новыми грозами и проливными дождями, постоянным домогательством Тикки Микка, весёлым задиранием Роад Камелот… И прочими мелкими заботами. Аллен просто забывал, что хотел у кого-то что-то спросить.

Та первая ночь, когда он не прогнал Тикки, Аллену казалось, что он сделал это и из-за того, что не хотел снова оставаться один. И прогнал его из собственной спальни лишь тогда, когда наконец-то обрёл уверенность в самом себе.

Вот только оказалось, что всего после пары ночей практически в обнимку с чужим теплом, он стал скучать по этому ощущению, и спать одному вдруг стало не страшно или тревожно, а просто одиноко.

Как будто он был выросшим ребёнком, которого мать наконец-то смогла переложить в отдельную кровать, и который желает и дальше продолжать спать с родителями. Аллен слышал, что так бывает, и что дети очень тоскуют, кричат и плачут, не желая ложиться спать отдельно.

У него, конечно, было кое-что другое, но всё-таки юноша вспомнил именно этот пример и улыбнулся. Даже не смотря на то, что у него никогда не было родных родителей, он отлично помнил, как засыпал практически на руках Маны, или как жался к нему в тёмных холодных каморках, которые они снимали во время своих путешествий. Оказывается, чужое тепло так много значит.

Аллен помнил, что где-то там, среди кошмаров тьмы и холода, тоже было тепло. Что или кто это был, он знать не желал, а потому никак и не мог вспомнить. Но знал, что обязательно вспомнит. Скоро, очень скоро.

По его мнению слишком скоро. Потому что его волновал этот странный…

Мысль словно совершила невиданный кульбит и приземлилась вверх тормашками. Аллен чувствовал, что не может вздохнуть. О Боже, какой он дурак!

Голос и тепло, таинственный союзник и те самые слова:

«Я подарю тебе новую свободу!»

«Похоже, мы оба сдохнем... »

«Хотел бы я тоже этого не видеть..»

Все эти фразы, произнесённые одним и тем же голосом, который он почему-то не узнал! Не узнал, забыл, что когда-то, не так давно он уже слышал этот же голос, но с совсем другими интонациями, и фраза была совсем другой: «Ты тоже закончил сломанной куклой».

Аллен закрыл глаза и заткнул уши, пытаясь не думать и прервать поток нахлынувших на него воспоминаний. Он точно знал, что ещё немного, и он вспомнит то, чего помнить не должен был.

Он слишком привык быть Ноем, хоть и был им не так уж долго. Но теперь ему это нравилось. Если будучи экзорцистом он постоянно ощущал давящий на него долг и не растерялся от разнообразия не слишком хороших дорог, лишь потому что у него был собственный путь, и он следовал ему, не обращая внимания на то, что находится на обочине, то теперь всё было не так.