Все верно, тогда его было так много - в прессе, везде - еще бы он не втерся под кожу..

- Мастер, - снова подал голос встревоженный новым витком самообманов дворецкий: отлично читал с его лица о далях, в которых тот терялся.

- Альфред?

- Вы не помните Кислицу? - фальшиво спокойно сказал он, желая, чтобы у его воспитанника были хоть какие-то сомнения, потому что - увы - в реальности ничего никогда не бывает просто.

Удивленный Брюс никого с такой кличкой не помнил.

- Ты о чем? - отстраненно спросил он, не понимая, как его могла подвести память в любимом деле: ловле преступников.

- Ваш друг детства, - осторожно поддал старик, краем изучая лицо хозяина. - Лет в семь. Месяцев восемь в восемьдесят третьем году, если быть точным.

- Ты шутишь? - расслабился Брюс. - Конечно, я не помню. Это же было так давно. Какое странное имя…

Но он вдруг вспомнил.

Темно-рыжие волосы, яркие веснушки. Темные-темные ночи за окнами особняка, за садом, за парком; вычурные шахматы из розово-зеленого кислотного пластика - жуткий китч! - которые он сам себе купил на первые самостоятельно заработанные на школьной выставке деньги, где вместо условно черного короля был Такеда Шинген, а вместо белого - Уэсуги Кэншин; заросли щавеля, окопника и кровохлебки..

В памяти не осталось ни голоса, ни глаз, ничего - только тишина менора, покинутого взрослыми из-за грохнувшего топливного кризиса, гнездо лазурных сиалий в парке, совместные игры у дождевателя, гобелен, изображающий охоту на змей, все так же висящий в северной библиотеке, мелкая речка с серыми камнями, солнце и огромные головы подсолнухов… Верный друг, озорной, веселый, решительный и бунтующий, наполненный всем тем, чего у Брюса Уэйна тогда не было и быть не могло…

Кислица? Что-то не то… Как его звали? Он не мог вспомнить, и это его навело на меланхолические мысли: люди забываются, не оставляя ни имен, ни лиц, и если бы не Альфред, он бы никогда не вспомнил сам.

- А ты не помнишь, как его звали? - легко спросил Брюс вслух, хотя уже решил снова забыть: слишком надолго отвлекся от реальности, воплощенной в списках баз данных.

Альфред прямо уставился на обожаемого мастера, поджимая губы.

- Так и звали, сэр, - он подавил встревоженный вздох. - Это был ваш воображаемый друг.

И откланялся, спеша вернуться к еще одному своему бессмысленному труду: вытирать пыль с предметов, которыми никто не пользуется - и мимо иных месяцами ходил только он сам.

Брюс не поднял глаз от экрана, определенно видя перед собой блестящие рыжие волосы.

Того мальчика никогда не существовало - он и правда сам придумал его.

Комментарий к Глава 71.

Придурочный конец года, ни хера не соображаю. Как могла, пыталась сократить текст, если совсем чушь: маякните, переработаю..

========== Глава 72. ==========

Неожиданная информация, столь неохотно выданная щепетильным стариком, принесла свои плоды: он впервые усомнился в своих взглядах на действительность.

Он и правда куда больше похож на Крейна, чем ему казалось?

Пораженный, он поднялся, уныло понимая, что для безболезненного вступления в чертоги сна необходимо будет прибегнуть к приему снотворного или изрядной дозы алкоголя - еще один принцип чистоты от всего искусственного, нарушать который не смел и не желал.

Все эти нежеланные разговоры и правда вправляли мозги - но он бы предпочел не помнить ни о чем подобном.

Спускаясь для раздачи последних распоряжений, боролся с желанием покинуть к чертовой матери ненавистный дом, вырваться хоть ненадолго - и это было бы неразумно, и позволить себе подобного он не мог…

- Альфред, - позвал он, хмурясь от усталости. - Еще одно, погоди минуту…

В холле вдруг обрушился мелодичный звон стекла: что-то разбилось - не самый стандартный для менора звук.

В конце коридора встревоженный дворецкий склонился над осколками чего-то, подозрительно напоминающего французский фарфор: он долгие годы убеждал себя, что не разбирается в антикварном барахле, наполняющем музей его семьи.

Поверить в случайность было совершенно невозможно.

- Альфред? - удивленно повторил Брюс, и старик что-то поспешно спрятал в карман, поднимаясь, и выглядя, пожалуй, довольно виновато. - Все в порядке?

Тревогу в голосе скрыть не удалось, и это неожиданно хорошо нейтрализовало зарождающееся самоворчание дворецкого: сократило почти вдвое.

- Да, сэр. Если считать порядком то, как один антиквариат уничтожает другой, - все равно недовольно высказался он, не удерживаясь от самообвинений, и Брюс вдруг ощутил почти позабытое желание, которое часто накрывало его в подростковом возрасте: переколотить эти глупые ночные горшки - бесполезное, чужое прошлое.

Но кое-что имело совсем другое значение - Альфред слишком странно себя вел. Что могло встревожить его так сильно, что он потерял самоконтроль - что-то по настоящему нестандартное для этого человека, высеченного из камня, всегда держащего прямо спину - его рука была тверда и горяча, даже когда он вел его, развороченного горем эгоистичного сопляка, к погосту, не имея права на собственное горе; он не дрогнул, даже когда он терял человеческий облик в те первые, самые темные дни, и столько унылых лет после; вернулся, даже когда он прогнал его навсегда, отверг, когда несправедливо винил во всем.

Что пришло с вечерней почтой, что там такое, что нужно скрывать от него?

Брюс жадно покосился на карман вечной униформы, хранящий ответ на этот важный вопрос - можно было просто открыть рот, и спросить, и даже, может, получить ответ - ничего не длится вечно, Альфред не молодеет, а сам он умеет только разрушать, и так часто не оправдывает ожиданий - но он не мог: просто не знал, как оформить вторжение в чужое пространство так, чтобы не задеть ни его, ни себя.

- Особенно если учесть, что в отличие меня, это драгоценное достояние мирового искусства могло бы служить этому дому вечно! - тем временем продолжил старик, не подозревая о произведенном почтой взрывном эффекте: кроме того, в такие моменты легкомысленный мастер все равно пропускал все мимо ушей. - Хотя, должен признать, у нас с погибшим шедевром фламандцев были равные нулевые шансы застать следующее поколение этого в крайней степени достойного рода…

Вопреки обыкновению, на привычную шпильку безсемейности Брюс не отреагировал.

- Я пойду в город, - осторожно сказал он, не в силах избрать прямой путь, и пошел на стыдную уловку. - Но если ты плохо себя чувствуешь, я не буду брать костюм…

Альфред, казалось, оскорбился сомнениями в благоприятности своего самочувствия.

Самые тревожные подозрения подтвердились: что-то и правда так сильно занимало теперь дворецкого, что он даже не возмутился грубому нарушению давно заведенного и неукоснительно соблюдаемого порядка: до этого момента Брюс только однажды бодрствовал на стороне Бэтмена больше полутора суток, строго ограничиваясь только незначительной частью ночи - когда на мрачные асфальтовые покровы Готэма впервые ступили подошвы особенных коричневых ботинок.

Теперь же шел пятый десяток часов, когда он чувствовал за спиной плащ, на лице - маску, но заметить это больше было некому?

- Не важно, - жестко сказал растерянный хозяин, отворачиваясь, потому что почувствовал, как на ладонях нарастает кевларовая корка. - Сопровождение не нужно. И сделай, не откладывая…

Этим же тоном он когда-то объявил, что четырнадцать лет - отличный возраст для того, чтобы познать мир в одиночку - объявил и ушел - но некоторые изменившиеся обстоятельства помешали чуткому старику оценить обстановку в полной мере.

- Да, сэр? - отстраненно откликнулся он, судорожно забарывая себя.

- Найти Лоутона и перекупи у него Джека… Перекупи у него заказ на Джокера.

- Будет тотчас исполнено, сэр. Сопроводить эту в крайней степени глупую операцию вашей визиткой? - совершенно наглым образом заиздевался старик, но хозяин только отмахнулся.

Он и правда спустился в подвал, убеждая себя не поддаваться печалям; облачился, плавно настраиваясь на блаженное разбивание лиц и хруст костей; покинул постылый дом, совершенно искренне радуясь передышке.