- Взял его под свою защиту, значит? - опасно прищурился Джокер, разъяренный самовызванной чужой тенью, застилающей от него последние солнечные лучи перед долгим зимовьем.

- Под химзащиту, - уточнил Брюс. - Я тебе сейчас объясню одну вещь, и ты прекратишь отпускать свои унылые шуточки.

Джокер стал безмерно плавен и текуч.

- Какую же? - вкрадчиво спросил он, хотя и осознавал, что не каждая реплика требует ответа: чересчур много внимания.

- Какую? - не менее изощренно улыбнулся Брюс, осторожничая. - Содержащую немалое предостережение, и я сейчас не о твоем неудавшемся заточении. Не важно, кто из нас будет пользоваться этим трусливым суррогатом, от этого его свойства не изменятся, вот какую. Ох, давно хотел прикупить ручного психопата, Джек, слишком давно… Для него это куда хуже, чем тюрьма, но он был очень полезен. Не могу проигнорировать это.

В это время лишенный шансов на побег Крейн, экстренно доставленный под дулом автоматов в закрытую под сотней замков современнейшую лабораторию на сто седьмом, предпоследнем этаже небезызвестной черной башни, тревожно чихнул, разглядывая впечатляющий вид из панорамного окна.

- Да ты настоящий монстр контроля, - протянул Джокер, ленясь провести даже разведку новой информации. - Я тебя понял, хоть это и не значит, что я поверил тебе… О, тебе необходимо чем-то жертвовать. Ты как лишняя деталь. Я не шучу. Время для игр кончилось, Бэтмен, как ты этого не понимаешь…

Воспламененный Брюс нахмурился, мощным волевым усилием не давая себе забыть, что собирался делать - растопить этого человека навсегда, не дать ему потеряться, не отпускать рук…

- Неужели ты не знаешь меня, клоун? - непозволительно для момента серьезно просипел он, убитый желанием сделать какую-нибудь глупость, недопустимую, непозволительную. - За подтасовками - не ко мне.

Руку, удерживающую нахальный рот, пришлось убрать, чтобы использовать для иных, не менее важных целей: теперь в плен попал весь Джокер, притянутый поближе под окаменевшую от желания спину.

- Ух ты, - только и смог сказать он, упираясь рукой в чужой пах. - Ты смотри не сломай свой майский шест, триумфатор, а то весна не наступит.

Брюс, взбодренный неожиданным бонусом в виде узкой ладони, невзначай массирующей его переполненный кровью член, милостиво разрешил ему еще немного поломаться, только с ненавистью разглядывая - так, словно мог устранить помеху с помощью телекинеза - плоский пластиковый кружок сиреневой пуговицы, скрывающей от него лицезрение разлета ключиц: о, эти игры с ним, трепетные минуты. Как можно печалиться в такое время?

Но когда он, завороженный, подался ближе, вплетая пальцы в еще влажные волосы, стыдно опасливо прижимаясь губами к уродливым губам, чистоты возбуждения не осталось, ее залил холодный пот тревоги. Это был ужасный поцелуй, самый хреновый в его жизни - учитывая, что прежние с этим человеком, особенно первый, были такими, что подрубали в коленях ноги, затуманивали рассудок, напрочь лишали воли, будто долгие годы в плену пыточной камеры…

- Джек, - попросил он, потираясь ртом об уголки приоткрытого рта, не скрывая в голосе ничего из того, что чувствовал, и осторожно взвесил в пригоршне горячий затылок: тяжелую болезнь. - Что ты задумал? Бэтмен спасет Уэйна и снова закроет Джокера, да? Мог бы спросить моего мнения на этот счет. Или я для тебя и правда только материал? Это какая-то новая месть? Наказание за наши… хмм… новые разногласия?

И хорошо, что никто не умеет читать мысли: некоторые поступки должны быть совершены вопреки чему-то, а не подчиняясь случаю или агонии неотвратимости.

Будто они когда-то могли пробить разделяющее их переговорное стекло.

- Какой ты понятливый, Бэтси, - недовольно заворчал Джокер, отстраняясь. - Ты же знаешь, что я такое. Отправлюсь в Аркхем и убью этого твоего высокородного недоноска. А он попадет именно туда, не сомневайся. И может… Может, это я материал. Скорее, инструмент. Ага, так и есть: не могу поступить по-другому, иначе однажды меня сбросят со счетов.

- Нет, не отправишься, - быстро перебил его Брюс, и вспыхнул от того, как нервно и беспомощно прозвучало это отрицание, и как глубок был его смысл. - Не пытайся только убедить меня, что и правда проиграл. Мы оба знаем, с какой легкостью ты можешь захватить любые вершины в моем городе, так что избавь меня от доказательств, ладно?

Они замолкли, поспешно оценивая ущерб, нанесенный настоящей откровенностью.

- Будешь отчитывать меня за мягкость с ним? - наконец сказал он, не найдя трещин ни на своем самолюбии, ни на общем, нуждаясь в ссоре как никогда. - Но я слишком долго жил один в пещере, чтобы не желать выходить к людям…

- Нет. Ты не мягкий, - отверг его Джокер, - никогда. Завидую. Считаю это угрозой, имей в виду. Не перегибай: тебе давно пора было смириться, и признать, что ты чертово пробивное чудовище. Все твои проблемы от того, что ты все еще считаешь себя человеком.

Это было сказано снисходительно, но неожиданно открыто, и Брюс фыркнул, не в силах сдержаться: уж кто тут точно не содержит в себе ни капли феминности, так это Джек Эн. И шутки его - хоть пошлость на пошлости, но и гимн замечательной сути их натяжения.

- Вот и славно. Я бы тебя отделал, если бы ты осмелился усомниться во мне, - признался он, игнорируя все их спорные моменты, и подал руку, оставшуюся непринятой.

В этом нагромождении слов был смысл: и правда, все провалы происходили от стремления к человечности - оставалось только прекратить отрицать реальность, и впредь делать себе скидку.

Если он смог кого-то спасти, он всегда был рад, даже если оставался с разбитым телом или репутацией.

- Можем проверить! - обрадованно откликнулся Джокер, но во взгляде его читалось что-то совершенно безумное: чуя слабину, он иррационально захотел вдруг коснуться Брюса просто так, без всяких скрытых смыслов, не в качестве провокации или попытки спастись - но так, чтобы можно было под пальцами ощутить остывающее тело, в глазах увидеть угасающий разум.

За секунду в нем вспыхнуло и было погублено множество порывов, отвечающих невысказанным желаниям - спровоцировать спасительную свару, где пальцы в результате вонзятся в мясо, и губы получат возможность прижаться к губам, не смея провозгласить старт разрушения, или обрести идеальную форму самопредательства, чтобы увидеть наконец самую логичную реакцию - отвращение, которое качало и его.

Никаких рукопожатий больше. Никогда.

- Джек, - властно потребовал Брюс чего-то неопределенного, - я знаю, что-то очень сильно изменилось. Я хотел бы знать, что.

Джокер вскинулся, косо оглядел его, словно решал, куда ударить ножом…

И решил.

- Это безнадежно, Бэт, - уклончиво провозгласил он, перемежая честность со лживыми ударами. - Не умею объяснить, не имею достаточного навыка.

В окно за их спинами ударил ветер-безумец, бросил в стекла горсть мокрого снега: эта зима и правда обещала быть холодной.

Брюс встревожился, подвергая Джокера поспешному осмотру на наличие страдания - так и есть, неловкие слова скрывали ярость и печаль - потому торопливо завладел его рукой.

- Что объяснить, Джек? - нервно спросил он, водружая оскверненную смертью ладонь на свое горло, поджимая длинные пальцы, словно когти электрода, проводника утешения. - Про Улыбку?

- Про нее самую, Брюс, - уныло подтвердил поддерживаемый Джокер, и растер пальцами так услужливо подставленный кадык, забавляясь с темной родинкой, отметившей его.

Ничего не имело значения.

В свою очередь собственное имя этим голосом неизменно волновало Брюса, но Джек был отмечен бедой, и самый страшный враг - прошлое - как можно было его одолеть?

Под горлом появилась странная сухость: “Самый скрытый тайник, самый недостижимый”. Вскроет даже Джокера…

- Вспомнил, кто это сделал? - резковато спросил он, упорно вступая в схватку с чужой минувшей бедой. - Твой…

- Оте-ец? Нет. Никогда, - внезапно откровенно заговорил Джокер, и тем тревожнее это было: финал, логичный конец, срыв масок. - Моего отца называли “светлый человек”. Да, так и называли, представляешь? Рубаха-парень. Не помню его лица, ничего из его внешности… Кроме рук. Худые лопаты, ногти в мясо разгрызенны. Не выношу теперь таких рук. Но они не касались меня, не проводили его волю через предметы. Ничего… такого.