Я часто следил за проносящимися вагонами, ловил лица незнакомцев, которые после тут же забывал, думал об их мыслях, хотел узнать хоть что-то. Пускай незнакомцы были всегда разными, а, может, я просто не узнавал их на следующий день, но у этих пролетающих мимо людей, скорее всего, не замечающих меня вообще, были свои истории: печальные, веселые, трогательные, да какие угодно! У каждого был свой рассказ, будто неповторимая книга жизни. У меня такая тоже имелась. Вот только обычно у каждого была одна история, одна книга, которая продолжалась, состояла из множества глав, у меня же их было две: первая сгорела, другая недавно начала заполняться.

Немного позже я тоже начал ездить на тех поездах, за которыми раньше лишь наблюдал, не зная, что это приносит мне удовлетворение - мысли о чужих мечтах и жизни очень интересные, отвлекающие. Я начал ездить на них, чтобы добраться в университет, куда через какое-то время поступил.

Почему ездил – не знаю; почему поступал – не имею понятия; почему продолжаю что-то делать –загадка; из-за чего верю во что-то светлое – не понятно. Мне было непонятно всё это, я словно заблудился в четырех стенах собственной комнаты, которая порой казалась мне зеркальным лабиринтом, где куча твоих двойников окружает, путает; в таких местах твой злейший враг - ты сам.

Документы в университет я подавал нехотя, без желания или нежелания – я просто делал, не задумываясь о причине своих поступков, я чувствовал безразличие. Кто-то трясся в коридоре перед аудиторией, ожидая результатов, кто-то дрожал и волновался на экзаменах. Я же не чувствовал ничего, даже на школьных контрольных волнения присутствовало куда больше. Получив уведомление о зачислении, я впервые задумался обо всем этом, отбирая у матери очередную бутылку.

Сейчас я понимаю, что, скорее всего, белый халат был важнейшей причиной того, что я выбрал профессию врача – темные цвета я не любил, а красный и его оттенки ненавидел. Хотя, наверное, была и другая причина выбора такой дороги в будущее: отец как-то сказал, что докторов уважают, что он тоже уважает их.

Теперь, сидя в поездах каждое утро, еще до того, как рассветет, я чувствовал себя так, будто оказался с другой стороны клетки – это было совершенно иное ощущение. Я остался тем же наблюдателем, только теперь я смотрел на проносящиеся мимо дороги, дома, водоемы, леса. Дома у рельсов были разными, там жили люди – с теми же книгами об их жизнях. Все, казалось, осталось прежним, только мое место поменялось.

В наш дом у железной дороги, близко к станции, мы заселились какой-то сырой осенью, когда старое жилье сгорело дотла, оставляя после себя лишь пепел. Языки пламени жадно проглатывали доски, лопали окна, облизывали металлические раковины на кухне. Они резвились, медленно поглощая всё, не думая о чужих чувствах – красный огонь голодал долгое время. В тот день он объелся.

***

За окном было обычное утро, более серое, чем всегда. Такое же холодное, промозглое и осеннее. Этот день был абсолютно в любую осень, слишком пасмурный, но не дождливый - тогда тучи не собирались в небе.

-Эй, мама сказала просыпаться, опоздаешь, - голос, доносящийся из стороны, был надоедливым, будто муха жужжала над ухом, хотелось ее прихлопнуть или прогнать куда-нибудь, отмахиваясь рукой. Но сил не было даже для того, чтобы предпринять подобную попытку, я лишь закутался в одеяло.– Давай, а то нам обоим влетит.

-Ладно, я сейчас встану, - слыша приближение ленивых и неустойчивых шагов, я пробубнил себе под нос, отлично понимая, что лгал сейчас без зазрения совести. Я устал, хотел спать, глаза слипались, хотя во всем этом состоянии была не столько вина моего организма, сколько моей собственной безответственности. Половину ночи я просидел в телефоне, заводя никому ненужные беседы с друзьями, что так же не могли уснуть.

Отец, которого, вероятно, мать послала будить меня, вытаскивая мужчину из постели, ушел из моей комнаты, где сонно опирался о дверной косяк, видимо, получив удовлетворительный ответ. Я почти расслабился, думая, что проспать первый урок – не смертный грех, когда папа, по пути обратно в постель, понял, что мои слова были лишь уловкой, способом отсрочить подъем, проспать занятия. Отец возвращался обратно в мою комнату, я слышал его шаркающие по полу ленивые шаги.

Я завидовал ему сейчас – у него-то выходной после ночной смены, а я обречен вылезать из кровати на этот осенний холод, что проникал в комнату через открытое окно. Мурашки пробегали по коже, стоило ветру на улице стать чуть сильнее.

-Так, приятель, я знаю подобные отговорки, давай, поднимайся, - заподозрив мою невинную ложь, немного просыпаясь этим утром, всё еще мечтая вернуться в постель, отец подошел близко к моему ложу, часто заваленному кучей вещей и ненужными коробками с каким-то хламом, который я берегу, даже не зная зачем. Теплое и такое уютное одеяло с меня безжалостно стянули, тут же широко зевая, не утруждаясь прикрыть рот ладонью, заражая этой странной «болезнью».

-Черт, - я протянул, а, может, и простонал от разочарования в этом утре. Пальцы отчаянно старались нащупать краешек одеяла, но отец был хитрым, поэтому, предугадав мои попытки, оттащил его куда подальше.

-Тебя никто не заставлял сидеть всю ночь в телефоне. – отец только лениво пожал плечами, говоря, что в моей глупости никто не виноват. Если бы он не хотел сейчас спать, то обязательно как-нибудь подтрунил бы надо мной.

-Я встал, всё, ладно?- стараясь избежать разговоров о моей ночной активности, про что матери знать было необязательно, я резко поднялся в кровати, уже почти чувствуя бодрость. Отец лишь усмехнулся, будто зная, что я признаю его выигрыш в этом раунде, разворачиваясь и теперь уж точно направляясь в свою комнату, засыпая на ходу.

За завтраком главы семьи, как называют себя абсолютно все отцы, не было, он спал и видел, наверное, уже третий по счету сон. На кухне пахло приятным запахом еды, от чего желудок довольно заурчал, говоря о своем нетерпении.

-Привет, мам, - я чмокнул низкую женщину, которую давно обогнал в росте, в лоб, получая легкую улыбку в ответ. Светлый миленький передник с небольшим кармашком тут же отправился на небольшой крючок у раковины, а мама поспешила положить в тарелку яичницу и бекон, немного суетясь, поглядывая на часы.

-Ты будешь чай? – женщина с темным от рождения волосом, который даже не седел из-за каких-то предков, обладающих густой шевелюрой, остановилась совсем рядом со мной, вновь желая угодить всему. –Может, сэндвич?

-Мам, всё в порядке, я уже опаздываю, - с ней я всегда говорил спокойно, вечно улыбаясь уголками губ, потому что иначе нельзя было. Люди правы, когда говорят, что родители бывают разные и некоторые заслуживают гореть в аду, но моя семья не входила в число «грешных». Да, были проблемы, обиды, но мама никогда не повышала голос, она была слишком ранимой и тихой, ей было легче просто улыбнуться, проглатывая обиду, чем обидеть кого-то в ответ. Она была святым человеком.

-Хотя бы чаю выпей, нельзя выйти из дома, не выпив жидкости, - тон стал чуть требовательным и уверенным, а кружка с горячим чаем тут же оказалась перед носом. – До автобуса еще около двадцати минут, не торопись.

Это мой последний год в старшей школе со старыми одноклассники, с которыми нас связывает столько разного, что состаришься, пытаясь вспомнить все, что было. Я, наверное, за школьные годы был и плохим парнем, и бунтарем, и хорошистом, и несуществующим одноклассником, которого называли странным. Но теперь я, наконец, стал самим собой, не прячась за какими-то образами и масками: отзывчивый с друзьями, не зацикливающийся над чем-то, довольно просто относящийся ко многим вещам.

Выходя из дома, слыша привычные напутствия от матери, я шагал по тротуару, чуть втягивая шею от осеннего прохладного утра. Это последний год, да, но я совершенно не определился со своим будущим. Знаете, это очень давит на тебя, когда все чего-то требуют, но ты не в состоянии что-то ответить, решить, потому что запутался. Ничего не понимаешь, тебе все кажется до ужаса сложным и непонятным, ужасное чувство. Но, несмотря на это, будто никогда не оказываясь в подобной ситуации, все продолжают засыпать тебя вопросами, с такой уверенностью что ты ответишь, что тебе невольно становится неловко: «Куда ты собираешься поступать?»