– Уноси поднос, – не терпящим возражений тоном приказал граф. – В вашей бричке найдётся для меня место?
– Конечно, Александр Константинович! Поедемте сейчас? – радостно ударил по дубовой крышке стола Матюшкин, мысленно поблагодарив экономку за поддержку.
– Постойте, Борис Михайлович,– граф успокаивающе вскинул правую руку. – Вы сказали, сына подполковника Аносова застрелили девять дней назад, так? И как мы будем выглядеть в глазах его близких? Ведь сегодня девятины. Не будем доставлять родителям покойного ещё большего горя и не станем донимать их расспросами в день поминовения. Поедем завтра. Приезжайте ко мне, скажем, в два часа пополудни.
– Действительно. Вы правы, Александр Константинович. Значит, в два часа дня моя бричка будет у ваших ворот.
Поседевший, но не потерявший восхитительной осанки, граф поднялся из-за стола и неспешно проводил дорогого гостя до дверей. Они любезно попрощались, и Соколовский некоторое время глядел вслед удаляющейся бричке. За нею протянулся длинный шлейф пыли. Граф с нетерпением потёр сухие ладони и скрылся в глубине своего жилища. В душе он и сам радовался представившемуся случаю освежить мысли.
Глава вторая
Выстрел
– Александр Константинович, граф Соколовский, и Борис Михайлович Матюшкин, судебный следователь.
Прихрамывающий слуга с неподдельным почтением оглядел графа, всем своим видом олицетворявшего истинного петербургского дворянина. Из-под чёрного старомодного сюртука торчал стоячий накрахмаленный воротник. Он был настолько высок, что подпирал щёки, аккуратно проходя меж треугольной тёмно-русой бородой. Длинные пальцы графа поправили соскользнувшую прядь волос, тщательно зачёсанных назад. Крупный орлиный нос хищно уставился на слугу. Губы прикрывали пышные ухоженные усы и острая идеальная бородка, придававшие своему обладателю важности и даже какой-то суровости. Следователь Матюшкин с глубоким почтением и восхищением глядел на своего франтоватого спутника, хоть и отставшего от модных веяний двадцатого века. Нынешний облик Александра Константиновича, его манеры, жесты позволяли записать графа в число самых манерных и интеллигентных дворян Петербурга. Но судебный следователь знал Соколовского слишком хорошо. Одна-единственная мелочь, небрежное слово, малейшее проявление высокомерия или лицемерия могли испортить ему настроение. И тогда эта позолота благонравия и степенности осыплется в прах, освобождая неукротимую натуру графа.
Слуга Аносовых не мог не обратить внимания на необычную трость графа. Её украшали множественные горизонтальные и вертикальные чёрточки, словно вдоль неё проходила миниатюрная железная дорога. Лакированную поверхность украшали множественные мелкие кнопочки. Судя по походке графа, трость была довольна увесистой, хотя со стороны могло показаться иначе. Серебряная ручка представляла собой голову охотничьей собаки, вынюхивающей добычу, с поднятыми ушами. Матюшкин уже не раз видел эту трость прежде. Эта была одна из тех нескольких графских «тростей с секретиком».
– Обождите, сейчас я доложу о Вас.
Слуга, немного прихрамывая, покинул переднюю и отправился к хозяину дома. Борис Михайлович провёл платочком к вспотевшему лбу и повернулся к окну, откуда открывался вид на маленький дворик. Засаженную деревьями усадьбу Аносовых окружала толстая металлическая ограда, нагревшаяся от палящего солнца.
Передняя, в которой ожидали приглашения двое наших знакомых, отличалась добротностью и скромностью. На каминной полке тихо стучали толстые часы, а стрелка двигалась с глухим звуком, похожим на отдышку. Взгляд графа упал на большую картину, висевшую напротив камина. На коне восседал бравый генерал, строго взиравший на всякого, кто входил в этот дом.
– Господа, хозяин сейчас примет вас. Пройдёмте.
Слуга вывел наших знакомых в длинный узкий коридор. По правую сторону находился ряд запертых комнат, а на другую стену облокотилась старая лестница с деревянными перилами, из-за которой коридор казался ещё уже.
– Милейший, в ночь убийства кто провёл гостя к сыну хозяина?
– Я, – не оборачиваясь, ответил их проводник. – Я всегда встречаю гостей и докладываю о них хозяевам. В ту ночь мне было приказано проводить господина в библиотеку.
Слуга остановился у третьей двери и взялся за ручку. Александр Константинович выставил поперёк двери трость с головой собаки, дав понять, что открывать её пока не стоит.
– А где находится библиотека?
– Перед вами, Ваше сиятельство. Обычно сюда я привожу… посетителей.
По короткой заминке граф и его спутник поняли, что под посетителями подразумевались не самые близкие хозяевам люди. Проще говоря, незнакомцы.
– Мне необходимо переговорить с вами чуть позже.
Слуга с пониманием кивнул и, наконец, отворил дверь. Матюшкин пропустил старшего товарища вперёд и переступил порог библиотеки.
Обширная комната, названная библиотекой, соответствовала духу добротности и надёжности, как и вся усадьба. По периметру комнаты высились книжные полки, заставленные всевозможными книгами. В большинстве мелькали переплёты на русском языке, меньше – на немецком. Посреди комнаты прижались друг к другу три стула, сторонясь необъятного жёлтого глобуса с жирным пятном посреди Тихого океана. У книжного шкафа, напротив глобуса, стоял невысокий столик, прикрытый кружевной ситцевой скатертью.
У единственного окна, распахнутого настежь, дабы впустить хоть какой-то освежающий ветерок в душное помещение, восседал полновластный властелин аносовской усадьбы. Подполковник пехоты в отставке, Аносов Владимир Павлович свободно раскинулся в кресле, раскинув ноги в стороны, и затягивался толстой сигарой. В левой руке он держал серебряную медаль с Георгиевской лентой. Необыкновенно жаркий июль сжимал отставному вояке грудь. И даже наполовину расстёгнутая рубашка, обнажившая волосатую грудь, не спасала его от духоты. Косматые усы и строгое лицо с чертами искренней скорби показались графу Соколовскому знакомыми. В голове зародилась назойливая мысль, будто похожее лицо он встречал совершенно недавно. Подполковник Аносов медленно поднялся с низкого кресла и отложил дымящуюся сигару.
– Ваше сиятельство, рад видеть Вас в своём доме, – вытянувшийся в стойку слегка наклонил голову хозяин дома. – Здравствуйте, Борис Михайлович.
– Примите мои глубокие соболезнования, Владимир Павлович, – несгибаемый граф приблизился к хозяину дома и пожал широкую грубую ладонь. – Мне тяжело даже представить, сколь велико ваше горе. Но мы должны мужественно переносить всё жизненные трудности, посылаемые Господом.
– Спасибо. Пока держусь, – пробурчал подполковник.
Вблизи граф смог лучше рассмотреть лицо хозяина дома. Нельзя было отрицать схожести его черт с лицом кавалериста, изображённого на картине в передней. Александр Константинович зажал ручку трости двумя пальцами и положил левую ладонь поверх грубой руки подполковника. В глазах отца, потерявшего последнего сына, проницательный граф прочёл неизбывное чувство горя и безнадёжности. Взгляд Соколовского скользнул по медали, которую подполковник держал в другой руке. На реверсе была выбита краткая надпись, из которой Александр Константинович успел прочитать только одно слово – «Геокъ-тепе».
– Садитесь, – предложил Владимир Павлович.
Под его грузным телом низкое кресло жалобно заскрипело и, словно, смирившись с судьбой, смолкло. Дымящаяся сигара вернулась на прежнее место под косматыми усами. Подполковник Аносов убрал медаль в карман и остановил свой усталый взгляд на Матюшкине. Граф Соколовский цепкими пальцами взялся за спинку стула и придвинул его поближе к собеседнику, усевшись спиной к испачканному глобусу. Матюшкин молчаливо последовал его примеру.
– Что вам нужно, господа? Я ведь всё рассказал вам, Борис Михайлович, ещё тогда.
– Видите ли, Ваше высокоблагородие, – столь учтивое обращение вызвало небрежный взмах толстой руки. – Следствие за все эти дни практически не приблизилось к разгадке личности убийцы. И я просил своего друга помочь в поисках мерзавца. Александр Константинович всем сердцем желает помочь вашей семье. Поверьте, он обладает обширным опытом в таких делах и прирождённой сыскной способностью.
