Хичоль едва успел набросить на плечи Кюхёна куртку, чтобы скрыть рану – вбежала официантка, спросившая, из-за чего поднялся шум.

- Все в норме, немного повздорили, – объяснил Чанмин, поднимаясь на ноги. – Я все оплачу, принесите счет.

Девушка, немного помедлив, ушла. Чанмин, оставшись в одиночестве, сжал кулаки и в бессильной ярости ударил стену.

- Ханген, чертов псих, – прошипел он. – Чтоб тебе с майором сцепиться!

Ханген был за рулем. Он не горел желанием вести беседу с пассажирами, но Хичоль не выдержал и засыпал его обвинениями. Что за неоправданная жестокость? Зачем было избивать Чанмина и так сильно ранить Кюхёна, когда хватило бы только высказать свое недовольство одному и порезать палец другому? При этом он прижимал полуживого монаха к себе, забыв о том, что таким образом тревожит поврежденное плечо. У него в голове все смешалось, и певец почти не соображал. Опасность миновала, хоть он и не понимал, как, но паника осталась, и, крича на китайца, Хичоль пытался прийти в себя.

- Замолчишь? – спросил Ханген, когда тот взял небольшую паузу – перевести дыхание для нового выпада.

- Нет! Меня убило твое поведение! Ты слишком жесток!

- Осуждаешь меня на правах человека, с которым я спал? – безразлично отозвался Ханген. – Давай не будем друг друга обманывать. Если бы ты вмешивался в жизнь каждого, кто тебя поимел, то регулярно отчитывал бы пару сотен человек. А если бы меня пыталась исправить каждая шлюха, с которой я провел несколько часов, то у меня появилась бы тысяча наставников.

- Да после таких слов – все кончено! – Хичоль дал пинка водительскому сидению.

- А что-то начиналось? – уточнил Ханген.

Кюхён, который до этого подавал мало признаков жизни, крепко обнял Хичоля.

В общежитии Super Junior не спали только двое – Хёкдже и Донхэ. Они сидели на кухне, пили виски (Хичоль подумал, что бедному лидеру стоило бы это увидеть) и играли в карты. Увидев Кюхёна в окровавленной рубашке, Донхэ показал Хангену большой палец и сказал, что теперь у его старшего брата есть бешеный товарищ по несчастью, который внаглую калечит ни в чем не повинных певцов.

- Исцеляющее зелье есть? – спросил Хичоль. – Вам же Снейп его давал.

- Больше нет, – ответил Хёкдже, тасуя карты. – Многие ингредиенты для создания зелий не существуют в адекватной природе, а перетащить вещи из иллюзии можно только вместе с персонажем, и профессор экономит.

- Стоп, шаболда, а ты откуда знаешь про нашего профессора? – взвился Донхэ.

- Так вы болтайте меньше или хотя бы потише, – наврал Хичоль. – Ладно, Кю, пойдем в комнату, я твою рану по-человечески обработаю.

- Учтите, я буду следить за вами обоими, – предупредил Ханген, наливая себе в стакан воды с таким безмятежным видом, словно не он устраивал поножовщину в ресторане. – Если выяснится, что о нас знает вся группа, – кто-то пострадает.

- Я никому не говорил и не скажу, – пообещал монах. – Мне слишком дороги мои хёны.

Хичоль взял аптечку и отвел его в спальню. Кюхён хотел раздеться и обработать рану самостоятельно, однако певец настоял на том, чтобы помочь ему. Когда он расстегнул рубашку и снял ее, сдерживаться стало слишком сложно, и Хичоль, сжав рукой здоровое плечо монаха, припал губами к ране, пробуя кровь. На некоторое время все, кроме знакомого приятного вкуса, перестало существовать; потом у вампира удлинились клыки, он оцарапал ими своего «донора», тот чуть слышно вскрикнул, и это вернуло Хичоля к реальности.

- Извини, извини, – попросил он, нашаривая в открытой аптечке лекарства. – Выпьешь моей крови? Чтобы легче стало.

- Нет, – без раздумий отказался монах. – Твоя аура… Ну, ты помнишь.

- Вот что. – Хичоль усадил его на кровать и, пристроившись рядом, стал промывать рану. Кюхён стоически терпел процедуру, лишь кусая губы и сминая пальцами покрывало. – А ведь ты не уверен, заразка такая, насчет смешения аур. Просто подстраховываешься. Я сейчас выпил твою кровь и теперь знаю… Эй! – Хичоль прервал свои дилетантские медицинские манипуляции. – Ты как обманул Хангена?

- Я умею на время подделывать воспоминания, – рассказал Кюхён. – В моем мире существует нечистая сила, способная читать мысли, и монахи Священной горы учатся такому искусству, чтобы вводить ее в заблуждение. Хорошо, что я успел заменить не отдельные детали, а всю жизнь… И еще лучше, что Ханген знает о Кюхёне ровно столько же, сколько я, то есть, по большей части, официальную биографию.

- Блин, а я чуть от страха не умер! – Хичоль начал перевязывать рану, которая все еще кровоточила. Ее, безусловно, надо было зашивать, но обращаться в больницу запретил Ханген. – Зато теперь ты вне подозрений. Надеюсь, в твоем фанфике эта способность не упоминается?

- Нет, автор в новом варианте лишила меня половины всех знаний и умений, чтобы выставить моего ученика в более выгодном свете.

Кюхён поблагодарил Хичоля и решил взять из шкафа чистую одежду. Прежде, чем он сумел встать с кровати, певец осторожно обнял его и уткнулся носом в его шею.

- Кю, ты только не злись, – прошептал он, медленно перемещая одну ладонь на грудь монаха. – Я тебя сейчас очень хочу…

- Тебе так только кажется, из-за моей крови, которую ты выпил, – размеренным тоном объяснил Кюхён.

- Может, и от крови, но не кажется. – Хичоль хрипло посмеялся. – Сам посмотри.

Он, действуя будто в трансе, взял монаха за руку и положил ее на свой быстро напрягающийся член, который под длинным свитером, брюками и нижним бельем все же нетрудно было ощутить. Кюхён отдернулся так резко, что слетел с кровати, не удержался на ногах и плюхнулся на пол.

- Нам нельзя! – напомнил монах, приподнимаясь на локтях.

- Ты не знаешь наверняка. – На Хичоля кровь и правда подействовала, словно наркотик: он тоже слез с кровати, встал на колени и занял недвусмысленную позицию прямо над Кюхёном. – Давай попробуем.

- Ни в коем случае. Я не намерен так рисковать из-за того, что ты не можешь сдерживаться и расстроен из-за разрыва с нашим врагом.

- Или просто кто-то боится… – Хичоль откинул челку со лба монаха и пропустил пряди его волос между своими пальцами, ощущая странно будоражащую власть над простым смертным. – Ничего не знаешь и струсил. Но я же научу.

- Я не буду этого делать. – Лицо Кюхёна все еще не выражало ничего примечательного, кроме усталости.

- Понимаю: сил нет, ранен… – Повязка начала пропитываться кровью, и Хичоль, совсем одуревший от запаха, стал выписывать пальцами какие-то волнистые линии на груди и животе монаха, все ближе подбираясь к пряжке ремня на джинсах. – Сначала я могу быть сверху, если хочешь. Посмотришь, как надо…

- Нельзя. Нельзя. – Кюхён уже говорил, как со щенком, который напрудил в углу – оставалось только носом ткнуть, только непонятно было, во что. Явно ведь не в то, на что он нацелился!

- Я тебя не привлекаю, да? – Хичоль решительно стянул свитер через голову и затем опустился ниже, позволяя своему голому торсу прикоснуться к чужому. Он стал шептать Кюхёну на ухо: – Может, у тебя там какая-то чисто христианская любовь, и мое тело тебе до лампочки?

Кюхён не хотел этого делать, но пришлось: он поднял одну руку, положил ее на спину Хичоля – и через секунду тот, взвизгнув, откатился в сторону, ударенный током. Монах сел перед ним на колени и стал, со строгим выражением лица, шлепать его пальцем по носу.

- Нельзя сейчас. Нельзя. Я люблю тебя, мне нравится твое тело, которое ты основательно опорочил, и меня действительно тянет хотя бы поцеловать тебя. Но я не могу, глупый. Потом.

Проведя эту воспитательную беседу, монах залез на кровать и лег на правый бок, чтобы не задевать раненое плечо.

- Вот же я влип, – прорычал Хичоль, нехотя ложась рядом с ним. Кюхён, не открывая глаз, взял его за руку, переплетая их пальцы. – Да пипец, романтика какая…

И все же через несколько минут он уже улыбался, глядя на быстро уснувшего монаха. Когда в последний раз кто-то спал с ним, счастливый просто от того, что держит его за руку?..