Я установил в нашей с братом спальне на чердаке, на месте, оставшемся свободным от наших кроватей, любительскую радиостанцию двухметрового диапазона с поворачивающейся направленной антенной. В дальнем конце узкой комнаты для стирки, примыкавшей к гаражу, я устроил лабораторное пространство. Именно там я занимался многими из своих химических исследований, которые не всегда заканчивались успешно. Например, прочитав, что газообразный водород горит в воздухе бледно-голубым пламенем, я решил увидеть это собственными глазами. Чтобы получить водород, я налил соляной кислоты в стеклянную пробирку с кусками металлического цинка и заткнул ее резиновой пробкой, сквозь которую проходила трубка для отвода газа наружу. Я надеялся, что водорода получится достаточно, чтобы «вытолкнуть» из системы весь воздух, прежде чем я попытаюсь поджечь водород, выходящий из трубки. Иначе все взорвется. Я надел защитные очки и защитную одежду и как раз пытался зажечь водород, когда в комнату ворвался мой брат. Мне было уже не остановить движения руки с зажженной спичкой, я крикнул: «ЛОЖИСЬ!», брат бросился на пол, и мой аппарат взорвался. После этого я нарисовал на полу белую полосу, отмечающую границу моей запретной зоны, метра два в ширину и метра четыре в длину, по краям которой стояли мои самодельные стеллажи с химикатами и лабораторной посудой. Частые испарения и взрывы способствовали тому, что мои родные с готовностью следовали таким ограничениям.
Меня живо интересовали и многие другие предметы. Например, в тринадцать лет я серьезно занимался исследованием взрывчатых веществ. Мои опыты начались за пару лет до того, когда я нашел в старой энциклопедии издательства Funk & Wagnalls рецепт пороха. Нужно было смешать нитрат калия (так называемую селитру), уголь и серу (которую нам посоветовали добавлять в корм нашей собаки, чтобы придать блеск ее шерсти). Когда я работал с очередной партией пороха, она случайно загорелась, и вся моя левая рука обгорела до хрупкой черно-серой корки. Отец замочил мою руку в холодном чае, и следующую неделю я носил на ней пропитанную чаем повязку. Это чудесное средство помогло: когда мы сняли бинты и счистили сгоревший слой кожи, я с восторгом увидел, что рука полностью зажила.
Я изготавливал в своей самодельной домашней лаборатории большое количество пороха, который использовал либо для запуска самодельных ракет, либо в качестве топлива для моделей ракетных автомобилей, которые я гонял по улице перед нашим домом. У этих машинок были корпуса из бальсового дерева, легкие колеса, купленные в магазине товаров для хобби, и «двигатели», сделанные из баллончика для углекислого газа (CO2), – такие баллончики до сих пор используют в сифонах для газированных напитков или в пневматических винтовках. Мои баллончики были из списанных военных запасов – отец приносил их домой со своей судоверфи. Но мои машинки ездили не на углекислом газе. Я просверливал пробку, расположенную на конце баллончика, и газ с шипением выходил из него. По мере расширения и охлаждения газа образовывался холодный белый порошок твердой углекислоты. Я засыпал в баллончик самодельный порох, вставлял фитиль и устанавливал свой новый супердвигатель в паз, преду смотренный в задней части машинки. Поскольку двигатели иногда взрывались, разлетаясь металлическими осколками, я надевал защитные очки и держался вместе с соседскими ребятами на почтительном расстоянии. Когда все получалось как надо, машинки ездили поразительно быстро. Только что она была здесь – и вдруг исчезла, а через секунду-другую оказалась за пару кварталов от нас. Заметив, что такие двигатели часто взрываются, я стал делать и испытывать их в увеличенном виде – настоящие бомбы из коротких отрезков стальных водопроводных труб, которые оставляли воронки в скалах близлежащего и не застроенного тогда полуострова Палос Вердес.
Следующим этапом было изготовление пироксилина, или нитроцеллюлозы. На его основе делают так называемый бездымный порох. Его рецепт также нашелся в энциклопедии: «Медленно добавьте одну часть холодной концентрированной серной кислоты к двум частям холодной концентрированной азотной кислоты. Когда смесь начнет нагреваться, охладите ее, затем продолжайте процесс». Затем я добавлял в полученную жидкость обычную медицинскую вату и снова охлаждал смесь, когда она начинала нагреваться. После этого я оставлял ее настаиваться в холодильнике, снабдив этикеткой: «Не трогать!». К этому времени мои родные уже знали, что такие предупреждения следует воспринимать всерьез, так что я мог быть уверен, что они будут держаться подальше от моих материалов. Через сутки я вынимал вату, промывал и высушивал ее. Растворив кусочек в ацетоне, я мог убедиться в том, что это уже не просто вата. Продолжая изготовление пироксилина на своей «фабрике» в холодильнике, я начал экспериментировать с ним. Пироксилин взрывается, но добиться этого не очень легко – обычно требуется детонатор. Поскольку детонатора у меня не было, я положил маленький клочок на тротуар и ударил по нему кувалдой. Раздался грохот, и кувалда, рукоятка которой по-прежнему оставалась в моей руке, отлетела вверх и назад, за мое плечо. На тротуаре появилась воронка величиной с ладонь. Проделав еще несколько воронок в мостовой, я стал использовать пироксилин в своих ракетах и сделанных из труб бомбах: его действие было более эффективно и предсказуемо, чем у пороха.
Наконец я решил, что готов заняться «настоящим делом» – нитроглицерином. Его рецепт и процедура изготовления[20] были теми же, что для пироксилина, лишь с одним, на первый взгляд незначительным, изменением: вместо ваты нужно было использовать обычный глицерин. В результате получался плававший сверху слой бледной, почти бесцветной жидкости, которую я собрал с большой осторожностью, зная, что нитроглицерин – сильное и опасное взрывчатое вещество, уже унесшее много жизней.
Однажды, тихим субботним днем, я собрался с духом, надел защитную маску и обмакнул в нитроглицерин кончик стеклянной трубки. Я считал, что такое малое количество – меньше капли – должно быть совершенно безопасным. Я стал нагревать его над пламенем газовой горелки, и внезапно раздался треск, гораздо более короткий и сильный, чем тот, что получался с моими предыдущими, более медленными взрывчатыми веществами. Вся моя рука покрылась мельчайшими осколками стекла, из бесчисленных ранок сочилась кровь. Следующие несколько дней я находил все новые осколки, которые извлекал при помощи иголки. После этого я налил нитроглицерина на тротуар и проделал в нем очередную воронку при помощи кувалды. Однако опасная неустойчивость нитроглицерина меня беспокоила, и я избавился от остальных запасов этого вещества.
Откуда у четырнадцатилетнего школьника могли взяться все эти мощные и опасные химикаты? От местного аптекаря, который продавал их мне частным образом с неплохой наценкой. Мои родители проводили много времени на работе, а когда они были дома, помогали десятку родственников, поселившихся с нами на правах беженцев, занимались домашним хозяйством или спали, обессиленные всеми этими заботами. Мы с братом были предоставлены самим себе. Когда меня никто не спрашивал, я особо не распространялся о своих экспериментах. Если бы родители осознавали масштабы моей деятельности, они, несомненно, положили бы ей конец.
К тому времени, когда я начал учить химию в одиннадцатом классе, я уже несколько лет экспериментировал. Школьный учебник по химии я прочитал от корки до корки – теория была мне интересна, а опыты служили источником развлечений. По вечерам, засыпая, я повторял про себя пройденный материал, и эта привычка оказалась чрезвычайно действенным средством, помогавшим мне и тогда, и позже понимать и прочно запоминать все, что я выучил. Учителю химии, невысокому, очкастому мистеру Стампу, было за пятьдесят. Он любил свой предмет и хотел, чтобы мы досконально его изучили. Более того, он всегда мечтал вырастить ученика, которой смог бы стать одним из пятнадцати победителей ежегодной олимпиады по химии Американского химического общества Южной Калифорнии для старших школ. Эта олимпиада, проводившаяся весной, представляла собой трехчасовой экзамен, на который обычно собирались около двухсот лучших по химии учеников из всех школ Южной Калифорнии. Однако, проработав около двадцати лет в нашей убогой с академической точки зрения школе для детей рабочих – в том году она заняла 31-е место среди тридцати двух школ региона Лос-Анджелеса по результатам единых экзаменов, – учитель потерял надежду на то, что его мечта когда-нибудь сможет осуществиться.
