Брюс стушевался, вдруг пытаясь представить его без шрамов - вспыхнул, разозлился на себя - это было так глупо, кроме того, от бледного образа оставался странный сладковатый привкус, душный запашок, какой бывает у обочин дорог больших шоссе с низкими ограничениями скорости - у заправок, у брошенных ферм…

- Расскажи лучше еще про Луну, - неловко выдал он тогда, не придумав ничего лучше.

Хотя колыбель, качавшая Джека, его давно уже не интересовала.

- Скажи еще, ты не узнал про них, - равнодушно возразил чертов социопатичный клоун, болезненно щурясь на запотевшее с ночи окно.

- Узнал, - признался Брюс. - Пользуюсь твоим предложением, умник.

Он установил плененную ступню на своем бедре поближе к паху и, не скрываясь, продолжил рассматривать несносного преступника - напряженные вены на шее, почти белые шрамы, темные глаза.

Этот простой вопрос вызвал определенные затруднения: абстрактное мышление Джокера не было заточено под сентиментальные описания.

Но он всегда принимал любой вызов.

- Хорошо, - легко согласился он устало. - Это приемлемый ответ. Луна, Брюс Уэйн, это когда одни и те же люди, еще вчера гонявшие уродов камнями со своих улиц, на следующий день, только заслышав их появление, писаются кипятком от восторга. Вот и все. Доволен? - неожиданно экспрессивно продолжил он, поднимая голос до своего фальшивого устрашающего гнусавия. - Иди в тот угол, что тут считается кухней, и вкуси пищи этого, мать его, дома. Причастие! Дядя Джей сегодня добрый, мальчишка. Я не могу все время мотаться за тобой, как служка, пока ты распинаешься на крестах ради… Ради ч’его вообще, напомни, мм.

Окаченный неожиданным истеричным презрением Брюс притаился, изучая новые встреченные странности, одновременно полагая, что нечему удивляться, когда этот человек и чудаковатость - совершенные синонимы.

- Ради будущего, Джек, - бодро сказал он, прилежно отвечая своей роли якоря в бушующих морях аморальности. - Ради… чужого будущего. Сохранить их мечты… - он чуть было не наговорил глупостей, даже если сам верил в них: рядом с Джокером любой цветок верного вял на глазах.

- А ты? О чем ты мечтаешь, Брюс Уэйн, Бэтмен? - тускло выдал Джокер, и отвернулся, отбрасывая опустошенную посуду, делая вид, что его не тошнит от праведных речей. - Что составляет перспективу, как не стремления? Как ты можешь знать, чего они, все эти-и “они”, хотят? Что еще? Я не понимаю. Какое свое будущее ты хочешь увидеть, нарываясь на пули? Прыгая с крыш? Не ища хотя бы славы, раз уж тебе не нужны деньги. Я не вижу главного в тебе, что сделало бы нас равными: удовлетворения. Чего ты ждешь, выстаивая впустую? Принимая помощь первого встречного подонка, хотя мог обойтись и без меня этой ночью, кувыркаясь в каком-нибудь дорогом борделе на шелках с розами? Шипы, конечно, чего это я. Удалены. Не должны дырявить задницу стоимостью в девять миллиардов долларов.

Пораженный небывалой серьезностью момента и невозможными процессами, проходящими в его пустой, удивительной кукле, Брюс тяжело подался вперед, придерживая плененную ступню как сокровище, теряя рассудок и волю: Джек, хозяин козней и интриг с деревянным мечом, рубящим жизни, с бутафорской пушкой, ужасно реалистично стреляющей красным-красным конфетти, хотел это знать? Небывало, учитывая его максималистский подход ко всему ему ненужному.

И он хотел ответить - даже фальшивое, это устремление Джокера к человеческому - даже только чтобы обгадить - было слишком трепетно, чтобы давить его сапогом больного самолюбия.

- Я… Не могу ответить тебе так, как ты хочешь. Я… Я хотел бы поднять на руки своего сына, Джек Нэпьер. - глухо ответил он, удивляясь уместности подобных откровений. - Только и всего. Это неизменное желание. Все проходит мимо меня, Джокер, но это не меняется.

Джокер внимательно осмотрел его, наклоняя голову, произвел какой-то быстрый расчет, и медленно кивнул.

- Как всегда, - сказал он, и уродливо улыбнулся, скалясь. - Как всегда какая-то херня у тебя в голове, Бэтси. Вокруг твоего дома лежат шалавы с задранными ногами, неужели ни одна не понесла, мм? Ни с одной не наебли мышат? Верно: господин не изволили явиться.

Брюс вдруг ощутил необъяснимый приступ восторга.

- Ты ведь знаешь, разбойник, где проходит граница, и осторожничаешь, чтобы не переступить ее? - хищно просмеялся он, задевая Джокера за живое: раскрыли фокус, поймали за руку. - Ты снова удивил меня, гордись - деликатен в областях выбивания эмоций! Ах, он не такой бесчувственный ублюдок, как я думал, да?

- Да? - подло улыбнулся Джокер в ответ, и правда знающий и соблюдающий границы, но только для того, чтобы эффективней их нарушать. - Тогда… как насчет того милого секретного клуба из твоей молодости. Тут не проходит черта запретного знания? Играли, небось, в снежки, мм? Это ведь было фирменным блюдом, или я ошибаюсь?

Брюс пришел в плохо скрываемый ужас: вот эта исключительно секретная информация о его прошлом точно гарантировала бесконечный карнавал злых шуток.

И даже тень подобного предположения - этот человек, пытливо изучающий враждебный ему мир из-под полуопущенных ресниц неизменно остро и режуще, представляет себе, как его главный враг принимает собственное семя в свой рот в колесе оргии, и выплевывает назад, в прекрасные девичьи губы - определенно, заставляла его испытывать тошноту.

- Нет. Нет, - задергался он. - Членство прилагалось к братству в университете, и я тогда был меньше всего подходил для такого, поэтому даже не заметил этих сборищ. Усвоил только информацию о том, что под закрытым лицом некоторые только тогда становятся самими собой на самом деле… И было это сто лет назад. Откуда ты знаешь?

- В приюте меня научили читать, - кротко выдал Джокер, опуская глаза: надеялся запутать объект насмешки, - и с тех самых пор я…

И ему это удалось.

- Ты был в приюте? - неосторожно удивился Брюс, жадно осматривая его на наличие эмоций.

- Сперва тебя удивляет, что я умею читать, - заворчал несносный клоун. - Что потом? Обнаружишь, что у меня есть ч…

- Джокер!

- Чековая книжка, - закончил Джокер, устало закатывая глаза. - И приют. Что странного? Туда попадают все сиротки, брошенные мишки и поломанные куклы.

- У тебя есть чековая книжка? - с благоговейным ужасом удивился пытливый герой, хотя видел, что и эта неожиданность - правда, и продолжил, неожиданно суше, чем хотел. - Так откуда ты знаешь?

- Ты такой… отзывчивый, - сыто прищурился Джокер, неожиданно для себя получивший реакцию куда веселее ожидавшейся. - Откуда? Мм. Сперва я все узнаю о своих жертвах, обязательно советуясь со своим финансистом…

Притворная тревога превратилась в настоящее уныние, печальное запустение чувств, и злой клоун это, конечно, почуял, ничего не понимая - и вскинулся удивленно.

- Не надо, - властно прервали его изыскания, и в низком, неизменно хрипливом геройском голосе явственно зашипело отвращение. - Ничего ты не знаешь ни об одной из своих жертв. Ты их даже не замечаешь… - это была, без всякий сомнений, истина. - Погоди, - прозрел Брюс следом. - Я тебя отлично знаю, Нэпьер. Тяжелая артиллерия для обманного маневра. Что происходит?

Обломанный Джокер вдруг слишком мрачно взглянул, откашлялся устало, но предпочел только надменно скривиться.

Тусклый свет унылого осеннего солнца лежал на его лице, и Брюс увидел морщины у его глаз еще четче. Они определенно почти ровесники, но его тело сохранило столько тоски, столько трения…

- Почему ты так напряжен? - начал догадываться о иных причинах особого допуска в то, самое желанное обыденное смятенный Бэтмен, быстро читая с изуродованного лица - равнодушная жестокость, раздраженное утомление от затянувшейся близости чужого плеча, бедра, ладони? Просто усталость, застарелая, пустая? Отвергнутая щедрость хищника, позволяющего жертве испить воды перед съедением?

Джокер нахально усмехнулся.

- Хочешь узнать? - насмешливо протянул он, елозя по мощной мышечной плоти бедра плененной ступней, неумолимо следуя к ширинке.