«Своя религия?» - хватая ее за плечи, вмиг оказываясь сверху, он смотрит в самые глаза, борясь с желанием.- «Никаких церквей и Создателей, только реальность, где не существует того, кто смотрит на тебя сверху?»
«Именно. Я буду образом на иконах, ты – моей молитвой, наш ребенок - религией».
Вот только всегда существует судьба. Ты можешь отрицать Бога, Святыню, Библию и даже реальность, но не судьбу, нет. Судьба неприкасаемая, она незаметна, не ощутима для многих. Но однажды она вмешивается в твою жизнь, и все меняется.
-Мне очень жаль, ваша жена не выжила. Мы думали, что осложнения не так серьезны, но… У вас родилась дочь, – женщина, что сняла повязку с лица, смотрела с такой скорбью. Будто это ее половинка не выжила на операционном столе. И все было именно так, доктор уже прошла через то, что лишь предстоит мужчине, оставшемуся одному, с одним лишь младенцем.
А он будто и не слышал ее. Все исчезло, только голос теперь мертвой женщины, описать привязанность и любовь к которой он никогда не сможет, звучал в голове: «Своя религия и вера». Он бессильно опустился на диван, не осознавая, что теперь отец-одиночка. Почему, какого же черта все это произошло! Зачем она села в ту машину, зачем выпила, почему сделала это?
-Я понимаю, сейчас не время, но, как вы назовете дочь? – не в состоянии сказать хоть какие-то слова утешения, женщина в стерильной одежде, стянувшая недавно окровавленные перчатки, тихо спрашивает, понимая, как все это неуместно.
-Сэм, ее будут звать Сэм, - чуть задумавшись, скрывая глаза ладонями, чтобы никто не видел его слез, почти шепчет выросший сирота, чья дочь теперь станет ребенком без матери. – Я расскажу ей о религии, которую мы создали, о вере, которая поможет выжить. Ее будут звать Сэм.
Доктор Белчер понимала, что называть ребенка именем покойной жены ужасно, что воспоминания будут преследовать повсюду, но это было не ее делом. Да и не стал бы мужчина в таком состоянии слушать хоть кого-то.
Этот случай, который так напоминал женщине, потерявшей мужа, оставшейся с двумя сыновьями, собственную жизнь, ушел в глубины сознания, забываясь на какое-то время. Она действительно забыла о людях, которые что-то потеряли, оставляя в своей голове лишь саму неудачу своей профессии, но после долгих лет, после долгого времени, когда случилось много подобного, много ужасного, она встретила этого человека, этого отца-одиночку, выросшего сироту и его дочь Сэм, названную в честь мертвой матери.
Каковы были ее чувства, каковы его – никто не знал, даже они сами. Их будто связывало прошлое, которое заставило встретиться в этом новом мире, в этом настоящем, в этой реальности. Она, потерявшая мужа, оставшаяся одна с детьми. Она, нашедшая помощь в человеке, чья семья погибла из-за алкоголя, оставаясь навсегда запертой в автомобиле, раздавленном поездом. И он, выросший сирота с дочкой на плечах. Сирота, не верящий в Бога, создавший свою религию и веру. Мужчина, чья жена погибла из-за того же алкоголя, в такой же машине.
Сэм спасла своим рождением Гари, Валерьян спас Алону, она вновь спасла Гари. Существование судьбы ты не можешь отрицать, с Богом же делай что угодно.
========== 7.1.Завтра ничего не было -Падение. Поцелуй смерти ==========
Все последние дни, переходящие в недели, были серыми и угрюмыми, будто за окном дождливая осень и сильные ветра. Но теперь люди начали понемногу возвращаться к жизни, к прежним интересам и занятиям. Кажется, все начало налаживаться.
Я стояла у окна недалеко от кабинета Бронсона Ферта. Это было единственное место, что напоминало о счастье. Казалось, запах пива, сигарет старика и отголоски смеха, а после кряхтения устроивших драку Раймонда и Барри до сих пор доносились из-за двери в кабинет. Это место придавало мне какого-то спокойствия и отрешенности от всего, что происходило теперь.
То, что месяц назад случилось с Холвудс, погрузило нашу обитель в тихую и тянущуюся долгое время печаль. Люди начали меняться. Однако погода до сих пор влияет на человека: время весенних хлопот и непривычной тоски прошло, – все зализывали раны, губили свой организм алкоголем, в котором находили спасение – наступила пора жаркого и солнечного лета. Сухая почва, почти песчаная, будто хотела поддержать нас, позволяя первым крохотным росткам взойти, показываясь из земли. Вода в озере становилась более теплой с каждым днем, поэтому так и хотелось нырнуть в него, уходя с головой под темную гладь, скрываясь от всего, что творилось под этим голубым и высоким небом. Однако мертвецы никуда не исчезли, они все продолжали блуждать повсюду, заставляя тебя скрываться за забором. Я никогда не чувствовала себя такой подчиненной и скованной в действиях, будто раб, сидя теперь на станции.
Я стояла у излюбленного окна, чуть запыленного и грязного, выглядывая наружу. Падать было высоко, но мне все равно хотелось свесить ноги с той стороны, и почувствовать себя свободной. Я завидовала птицам, что вновь вернулись откуда-то издалека, увидав то, что происходит где-то в другом месте, недоступном мне сейчас. Может, там все стало лучше?
В руке моей был зажат золотой медальон с какой-то нелепой фразой, напоминающей о прошлом времени, которого никогда не возвратить. Я почти высовывалась в распахнутое окно, будто желая вылететь из этого серого здания с его массивными крепкими стенами, что продолжали давить на тебя со всех сторон. Но именно из этого окна-не откуда-нибудь еще, а именно отсюда-все вокруг казалось более четким и красочным, более живым. С этой точки, стоя именно в такой позе, чуть прищурив глаза, ты мог заметить, кажется, любой листик на зеленом дереве, любую звериную тропу, любое расплывающееся белой дымкой облако. И стоя здесь в очередной раз, смотря на мир, который уже и не кажется таким непривычным, таким чужим и сумасшедшим, боль в груди утихала, и я забывала обо всех ударах судьбы, под которые попадала и я сама, и люди, что меня окружали; только одна мысль теперь, непонятная, но не менее беспокойная, занимала всю мою голову, заставляя взирать на вещи вокруг с интересом и волнением.
Я теперь часто стояла на этом месте, почти в то же время, будто это стало частью моей жизни. И каждый раз, оглядывая окрестности, желая увидеть что-то новое, я удивлялась тем неизменным чувствам, что посещали меня. Постоянно я ощущала удивление и влечение, хотя всегда видела одинаковую картину.
И думала я только о том, что будет с нами дальше. Ни одна другая мысль не посещала меня в последнее время, ни одна иная тревога не поглощала меня так, как раздумья о подобном. И самое ужасное заключалось в том, что будущего нашего я не видела. Я вновь впала в какое-то отчаяние, что приходит ко мне каждый год, в одно и то же время, как только у меня появляется минута для раздумий.
Я пыталась занять себя работой, старалась отвлечься, но, даже убивая мертвецов за оградой, в их пустых глазах я читала только этот вопрос: какое будущее? Я везде и постоянно натыкалась на подобное, не зависимо от того, что я делала. Даже когда я спала, во сне мой разум продолжал настойчиво спрашивать: «Каковы суть, смысл, что делать?» Теперь я чувствовала себя назойливой, будто это я сама приставала к кому-то на станции, пытаясь узнать один-единственный ответ на один-единственный вопрос. И мне становилось так плохо, будто я заболевала, постепенно приближаясь к смерти.
Я начинала бояться собственного разума, казалось, что безумие, которым я спасалась, решило восстать против меня: теперь каждый день я панически рассматривала себя, ища укуса или царапины. Мне казалось, что я погибаю.
Особое внимание я начала придавать тем вещам, которых не замечала до этого: цвета окружающего мира начали интересовать меня. Ранее красный и жуткий цвет, в одно мгновение перестал пугать и напоминать о крови, он превратился в полную безмятежность, успокаивая сознание, будто ты засыпаешь посреди макового поля и ни о чем уже не волнуешься. Голубой цвет теперь стал состоянием моей души: полное спокойствие, за которым сокрыто безумие, смешивающееся с прозрачными слезами. Я чувствовала себя несуществующим человеком, который опоздал родиться или родился слишком рано. Зеленый же цвет, что окружал теперь со всех сторон, –деревья и земля цвели, будто пытаясь сокрыть весь ужас и жестокость – приносил почти неуловимое чувство удовлетворения.
