Меня впечатлило, что мисс Фрост знает о времени отбоя в академии Фейворит-Ривер — не говоря уже о том, что она назвала час с абсолютной точностью.

Я наблюдал, как она закрывает на ключ входную дверь и гасит фонарь снаружи; она оставила лишь тусклую лампочку в фойе и прошлась по остальной библиотеке, выключая свет. Я успел совершенно забыть, что спрашивал у нее совета — относительно моей влюбленности в Киттреджа и о том, как «пытаюсь сдерживать» ее, — когда мисс Фрост вручила мне тонкую книгу. В ней было всего страниц на сорок пять больше, чем в «Короле Лире», который на тот момент был последней моей прочитанной книгой.

Это был роман Джеймса Болдуина под названием «Комната Джованни» — я едва смог прочесть название, поскольку мисс Фрост выключила весь свет в главной комнате. Остался только тусклый свет в фойе — которого едва хватило, чтобы мы с мисс Фрост могли спуститься по ступенькам в подвал.

На темной лестнице, освещенной лишь тем скудным светом, который проникал из фойе библиотеки, — и тусклым сиянием впереди, манившим в комнатку мисс Фрост, — я неожиданно вспомнил, что хотел спросить библиотекаршу еще об одном романе.

Имя Ал уже дрожало на моих губах, но я не мог себя заставить произнести его. Вместо этого я сказал:

— Мисс Фрост, что вы скажете о «Госпоже Бовари»? Как думаете, мне бы понравилась эта книга?

— Когда станешь постарше, Билл, думаю, ты ее полюбишь.

— Ричард тоже так сказал, и дядя Боб, — сказал я.

— Как, твой дядя Боб читал «Госпожу Бовари»? Ты про мужа Мюриэл? Да не может быть! — воскликнула мисс Фрост.

— Боб его не читал, он просто рассказал мне, о чем он, — пояснил я.

— Если человек не читал роман, он не может знать, о чем он, Уильям.

— А-а.

— Уильям, тебе нужно подождать, — сказала мисс Фрост. — Время читать «Госпожу Бовари» наступает, когда твои романтические надежды и желания рухнули, и тебе кажется, что все твои отношения в будущем принесут только разочарование — и даже опустошение.

— Тогда я подожду такого случая, — сказал я ей.

В ее спальне и ванной — бывшем угольном погребе — горела только лампа для чтения, прикрепленная к изголовью старомодной латунной кровати. Мисс Фрост зажгла свечу с ароматом корицы на ночном столике и погасила лампу. Затем она велела мне раздеться.

— Раздеться — значит снять всю одежду, Уильям, — и носки, пожалуйста, тоже.

Я повиновался, повернувшись к ней спиной; она попросила «минутку уединения». Мисс Фрост быстро воспользовалась унитазом с деревянным сиденьем — кажется, я слышал, как она помочилась и спустила воду — а затем по звуку льющейся воды я заключил, что она быстро умывается и чистит зубы над маленькой раковиной.

Я лежал обнаженным на ее латунной кровати; в неровном свете свечи я прочел, что «Комната Джованни» была издана в 1956 году. Из вложенной в нее библиотечной карточки я узнал, что лишь один посетитель городской библиотеки брал этот роман — за четыре года — и подумал, не была ли единственной читательницей мистера Болдуина сама мисс Фрост. Я не успел прочесть и двух абзацев, когда мисс Фрост сказала:

— Пожалуйста, Уильям, не читай его сейчас. Это очень грустный роман, он тебя расстроит.

— Чем расстроит? — спросил я ее. Я слышал, как она развешивает вещи в шкафу; мысль о ней без одежды отвлекала, но я продолжал читать.

— Невозможно «пытаться сдерживать» влюбленность в Киттреджа, Уильям, — «пытаться» не работает, — сказала мисс Фрост.

И тут я дошел до предпоследнего предложения во втором абзаце; я просто захлопнул книгу и закрыл глаза.

— Я же велела тебе перестать читать, — сказала мисс Фрост.

Предложение начиналось так: «А напротив меня непременно усядется девушка, и мое нежелание ухаживать за ней удивит ее»^[7], — и на этом месте я остановился, не зная, осмелюсь ли продолжать.

— Этот роман не стоит показывать твоей маме, — продолжала мисс Фрост. — И если ты не готов обсудить свою влюбленность в Киттреджа с Ричардом, то на твоем месте я и Ричарду не показывала бы, что ты читаешь.

Я почувствовал, как она легла на кровать позади меня; ее голая кожа касалась моей спины, но разделась она не полностью. Она нежно взяла мой член в свою большую ладонь.

— Есть такая птица — веретенник, — сказала мисс Фрост.

— Веретенник? — переспросил я; мой член начал твердеть.

— Теперь скажи это по слогам, Уильям.

— Ве-ре-тень-ник, — повторил я.

— А теперь только третий слог, — велела она.

— Тень, — сказал я, не раздумывая; большая часть моего внимания была сосредоточена на ее руке, державшей мой член.

— Как в «тени Лира»? — спросила она меня.

— Тень Лира, — произнес я. — Я все равно не хотел играть в этой пьесе, — сказал я ей.

— Ну, ты хотя бы не сказал «веретень Лира», — сказала мисс Фрост.

— Тень Лира, — повторил я.

— А что это у меня в руке? — спросила она.

— Мой пениф, — ответил я.

— Я бы ни на что не променяла этот пениф, Уильям, — сказала мисс Фрост. — Я считаю, ты можешь произносить это слово как тебе в голову взбредет.

То, что произошло дальше, открыло мне дверь в недостижимое; то, что сделала мисс Фрост, оказалось непревзойденным. Неожиданно она притянула меня к себе — я лежал на спине — и поцеловала меня в губы. На ней был лифчик — не с поролоном, как у Элейн, а прозрачный, с чашками несколько большего размера, чем я ожидал. Легкий шелковистый материал был совсем не таким, как мягкий хлопок лифчика Элейн, — лифчик мисс Фрост явно не попадал в разряд тренировочных, если судить по гораздо более утилитарным моделям в маминых каталогах — он был более искусно сшитым и более сексуальным. На ней была также обтягивающая нижняя юбка бежевого цвета — такие надеваются под верхнюю юбку, — и когда мисс Фрост оседлала меня, она поддернула эту юбку выше середины бедра. Она плотно сжала меня ногами и так придавила меня своим весом, что я впечатался в кровать.

Одной рукой я схватил ее маленькую мягкую грудь, другой попытался дотронуться до нее под юбкой, но мисс Фрост сказала:

— Нет, Уильям. Пожалуйста, не трогай меня там.

Она взяла мою заплутавшую руку и положила себе на другую грудь.

Зато мой член она направила прямо под свою нижнюю юбку. Я никогда прежде не входил в кого-либо, и, ощутив восхитительное трение, конечно же, решил, что это и есть проникновение. Было ощущение скольжения — безболезненное, но никогда еще мой член не сжимали так крепко — и, кончая, я закричал, уткнувшись в ее маленькую мягкую грудь. Я был удивлен, обнаружив, что прижимаюсь лицом к ее шелковому лифчику, потому что совершенно не заметил, когда мисс Фрост перестала целовать меня. (Она ведь сказала: «Нет, Уильям. Пожалуйста, не трогай меня там». Очевидно, что она не могла целовать меня и говорить одновременно.)

Мне столько хотелось ей сказать, столько спросить, но мисс Фрост не была расположена к разговорам. Возможно, дело было в этом странном чувстве нехватки времени; по крайней мере, я убедил себя в этом.

Она набрала для меня ванну; я надеялся, что она снимет остальную одежду и присоединится ко мне, но этого не произошло. Она встала на колени рядом со старомодной ванной на львиных лапах и с кранами в виде львиных голов и нежно вымыла меня — особенно осторожно обращаясь с моим членом. (Она даже говорила о нем с любовью, нежно называя его пениф, и мы оба смеялись.)

Но мисс Фрост продолжала поглядывать на часы.

— Опоздание в общежитие означает взыскание. А это может повлечь за собой ранний отбой. И никаких посещений городской библиотеки после закрытия — нам ведь этого не хотелось бы, правда?

Взглянув на ее часы, я увидел, что нет еще и половины десятого. Мы были всего лишь в нескольких минутах ходьбы от Бэнкрофт-холла, на что я и указал мисс Фрост.

— Ну, ты ведь можешь наткнуться на Киттреджа, и тебе придется обсуждать с ним немецкий, — только и сказала она.

Я запомнил то влажное, шелковистое ощущение, и когда — перед тем как войти в ванну — я дотронулся до своего члена, на моих пальцах остался легкий аромат. Может, мисс Фрост использовала какую-то смазку, подумал я, — годы спустя я вспомнил этот запах, когда впервые понюхал жидкое мыло, которое делают из масла миндаля или авокадо. Но что бы это ни было, вода смыла этот запах.