Когда-то давно, в самом начале, я уже видела эти глаза. Видела их и чувствовала, как все внутри исчезло, будто после ядерного взрыва. В тот раз, стоило Николасу снять темные очки, появляясь из дорогой машины без единой царапины посреди хаоса и разрухи, что стремительно поглощали мир, я осознала одну вещь, засевшую и затаившуюся в моей голове на долгое время. И сейчас настал момент, когда все карты в моей голове были открыты, я сама стала обнаженной – под этим взглядом я будто сняла не только свою одежду, но и кожу стянула, оголяя душу, узнавая в этот же момент, что она у меня есть.
Эта серость зрачков была отлична от любой другой, скучной и неинтересной. В этой серости ты не чувствовал угнетения или безразличия, в этих глазах умещалось всё и сразу. Правда, умещалось всё самое мерзкое, прогнившее насквозь, зловонное и уничтожающее. Я была уверена, если бы не сидела на земле, чувствуя запах почвы, то повалилась бы, будто мне отсекли ноги острой косой, подобно кузнечикам на сенокосе. Я бы почувствовала отсутствие конечностей только потом, когда было бы уже поздно кричать, но уже сейчас я совершенно точно ощущала страх. Ощущала его всем телом; то раннее чувство, когда обзор перекрывали собственные волосы, оказалось лишь жалкой пародией на боязнь – в настоящем же я познала дрожь во всей ее сковывающей красе.
Внутри все то сжималось, оглушая биением собственного сердца, чей ритм я никак не могла обозвать, то звуки реальности проникали в мой мозг. Я слышала, но по-прежнему не видела. Не видела ничего, кроме этого лица. Я могла догадаться, что где-то за спиной этого человека, будто играючи сжимающего мою челюсть, стоит Тэд, много не понимая. Могла догадываться о том, что Билл пребывает в совершенно ином мире, ничего не чувствуя и не ощущая – кажется, кровь струей текла из сломанного носа. Я, наверное, даже могла поверить собственным чувствам, что говорили о некотором удивлении и нерешительности «великанов». Но я совершенно точно не догадывалась, не верила и не ожидала того, что вырвалось из моего рта в ответ на желание узнать мое имя.
-Иди на хуй.-он страшный. Он опасный. Он великий. Он же ничтожный. Я хотела убежать, как в прошлый раз. Заплакать, растирая слезы по лицу вместе с кровью, что сочилась, кажется, отовсюду. Я была готова стать жалкой и убогой, лишь бы меня оставили в покое, была готова просить, молить о чем-то, но моё «Я» считало иначе. Что-то внутри все еще верило, будто этот человек – не та вещь, какая способна остановить меня. Уверенность собственного внутреннего мира хоть немного, но спасала меня от отчаяния, однако сама я дрожала, стискивая зубы. – Иди на хуй, Николас.
И это было моей виной. Моя гордость стала причиной появления смерти, что вечно блуждала поблизости, дожидаясь и выискивая повода предстать перед людскими взглядами в своей торжественной рясе, залитой засохшей кровью. Думаю, каждая алая капля на ее черной мантии – это напоминании, как кресты и могильные плиты на кладбище у людей. Эти мои слова, повторенные дважды для какой-то жалкой уверенности, стали сигналом остальным.
Роб был унижен и поэтому злился. Бонни превратилась в неподвижную статую с мертвым взглядом, прижимающую к себе Тони, что молчал, зажмурив глаза. Лили, кажется, забыла обо всем и ни о чем одновременно. Женщина прижимала руки к своему животу, будто я каким-то образом поделилась с ней своими видениями о смерти не рожденного ребенка, боязливо скалясь, смотря в сторону темноволосого мужчины в костюме. Барри же, подобно мне совсем недавно, давился землей, когда, шелохнувшись, желая оказаться ближе к Лили, получил пинок в спину. Джин и Марко оказались дальше друг от друга, чем кто-либо привык их видеть. Наверное, это и стало причиной того, что оба не потеряли друг друга в последующем. Младший Янг сжимал в ладонях облезший золотой медальон, гравировка на котором стала почти что незаметной. Он будто молился, прикрыв дрожащие веки. В какой-то момент восьмилетний ребенок бросил в мою сторону взгляд –я почувствовала, но не увидела-, словно желая напомнить о моем обещании, данном в день смерти Эрин и первой встречи с Николасом, которая тогда ничего не значила.
Раймонд Купер, Эмма Хэйз, Рикки Крайтон превратились в одно сплошное непонимание того, что происходит. Я завидовала им, потому что они не чувствовали в этот момент страха к Николасу. Они даже не замечали его; знакомые Тэда смотрели лишь на самого Тэда, пытаясь спросить о причинах такого низкого предательства. Но они не понимали!.. Не понимали того, что увидела я в глазах самого Крайтона, стоящего за спиной Кровавого короля. Мы все сейчас были шутами, чья смерить ничего не несла, никакого смысла. Мы, стоящие на коленях, склонившие головы вниз под натиском силы, какую не могли побороть, выглядели покорными и жалкими. Мы стали такими же вещами, без воли и целей, как Тэд Крайтон, защищающий младшую сестру своим безразличием. Это была та же боль во благо, которой я описала свое игнорирование и избегание встречи с Джином и Марко – людьми, ради которых я готова убить или умереть.
Рикки смотрела на брата, желая услышать хоть что-то, она даже не обращала внимания на ту боль, какую причиняли ей сильные и громадные руки незнакомого «великана». Он почти схватил ее за горло, стараясь придавить к земле, оторвать ее взгляд от остальных, но младшая Крайтон не замечала всего этого. Все вокруг для нее исчезло – она оказалась в белом пространстве, наедине лишь с братом, который лишь на мгновение позволил себе чувства. За одно лишь мгновение на лице Крайтона мелькнули гнев, злость, жажда крови того, кто причинил боль, сожаление, извинения, жалость, скорбь. А после байкер с голубыми глазами, потемневшими подобно ночному небу, отвернулся, избегая любых взглядов. Он превратился в какую-то безразличную ко всему происходящему куклу – я могла видеть позолоченные цепи на его руках и ногах. Тянулись они к кукловоду, коим предстал и всегда представал Николас.
Сэм же, то ли случайно, то ли по привычке всегда держаться Вэл, и теперь оказалась рядом с Бенсон. Светловолосая девушка исполняла все, начиная с того самого момента, как раздались первые предупредительные выстрелы. Мы шли по лесной тропе, перекидываясь какими-то фразами, иногда подшучивая над Нейлом, когда все резко изменилось. Показалось, что в тот момент пространство исказилось, открывая несуществующий портал, вбрасывая нас в иную реальность. Выстрелы прогремели, но в нас не попали – все это говорило о том, что мы уже давно были новыми игрушками, просто шедшими в руки кукловода. Конечно, каждый выстрелил в ответ, но что ты сделаешь, если тебя окружила группа животных с отсутствием эмоций на лицах и огромных количеством огнестрельного. Их было раз в восемь больше, чем нас.
Дарлин прижалась к земле еще в тот момент, как прогремела первая автоматная очередь. Она так и осталась лежать под ногами, лишь изредка выглядывая из-за спутанных волнистых волос, что лезли в глаза и рот. Но в какой-то момент Джоунс просто перестала замечать подобное - дуло пистолета у твоей головы более значимо в споре с неудобствами.
Подобный спор внутри самой себя проиграла и Алона Белчер, которая первое время просто ошарашенно смотрела в стороны, прижимаясь к стволу дерева. Удивление или испуг ее вызвало то ли количество оружия, какое мы никогда не мечтали найти, то ли количество людей, коих мы никогда не собирались встретить. Если бы не все это, мы бы даже могли гордиться собой, нам бы это польстило: по нашим следам шло так много животных в обличие людей. Это ли не признание силы или чего-то еще?
Но времена были не те…
Тайлер и Леонард были самыми удачливыми из нас, и если бы не Гилсон, то темнокожий мог бы сбежать, спасаясь от того, что ожидало нас впереди. Однако бывшего одноклассника воспитывали иначе, он сам воспитал себя по-другому: бросить товарища, ставшего членом своеобразной семьи, - Леонард просто не мог позволить себе подобное. Из-за этого и Тайлер был вынужден сейчас рычать то ли от несправедливости и сожаления, что не успел удрать, то ли от злобы на «великанов». Зная мужчину, в прошлом медбрата, я могла точно сказать, что он ненавидел Николаса хотя бы за то, что он мог управлять такими людьми, как эти татуированные люди в темных одеждах с пирсингом везде, где видно.
