— Это ужасно, не правда ли? — спросил он, стараясь изображать другого, знакомого художнику Юно-полицейского, о котором, впрочем, ничего не знал и знать не хотел. Джунсу поднял на него недовольный взгляд. — Я о поведении нашего Чанмина. Решил предать тех, кто помог нам освоиться в этом мире…

— Да уж, я его прямо не узнаю. — Джунсу закинул ногу на ногу и скрестил руки на груди. — Я вас всех не узнаю, но Чанмин еще и разочаровывает. Соблазнил брата, всех обманывает… И притащил какое-то наглое распутное ХАМЛО.

— Я считаю, что нам нужно поддержать тех людей из России, — сказал Юно. — Они ведь доверяют нам.

— Да никого не надо поддерживать, они же все — бандиты! — Джунсу почти начинал рычать не хуже самого оборотня. — Я могу и здесь быть художником. Джеджун — хороший журналист, его статьи — на вес золота. Ты… Ну, в охрану устройся!

Ючон встал с дивана, отправился в угол комнаты и поманил за собой Юно. Когда герцог подошел, майор доходчиво, с использованием убедительной нецензурной лексики и не менее убедительной мимики объяснил, что привязываться к Джунсу не стоит, а стараться как бы то ни было вернуть офицера Армии сопротивления на свою сторону — тем более.

— Что ж, солдат, не хочешь по-хорошему — будет по-плохому, — заключил Юно, выдав поистине звериный оскал, который, правда, никак не подействовал на майора. — Если ты не поддержишь меня в моей борьбе против Чанмина, я расскажу Джунсу, что его нежный возлюбленный кормит могильных червей, а ты — твердолобый вояка с руками, по локоть обагренными кровью.

— Красиво пизданул, — мрачно усмехнулся майор. — Да валяй, говори ему. Срать уже.

Ючон блефовал. Он был уверен, что герцог не станет раскрывать его тайну. Однако Юно вернулся к дивану вместе с ним и, посылая насмешливые взгляды военному, попросил Джунсу выслушать его. Ючон держался еще несколько секунд, пока двое не отошли на почтительное расстояние от дивана. Затем он отчетливо представил себе рыдающего Джунсу, который требует, чтобы офицер с тремя классами образования больше не смел порочить память его несчастного мальчика, сорвался с места и в два прыжка настиг коварного герцога и доверчивого художника.

— Я тут подумал, Су, — заговорил он, сам не зная, что скажет в следующий момент. — Это… ну… Мин правда нехорошо так поступил. Как паскуда… то есть… нечестно.

— Да, и что? — Джунсу взял его за руку. — Милый, мы ни во что вмешиваться не будем. Это опасно. Максимум — отчитаем Чанмина за то, что он потерял совесть. Так о чем, Юно, ты хотел поговорить?

— Уже ни о чем, — широко улыбнулся герцог, глядя не на Джунсу, а на Ючона. — Ерунда.

Все-таки майором оказалось нетрудно манипулировать. Он был, как удовлетворенно заключил Юно, жалок в своей собачьей привязанности к художнику, и это делало его прекрасным орудием битвы.

Дон Эстебан, колоритный латиноамериканец, будто вышедший из голливудского боевика, выслушал Чанмина со все возрастающим удивлением. Его убедила только презентация, которую старший вампир мастерски провел: укусил одного из подчиненных наркобарона и изложил его краткую биографию. Тогда дон Эстебан похлопал в ладоши и попросил принести своим мистическим товарищам лучшей текилы.

— А ведь я даже слышал о таком, — произнес он в глубокой задумчивости. Чанмин поблагодарил девушку, принесшую текилу, и хозяина виллы за угощение, попробовал выпивку и признался, что это — настоящее произведение искусства.

— Я сам много слышал, а потом на него наткнулся, — влился в беседу Хичоль, жестом указывая на своего господина. Сказав это, он ненадолго замолчал, поразившись сверхзвуковой скорости освоения очередного иностранного языка. Всего-то и требовалось, что послушать обстоятельный диалог, чтобы восполнить оставшиеся пробелы. — Теперь я как бы с ними. Но прошу не забывать, что на самом деле у меня ситуация со-вер-шен-но другая.

Дон Эстебан не обратил на него внимания. Иерархия и род деятельности много значили для него; статус слуги ставил на Хичоле клеймо, а профессия поп-певца лишала всяких прав на уважительное отношение.

— Итак, кто, вы говорите, в нашем распоряжении? — спросил мексиканец, обращаясь к Чанмину. — Два вампира, оборотень, маг, инопланетянин, целитель…

— И простой бухгалтер, — закончил Чанмин. — Я взял его из личных соображений.

— Хм… — Дон Эстебан почесал подбородок. — А бухгалтер он хороший?

Джеджун в это время покинул гостиную и, неуютно ежась под взглядами охранников, прохаживался по саду. Там он встретил смуглую черноволосую девочку лет четырех или пяти, в кремовом платье с рюшами, которая норовила ободрать самую пышную клумбу и неизменно встречала преграду в виде своей пожилой няни. Джеджун присел рядом с юной разбойницей и попытался жестами объяснить ей, что вести себя так нельзя; девочка, которой полагалось говорить по-испански, топнула ножкой и ответила по-английски, что чужая тетя не может ей указывать, а если продолжит — она позовет своего папу. Джеджун говорил по-английски хорошо, хотя с явным акцентом, и завел с малышкой беседу. Во-первых, пришлось объяснить, что он — вовсе не тетя; во-вторых, рассказать, что растения — живые, и если их выдрать из клумбы, то они умрут.

— Пусть умирают, — заявила девочка. — Люди тоже умирают. Моя мама умерла, и цветам можно.

— Это дочь дона Эстебана, — сухо пояснила няня, хватая девочку за руку и оттаскивая от Джеджуна. — Сильвия, пойдем заниматься рисованием.

Сильвия засеменила за пожилой женщиной, которая вела ее в дом, и у самого крыльца заинтересованно обернулась на Джеджуна. Тот улыбнулся и помахал ей рукой. Сильвия немного поразмыслила и показала ему язык. Джеджун ответил тем же, и девочка засмеялась. Видимо, «странная тетя» произвела на малышку впечатление, потому что она не послушала няню, которая просила нарисовать пляж, и намалевала портрет этой «тети» на фоне клумбы. Когда шедевр был завершен, Сильвия с угрозой истерики потребовала отвести ее к Джеджуну. Тот еще не ушел — он снова находился в гостиной, где пытался поговорить по душам с мечтательным Кюхёном. Увидев его, девочка подбежала к нему с альбомным листом, на котором красовался человечек неопределенного пола с желтыми волосами, и положила творение на колени своего натурщика.

— Это вы, тетя, — пояснила Сильвия. — Клумбу охраняете.

— О, спасибо. — Джеджун ласково погладил девочку по волосам. — Очень похоже.

Он решил больше не разубеждать малышку в своей принадлежности к прекрасному полу. Все равно, как он думал, они с ней виделись в первый и последний раз в жизни.

— Ну класс, Мин, ты ухитрился всех припахать! — громко прошептал Хичлоль, выходя с веранды. Чанмин самодовольно улыбнулся и кивнул. — Даже Дже!

— Еще не факт, что он справится, — заметил Чанмин, подняв вверх указательный палец. — Он, конечно, отличный специалист, но не уверен, что финансовые махинации — это его конек.

— Связался с тобой, бедненький, — вздохнул Хичоль. — Из честного трудоголика превратится в преступника!

— Кстати, тебе тоже не мешает превратиться, — напомнил Чанмин. — Мы начинаем доказывать свою полезность уже завтра, а ты даже драться не умеешь. Проведу тебе экспресс-курс молодого бойца.

— Мог бы оставить меня в тылу вместе с Джунсу и Джеджуном, — пробурчал Хичоль. — Я же личность с тонкой душевной организацией, человек искусства…

— Вот как? — Чанмин дружеским жестом обнял его за плечи. — И какую часть работы Super Junior ты искусством-то считаешь? Помещаться всей толпой на одной сцене, да, танцующий хор южнокорейской армии?

— В тесноте, да не в обиде, — гордо ответил Хичоль. — И, между прочим, не тебе судить, искусство это или еще чего. Ты хоть знаешь, насколько многочисленный у нас фанклуб? Разве что у Бибера больше. О, точно, нам тут Бибера не хватает! — Хичоль щелкнул пальцами. — Тогда реально был бы убойный попсовый отряд. Все девушки падают в обморок от приступа любви, а мужчин накрывают эпилептический припадок, инфаркт и многочисленные психические расстройства. Одновременно.