Деревья муниципального парка рядом с Чери-стрит покрылись слоем снега, который делал их голые ветви почти незаметными среди всей этой белизны, если бы не темные стволы, занесенные снегом у корней. Все было белым, будто промерзло до самого Земного ядра, но в этот раз светлый цвет не увеличивал мира вокруг, напротив, он сжимал его, будто сжимал и мое сердце, не пропускающее, кажется, ни одного удара.

Небольшие домики выглядели теперь как надгробья на кладбище. Их крыши, стены и лестницы с крыльцом будто покрыл могильный прах скорби и отчаяния, принесенный ветром из центра города, где Коламбус –стрит извивалась и вела прямо к мосту через Иллинойс.

Снег печально скрипел под ногами, неохотно нарушая эту мертвую тишину, но мне было все равно и на холод, заставляющий сжиматься в комок, и на угрозу, что всегда была где-то рядом. Сейчас я плохо соображала, потому что я шагала по знакомой и такой чужой улице в расстегнутой куртке, стараясь оживить забытые воспоминания.

Окна разбиты, стены оцарапаны, заборы повалены, вода в бассейнах испарилась, после снег наполнил искусственный водоем. В будках обглоданные кости питомцев, которые когда-то не давали уснуть своим полуночным тоскливым лаем на луну, а кровавые пятна на асфальте и земле закрывало снежное одеяло.

Мне стало так тоскливо и больно смотреть на все это, что хотелось есть землю горстями и царапать голову, стараясь содрать кожу, заставляя эту тоску уйти. Родная улица встретила меня пугающей снежной тишиной, в которой не было даже завываний ветра и метели. Только белые хлопья тихо, безмятежно и незаметно падали на землю, застилая дорогу.

Мои губы, да и все лицо скривилось в попытке удержать слезы, не позволяя нахлынувшей тоске захватить сознание. Хотелось просто лечь посреди занесенной снегом дороги, поджимая колени к груди, и беззвучно заплакать, прося прощения, среди дождя из снежинок, падающего с небес. Я чувствовала какое-то поглощающее бессилие и немощность, будто все конечности не принадлежали мне, а просто свисали по сторонам, словно декорация.

Собственные шаги казались незначимыми, будто ни к чему меня не приближали, будто я шла на одном месте. И я не знала, рада я этому чувству, или же напротив, но когда знакомый дом оказался совсем близко, что-то внутри резко вспыхнуло, прожигая огнем, согревая, а в следующее мгновение это пламя превратилось в холодный лед, колющий прямо в сердце и душу.

Скрип ступеней на крыльце показался таким родным, таким знакомым, что почти заставил остановиться на месте, сгибаясь пополам от душевной боли. Обшарпанная светлая дверь с потрескавшейся краской открылась, толкаемая снаружи.

Небольшой коридор, теперь пыльный и затхлый, не освещаемый как в тот день жарким весенним солнцем, проникающим сквозь окна, занавески на которых сейчас были оборваны, пустовал, говоря, что здесь никого нет. Уже давно никого нет – зимняя тишина, такая же, что и снаружи, встретила меня холодно и негостеприимно, будто не узнавая хозяина этого дома. Распахнув дверь настежь, позволяя холодному сквозняку пройтись по коридору и близким комнатам, чуть разгоняя слои пыли, я зашла внутрь, чувствуя, как картины на стенах уставились на меня воинственными взглядами.

Делая несколько неуверенных шагов, я замерла у самой арки, что вела на кухню – на обеденном столе до сих пор стояли тарелки с чем-то, отдаленно напоминающим молочную кашу, которую я когда-то размазывала ложкой, смотря в окно. Неожиданно за спиной послышались шаги, что заставили меня резко обернуться к выходу, почти застывая на месте.

В дверном проеме, за которым вовсе не было снега и голых ветвей, а, напротив, зеленая листва и палящее солнце, стоял Тэд Крайтон в неизменной кожаной жилетке. Мои глаза расширились от ужаса, когда за спиной мужчины, уставшего и напуганного, появилась такая же Блэр Джералд, чьи рыжие волосы тогда еще блестели на солнце, ополаскиваемые бальзамами и кондиционерами.

Мужчина прошел чуть вперед, рассматривая не запылённые картины в темных рамках на стенах дома, вовсе не обращая на меня никакого внимания. По его лицу стекали капли пота, а серо-голубые глаза смотрели на все так безразлично, но в тот же момент изучающе.

«Если хотите, можете принять душ» - собственный голос, еще не ставший пустым и холодным, прозвучал как-то радостно, но неуверенно, стоило Блэр Джералд с живым взглядом голубых глаз закрыть входную дверь, махнув на слова Джина Янга, беспокоящегося о собственном брате.

«Я был бы рад, если ты перестанешь обращаться ко мне так нелепо»- Тэд Крайтон с темным волосом, еще не отросшим за три летних месяца, чья кожа не загорела на палящем солнце, оторвался от старых картин, переводя взгляд на рыжую девушку, эмоции которой были красноречивы и разнообразны. « Это обращение на «Вы», от него прям тошнит…»

Неожиданно образы исчезли, развеиваясь по комнате, словно пыль, заставляя меня испуганно оглядываться вокруг, пока я не заметила Марко, смотрящего в мою сторону. Я хотела было спросить у него: «Ты меня видишь?», но сквозь моё тело тут же прошла другая Блэр Джералд, протягивая мальчишке с восточной внешностью стакан молока и печенье. Ребенок радостно засмеялся, а я чувствовала себя призраком, каким-то несуществующим в этой реальности фрагментом.

«Ты еще не звонила матери?» - за спиной раздался испуганный и твердый голос, вновь заставляющий собственное сознание уничтожить образы ребенка и самой себя. За кухонным столом невидящими глазами на Блэр Джералд, потирающую переносицу, смотрел Джин Янг, требуя то ли объяснений, то ли понимания.

«Я волнуюсь», - жалкий и писклявый голос растворился так же неожиданно, как появилась Хелен Джералд в потной от жары майке с форменной курткой, болтающейся на локте.

В этот момент, в который раз оборачиваясь на исчезающие из жизни голоса, разносящиеся эхом где-то в голове, я будто почувствовала, как мне в голову выстрелили, заставляя повалиться на пол. Не устояв на ногах, поддаваясь бессилию, я опустилась вниз, почти веря, что мой череп пробили свинцом.

Какая-то другая Я обнимала какую-то другую мою Мать, прижимаясь к ней, ища защиты. Какая-то незнакомая Хелен Джералд еле ощутимо прикоснулась к голове Блэр Джералд, проводя по рыжим волосам, после целуя в лоб влажными губами.

Почти наступая на меня, женщина и старшеклассница прошли мимо, останавливаясь из-за множества голосов: Кловер Эйбрамсон, еще не потухшая из-за смерти матери, Джин и Марко Янг, не опустошённые до этого момента, Тэд Крайтон, спасший какой-то другой Блэр Джералд жизнь. Хор голосов, перебивающих друг друга, заставил меня подняться, понимая, что за окнами чистого дома, не покрытого слоем пыли и плесени, теперь не жаркий день, а прохладная ночь с огромной луной, чей свет проникал сквозь легкие занавески гостиной.

«Я думала, ты шутишь» -почти над ухом раздался осуждающий голос другой Хелен Джералд, заставивший отскочить в сторону, потому что тело рыжей и ухоженной Блэр, не ходящей в одной-единственной бордовой толстовке, почти слилось с моим, собираясь ответить что-то на слова женщины.

«Можно войти? Ты волнуешься? Позвони отцу? Ты меня жалеешь? Что происходит? Спасибо, что спасли мою дочь. Они все погибли, все, кто остался в автобусе! Что нам делать? Ты починил байк? Где отец? Вы уезжаете на отдых? Здесь совсем пусто!» - множество голосов, незнакомых, кричащих, перебивающих друг друга, заорали в голове, заставляя закрыть уши, потому что эти крики, отбивающиеся о стенки черепа, эхом раздающиеся в сознании, причиняли какую-то боль, не физическую, но и не моральную. Было больно так, будто сейчас кровь хлынет из ушей. Я сжала зубы, зажмурила глаза, надавливая руками у висков, мотая головой в стороны, будто пытаясь выкинуть настойчивые голоса, которые звучат, словно церковные колокола, если бы ты оказался совсем близко.

-Блэр? – снова этот голос, забыты, совсем другой. Сгибаясь пополам, прогоняя эти разговоры, я не смогла сдержаться, когда услышала собственное имя из уст какой-то другой Кловер Эйбрамсон. Поэтому наставила на нее пистолет, тут же понимая, что все крики в голове смолкли в один миг.– Что ты делаешь?