Июль подходил к своему логическому завершению.

И вчера Аллен не менее логично вытурил из своей комнаты всех, кого вообще мог. Или сегодня. А может, и позавчера.

Он спал и отвратительно ориентировался во времени. Иногда просыпался, обхватывал руками свой большой живот, снова закрывал глаза и даже не имел сил перевернуться. Стены комнаты сверкали от защитного щита, впрочем, плащ так же окутывал и кровать, и частично тело Аллена. Переходить в тёмное обличие он сейчас не мог. Он не мог о таком переходе даже помыслить, чёрт возьми!

И он не знал о том, что сегодня, как и почему. Чувствовал себя таким оторванным от реальности, но продолжал обнимать живот и покачиваться на кровати, желая, чтобы они оба заснули и проснулись, наконец, бодрыми и полными сил, как и положено.

Но сегодня он пролежал так уже больше часа, но всё ещё не засыпал. И окружающие его тишина и темнота — окна были тщательно зашторены — немного пугали. Будто всё замерло в ожидании чего-то. Даже ребёнок не пинался.

— Малыш, ты там вообще живой? — сквозь едва уловимые тонкие ткани плаща Аллен дотронулся до живота и тут же ощутил болезненный пинок. — Ой, ты мог бы и поосторожнее быть со своей мамочкой!

Но ребёнок пнул его сильнее, ткань плаща на животе уплотнилась, тёмные тени узора ярко пылали на серебристом общем фоне. Как будто не давая прикасаться к животу и беспокоить. Аллен отодвинул руку.

Что-то ему в этом не нравилось.

Что-то совсем не нравилось. Он хотел спать, но не спал, и при этом его ребёнок…

Было немного больно, словно что-то изнутри впилось в него острыми коготочками, но ведь не ребёнок же! Стоп, внутри него есть и чистая сила. Он откинул голову, сжимая губы, боль была несильной, терпимой, гораздо страшнее было понимание того, что именно сейчас происходит и что именно он должен сделать.

Края его плаща, заострившись, легонько прочертили на его животе небольшой порез, словно наметив. И его когтистая рука, казалось, была активирована как раз кстати. Но резать себя? Да ещё и для того, чтобы достать ребёнка? Ну, представим, ребёнка вытащит или вытолкнет чистая сила, но всё же.. всё же…

И это был идиотизм, он сам не вполне понимал и видел, что делал, и оставалась только надежда на его чистую силу…

Аллен скривился от очередного приступа боли, принимая решение.

Комментарий к Глава 57. Логическое завершение. Никакой жести, никаких лишних описаний и сложностей. Всё просто, когда у вас есть умная чистая силаХД

====== Глава 58. Руины. ======

Если кто-то думал, что после «рождения» ребёнка Аллен наконец-то откроется и выползет из комнаты, то Нои жестоко обломались. Ребёнок появился на свет. Они знали об этом хотя бы потому, что знали, сколько живых людей или Ноев находится в Ковчеге (впрочем, будем честны, Ковчег не различал людей и Ноев, но отличал акума или черепов). Однако комната – да что там комната, целая вязь комнат и коридоров — оказалась прикрыта мощным Шутовским щитом, и Майтра, бросив на него пару критических взглядов, не советовал никому даже пытаться пробиться внутрь. Пришлось ждать, когда спадёт хотя бы часть защиты. Тринадцатый был уверен, что ни Аллену, ни ребёнку ничего, конечно же, не угрожает.

Аллен так не думал. И увидеть его хоть кому-то, а именно Тикки (что не странно), удалось только часов через шесть, после того как юноша вообще пришёл в себя, потому что Аллен был обеспокоен тем, что ребёнок может быть, вообще-то, голодным и… И он в принципе не представлял, что делать с этим маленьким, мирно сопящим нечто. Потом, когда последние нити чистой силы вокруг них растворились и «нечто» очнулось и показало свой голос, неохотно подпустил к себе и ребёнку других, кто входил в его круг доверия. Никогда ещё Узы не вели себя настолько осторожно, тихо и мило, как в тот день, умиляясь маленьким чудом, спящим в объятиях Уолкера, и самому перепуганному, боящемуся даже шелохнуться юноше, вокруг которых ворковал всё знающий Майтра. Юноша, собственно, даже быть рядом с ребёнком боялся и вообще не знал, как и что.

Но отпускать дитя от себя больше чем на полметра, в противовес ощущениям, не собирался. Заботу о мальчике взял на себя Майтра, единственный, кто действительно знал, что делать с маленькими детьми. Заботиться ему пришлось и об Аллене, здоровом, но уставшем и испуганном. А о недавнем «рождении» теперь напоминала свежая, уже затянувшаяся рана на животе. Регенерация у Аллена была, как у Ноя, но ранение чистой силы никогда не затягивалось, как обычное, и, скорее всего, у юноши должен был остаться шрам на память об этом торжественном событии.

Отчасти Уолкер желал забыть. Забыть и больше не нести на себе неподъёмную груду ответственности.

Прошло несколько дней, но пока Аллен продолжал вести себя, как заботливая мамочка, что не может отойти от своего ребёнка и ни черта при этом о нём не знает, но беспокоится, что те, кто знают, причинят вред. Члены Семьи Ноя до последнего пытались протиснуться в узкий зазор, остающийся между ребёнком и Алленом или постоять рядом хоть чуточку, и это порядком выматывало. Никто ничего не понимал, все были полны торжественных ожиданий, но ничего не происходило.

И Эван решил проветриться.

Он не вполне был частью этой суеты. Он пока ещё не был Ноем, проблемы с пробуждением только предстояли, он никогда не был экзорцистом, но он неплохо оценивал расположение фигур в настоящей игре. И имел право наслаждаться своим положением. Не то чтобы Нои были в восторге от того, что он покидал Ковчег, но парень отстоял свой кусочек самостоятельности. Да и сейчас все были слишком уж возбуждены рождением нового члена Семьи, который будет Сердцем, и не особенно следили за его передвижениями. А пользоваться вратами Мелтон умел, смутно, очень смутно помнил (да и не должен был помнить до пробуждения) и умел.

Главное было занять Графа, чтобы не акцентировал на Эване внимания. Но последний месяц Глава Семьи был погружён в свою всеобъемлющую обиду за то, как холодно к нему относился Аллен и как не желал, чтобы Глава Семьи находился даже в одном здании с ним. Аллен обходился так со всеми Ноями, что не вошли в его круг, но, быть может, это-то и было самым обидным?

Прогулка наружу с определёнными целями казалась отличной идей. Быть практичным, это то, чему он научился за годы новой жизни с дядей и без него. О своём человеческом нынешнем отце он почти ничего не знал, только то, что родился от одной из его любовниц, а жена у него всегда была одна, но какая-то больная, причём ещё и на голову. Эван привык быть самостоятельным, практичным и не видел в своих действиях ничего плохого или удивительного.

Он всего лишь поддерживал связь со своим другом Эриком. И собирался встретиться с ним в ныне оставленной Башне. Правда, она была даже скорее не оставленной, а опечатанной, но там никого сейчас уже не было. И Эван почти не волновался, проходя в настроенные Майтрой врата и получая на руки односторонний, одноразовый ключ. Один раз любая стена, дверь и даже земля под ногами, подсвеченные выданным фонариком, активировали в этом месте врата в Ковчег, так что юноша мог вернуться обратно когда угодно.

Другое дело, что атмосфера, повисшая этом большом переносном городе, его душила, и возвращаться быстрее не хотелось.

Всевидящий Майтра (он же заслуженная мать и хозяйка Семьи Ноя, как, смеясь, называл его Аллен в прошлой жизни), вытребовал с него обещание, что Эван вернётся не позже, чем через двое суток. Это было немаленьким сроком, как ни посмотри. Узнай об этом Тысячелетний Граф, и точно будут проблемы. Влипни Эван в неприятности, и его запрут в Ковчеге до самого пробуждения. Но, по крайней мере, Аллен был в относительной безопасности, окружённый людьми, которым он был не безразличен.

Иногда иметь Семью было так утомительно. Мелтон не понимал, чего такого восхитительного в этом нашёл Аллен. Впрочем, у юноши теперь были не братья, сёстры (они же дяди-тёти), но любимый мужчина и собственный ребёнок.

Они наблюдали ситуацию с разных сторон.