Но сейчас, стоя в узкой душевой напротив зеркала и предпочитая не оглядываться на замершего прямо за ним мужчину, Аллен как никогда ясно понимал, что это вовсе не болезнь. Это самозащита разума против безумства этого жестокого и беспощадного мира.

Он — беременный.

Глаза безобразно щипало, но Аллен только пятнадцать минут как прорыдался и перестал икать и не мог позволить себе снова удариться в истерику. К тому же вполне обоснованными были опасения, что в следующий раз Тикки, подозрительно бледный Тикки, вместо того, чтобы успокаивать его, тоже впадёт в истерику.

Да… И будут они вдвоём кататься здесь по полу в отчаянии до самого прибытия врачей, или полиции, или ещё кого-нибудь.

Горячая слеза скатилась по красной и очень чувствительной щеке.

Как он вообще сумел? Сейчас, оглядываясь назад, Аллен понимал, что чем больше проходило времени, и чем больше ненавязчивых бесед Комуи он прерывал, тем реже смотрел на собственное отражение, тем реже делал движения, которые могли бы выдать его выпирающий пока ещё совсем немного животик. И всё это на каком-то диком, подсознательном автопилоте, лишь бы не понять, не принять, не загнать себя в угол, где придётся взглянуть проблеме в глаза и задуматься не только о том, как её решить, но и о том, как она возникла.

Аллен ненавидел себя за это. Аллен ненавидел себя за произошедшее. Он не видел смысла, не мог заставить себя ненавидеть что-то иное, вроде Тикки Микка или чистой силы, всё равно ненавидел именно себя. За свою слабость, за неумение принять правду, разрешить ситуацию. За то, что сегодня он практически выл в голос и плакал. Давно он не плакал и считал, что уже вырос из того, чтобы рыдать от злости, отчаяния и обиды.

Однако ситуация оказалась куда более ужасной, чем казалась на первый взгляд.

Реальность холодно взирала на него со своего ледяного трона и стоически игнорировала нелепые обвинения, крики и злобные выпады. Реальность уже нагляделась на подобных припадочных и точно знала, как вести себя с ними — гордо игнорировать, не обращать внимания, устало прикрывать глаза и лениво зевать во время очередного скандала.

Аллен почти видел человеческий, но бесчеловечный образ Реальности прямо перед собой, в это краткое мгновение, когда он закрыл глаза и на самом деле вглядывался во вспыхивающие под закрытыми веками вспышки.

Аллен убегал от этого слишком долго. И, очевидно, слишком сложно. Он даже пришёл к Тикки, чтобы забыться. И осознал, что Тикки это как раз-таки приятная часть реальности, а он сам уже по пояс в забытье. Или по горло. По макушку…

— Тикки!!!

— Спокойствие! — юношу тут же обняли со спины, а в зеркальной глади отлично можно было увидеть, что Ной устал.

Аллен тоже устал, между прочим. Он редко чувствовал себя таким опустошённым и неспособным двигаться даже после самых жестоких битв. И в то же время изнутри его подталкивала необходимость срочно начать что-то делать. Хоть что-то, что поможет ему выпутаться из этого положения!

Беда была в том, что выпутаться можно было только через какое-то время. Девять месяцев минус четыре, если брать классические сроки.

Но Аллен не мог их взять.

Он ничего не мог взять, и в своём перепутанном взбудораженном состоянии не мог даже ответить, сколько это, получается, осталось у него месяцев. И что сейчас, теперь…

На самом деле он вряд ли сумел бы ответить, какой сейчас месяц, год или число.

Полная дезориентация во времени, пространстве и обстоятельствах. Но, по крайней мере, он больше не рыдал.

— Что мне делать теперь? — вопрос на грани истерики.

— Рожать. — А вот Тикки выглядит так, словно уже не может что-либо испытывать.

Но Аллен, вопреки всем собственным прогнозам, ответил предельно серьёзно:

— Чем?

И губы Ноя тут же расползись в широкую улыбку.

— Ты такой… проблемный, Малыш, — Тикки как-то по-доброму выдохнул, потрепав Аллена по голове. Юноша тут же потянулся за рукой, словно кот, требующий ласки, и мужчина, приобняв его за талию и продолжая перебирать волосы, повёл босого и явно уже немного замёрзшего подростка в комнату.

Скорость запрыгивания на кровать и заматывания ног наглядно показала, насколько Аллен замёрз на самом деле. А замотавшись как следует, он вновь опустил ладонь на свой живот и тяжело вздохнул.

— Рыдать больше не будешь? — заметив жест юноши, уточнил Тикки.

Аллен в ответ только обиженно нахохлился, ещё сильнее закутываясь в одеяло. Тикки окинул взглядом кровать со скомканным бельём и рваной подушкой, уселся рядом, извлекая на свет божий собственную рубашку и кофту юноши.

— Я не проблемный, — раздражённо пробормотал Уолкер себе под нос, впиваясь ногтями в край одеяла и стараясь успокоиться. Вид полуодетого Тикки Микка вызывал неоднозначные, противоречивые реакции, от которых озноб пробегал по спине и крутило в животе.

О животе, впрочем, лучше бы не вспоминать сегодня вовсе.

— Проблемный.

— Ну и кто из нас ребёнок? — фыркнул Аллен, оценивая зрелость ответа Ноя на «двойку» по десятибалльной шкале.

— Полагаю, дети не страдают от катастрофически острого желания закурить, когда у них нет сигарет. И дети обычно детей не делают.

— И кстати о детях, — сквозь белые ресницы Аллен взглянул Тикки в глаза, и его тон был опасно торжествующим, — ты больше не сможешь курить при мне!

— То есть ты хочешь сказать…. — Ной нерешительно указал пальцем на живот подростка. И тут же схлопотал шлепок по руке.

— Не тыкай в него пальцем… В неё. В нас! Арррр, это невозможно! Всё, закрыли эту тему, пожалуйста, это бредовое безумие, кошмарный кошмар и вообще!

Уолкер торжественно опустил голову, до крови прикусывая губу и погружаясь в ненавязчивую тишину комнаты. Только дыхание, его и Тикки. И только часы, тикающие на пустой книжной полке.

— Говорить об этом будешь? — Тикки не был бы Ноем, если бы не обладал своей настойчивостью.

— С тобой-то? — Аллен задумался, — А больше не с кем! К Комуи что ли бежать с воплями: караул, я не знаю как буду… буду.. Ну это! Ты понял!!!

Уолкер от души хлопнул Тикки по спине. Как раз там, где оставил очень глубокие царапины, и с такой силой, что Ной, зашипев, пригнулся.

— Маленький садюга… И твоя чистая сила тоже! Не зря она мне не нравилась с самого начала! А теперь вот… ребёнок… Как? Как она это провернуть смогла?

— Комуи не вдавался в анатомические подробности, вернее, я ему не давал вдаваться. — Аллен задумчиво почесал затылок. — А я теперь, получается, ещё и существо неопределённого пола.

Тикки вместо того, чтобы поддержать Аллена, молчал.

— Ну и??? — с глубокой претензией на обиду повысил голос мальчишка.

— Спокойно, я пытаюсь вспомнить какое-то заумное назва…

Договорить мужчине не дала прилетевшая ему в морду подушка.

— Ублюдок!

— Это выглядело почти так, будто ты моя залетевшая любовниц…. Ой-ой! — увидев жаждущий расправы взгляд Уолкера, Тикки попятился, подняв руки, — любовник, я хотел сказать. Серьёзно…

— А кто я, по-твоему, вообще?

— Эм… Любимый мой человек, может быть?

— Может быть?

— Существует ли сейчас вообще хоть одно слово, которое тебе понравится в моём исполнении?

— Тишина? — фыркнул юноша, утыкаясь носом в подтянутые колени.

— Тишина.

Аллен претензий не высказал. Некоторое время они сидели так рядом друг с другом, полностью погружённые в свои мысли. А потом Уолкер совершенно неожиданно для Тикки ухватил подушку и отправил в стену. В воздухе закружилась перьевая туча, и Тикки громко чихнул.

Они снова молчали вместе, то и дело бросая друг на друга многозначительные взгляды.

— Не психуй. — Аллен на это лишь сердито глянул на Тикки, и тот продолжил уже мягче. — Постарайся не психовать, по крайней мере, это может быть для тебя вредно.

— Какая разница тебе вообще?

— Такая, что я тоже получаюсь отцом, может быть?

«О, чёрт! Это безумие!» — вот и всё, что пронеслось в седой головушке юноши, когда он пружиной вскочил на ноги и остановил взгляд широко распахнутых глаз на Ное.