– Ах да, Гай его звали, – вспомнил я. – А жену – Элоди. Он адвокат. Международное право. Элоди – заместитель кого-то там во французском посольстве.

– Точно, он все спрашивал меня про фирму, какие дела я веду и сколько часов в день работаю. А я ответила, что пропадаю на работе и что не высыпаюсь. Помню, он на меня неодобрительно покосился, когда я сказала, что иногда мы из-за этого очень поздно ужинаем. Я-то думала он меня понимает – сам же юрист.

Элис побледнела. Не высыпается и слишком устает. Я положил ей еще кусочек пиццы.

– Аноним написал, что мы оба ему нравимся, и видно, что мы хотим жить вместе долго и счастливо, но у него возникли опасения, что я трачу слишком много сил и времени на работу.

– Надеюсь, ты сказала Вивиан, что то, сколько ты работаешь, никого не касается.

– У нее был с собой «Кодекс». Видимо, меня обвиняют в нарушении раздела 3.7.65: «Приоритеты». Никаких «преступлений» я пока не совершала, тем не менее информатор выразил обеспокоенность, что могу совершить, если никто не вмешается.

– Преступления? Информатор? Господи, беру назад свои слова про гестапо!

И тут я вдруг понял, что еще меня беспокоит – то, с каким спокойствием Элис все это рассказывает.

– И ты что, даже не злишься на них?

Элис снова коснулась браслета.

– Если честно, я заинтригована. Эти правила… похоже, в «Договоре» очень серьезно к ним относятся. Надо все внимательно изучить.

– А чем тебя наказали? Дружеским ланчем с Вивиан? Страшное наказание, конечно.

Элис подняла руку с браслетом:

– Этим.

– Не понимаю.

– По словам Вивиан, руководство решило за мной какое-то время понаблюдать.

Наконец до меня дошел смысл ее слов. Я взял Элис за руку и принялся изучать браслет. На ощупь теплый и гладкий. На внутренней стороне ряд маленьких зеленых лампочек, а сверху, там, где находился бы циферблат, будь это часы, дырочками выбита буква «Д».

– Больно? – спросил я.

– Нет. – Вид у Элис был спокойный, чуть ли не довольный.

Я вдруг подумал, что она совсем не говорила про работу сегодня, только один раз – когда рассказывала про анонимную жалобу.

– А как он снимается?

– Никак. Вивиан обещала снова встретиться со мной через две недели; наверное, тогда и снимет.

– Элис, но что эта штука делает?

– Следит за мной как-то. Вивиан сказала, это возможность доказать, что брак у меня – на первом месте.

– Джи-пи-эс? Запись разговоров? Видео? Черт! Что значит «следит»?

– Не видео, – покачала головой Элис. – Вивиан сказала, что нет. Джи-пи-эс, наверное, может, еще разговоры записывает. Ей такой не надевали, поэтому она точно не знает, что с ним потом делают. Ей просто велели надеть его на меня, объяснить за что и через две недели вернуть.

Я осмотрел браслет еще раз – застежки действительно не было.

– Не ищи, – сказала Элис. – Ключ у Вивиан.

– Позвони ей, – потребовал я сердито. – Немедленно. Наплевать, что Рождество. Скажи, чтобы сняла. Это же абсурд.

И тут Элис меня удивила.

– Я правда слишком зациклена на работе? – спросила она, погладив браслет.

– А кто не зациклен? Мы все зациклены. Иначе ты бы не стала хорошим юристом, а я психотерапевтом.

Однако говоря это, я невольно прикинул в уме, сколько работал на прошлой неделе я, а сколько – Элис, сколько раз не успевал домой к ужину я: ноль целых ноль десятых и сколько Элис – не сосчитать. Вспомнил, как она сидела рано утром на кухне – просматривала дела и звонила кому-то на Восточное побережье, а я еще спал. Подумал о том, как в редкие моменты, когда мы были вдвоем, она все время посматривала на телефон или отвлекалась на что-то еще. В общем, какие бы там выводы ни сделал этот информатор, нельзя сказать, что они совсем уж неправильные.

– Я хочу испробовать этот способ, – сказала Элис. – Хочу, чтобы у нас все получилось, и если для этого нужен «Договор», то я готова. – Она сжала мою руку. – А ты?

Я заглянул ей в глаза – может, она говорит это все на случай, если браслет записывает? Но нет, похоже, она говорила искренне. Если уж я и знаю что-то о моей жене, так это то, что она обожает всякие новшества и интересуется новейшими исследованиями в области здоровья, науки и социологии. Ей выпало жить в такой непростой семье, и теперь она верит, что способна на все. Элис даже подала заявку на участие в первом пилотируемом полете на Марс, когда Илон Маск объявил о наборе желающих. Слава богу, ее не выбрали, – и все же она записала видеопрезентацию, заполнила документы и действительно готова была улететь в космос и, возможно, не вернуться. Вот такая она у меня: всегда стремится к чему-то новому. Риск ее не пугает, а, наоборот, воодушевляет. Да, «Договор» – штука странная, однако ерунда по сравнению с полетом на Марс.

В ту ночь в нашей большой высокой кровати, откуда виден кусочек Тихого океана, мы с Элис любили друг друга. В ее ласках было столько страсти и желания, сколько я, если честно, уже довольно давно не видел, хотя ни о чем таком мы не говорили ни до, ни после. Это было потрясающе.

Элис уснула, а я все лежал и думал: для меня она старалась или для браслета? Как бы то ни было, я испытывал благодарность судьбе: и за то, что мы женаты, и за Элис, и даже за эту странную авантюру, в которую мы ввязались. Похоже, «Договор» сделал именно то, ради чего задумывался: сблизил нас.

Как ни странно, Рождество и следующие за ним несколько дней прошли в блаженном спокойствии. Клинику мы на неделю закрыли – решили устроить себе «каникулы» в награду за сложный, но очень плодотворный год.

Нам удалось наработать себе имя и улучшить материальное положение клиники. В августе мы полностью выкупили здание – симпатичный коттедж в викторианском стиле. Наше детище преодолело первые трудности и, похоже, прочно встало на ноги.

Однако на шестой день праздников блаженство закончилось. Я проснулся в полшестого утра. У кровати стояла Элис с моим телефоном в руке. На ней было два полотенца: одно обернутое вокруг тела, другое – тюрбаном вокруг головы, а еще она вкусно пахла лимонно-ванильным лосьоном – этот запах всегда сводил меня с ума. Мне отчаянно захотелось утянуть ее к себе в постель, но я тут же понял, что ничего не выйдет – взгляд у нее был встревоженный.

– Четвертый раз звонят, – сказала она. – Что-то на работе.

Я потянулся за телефоном, мысленно перебирая имена пациентов и гадая, что же могло случиться.

– Джейк?

Звонила мама девочки из группы, которую я вел по вторникам – там у меня были подростки, чьи родители недавно развелись или находились в процессе развода. Женщина так тараторила, что я сначала не разобрал имена. Она сказала, что ее дочь сбежала из дома. Я попытался догадаться, о ком идет речь. В прошлый вторник на занятии присутствовали три девушки и три парня. Я сразу же исключил из списка шестнадцатилетнюю Эмили, которая проходила ко мне год и находилась на стадии завершения терапии, поскольку перестала переживать из-за развода родителей. Мэнди тоже вряд ли стала бы сбегать из дома – она с нетерпением ждала предстоящей поездки с отцом на горнолыжный курорт, где собиралась ему помогать с делами благотворительного фонда. Оставалась Изабель – ее родители развелись совсем недавно, и это событие ее потрясло. Я с тревогой подумал, что из-за рождественских «каникул» в клинике Изабель, как и Дилан, на неделю осталась без моей помощи.

– Вы говорили с мужем? – спросил я взволнованную женщину.

– Да. Она должна была вчера поехать к нему на поезде, но так и не приехала, – сбивчиво проговорила та. – Мы только утром обнаружили – муж думал, что Изабель со мной. Она вам не звонила?

– К сожалению, нет.

– Мы как только ни пытались с ней связаться… Не отвечает.

– Может, я попробую?

– Пожалуйста, попробуйте, прошу вас.

Она сообщила мне номер сотового Изабель, адрес электронной почты, ники в Твиттере и мессенджере. Я поразился тому, как много мать знает о присутствии дочери в соцсетях. Обычно родители не слишком хорошо в этом осведомлены, а ведь именно в соцсетях подростки переживают все свои основные драмы. Мать Изабель сказала, что они уже звонили в полицию, но там ответили, что не могут начать розыски, пока с момента пропажи не пройдет двадцать четыре часа.