Он проснулся внезапно, в полном сознании, от какого-то громкого, ужасного хохота, эхом отзывавшегося в его голове, и сел на постели с бьющимся сердцем. Затем, в тот момент, когда он окончательно пришел в себя, из странного состояния между сном и бодрствованием, наступила тишина; слышен был лишь монотонный шум дождя, стучавшего по листьям за окном. Вдруг раздался крик, разорвавший тишину в клочья, откуда-то из глубины сада, крик, в котором слышались страх и отчаяние. Снова и снова повторялся он, а потом донеслись слова, наполненные неизъяснимым ужасом. Дрожащий, рыдающий голос произнес: "Боже мой, о, Боже мой, о, Христос!"
Затем раздался похожий на блеяние смех. И снова наступила тишина, и только дождь барабанил по листьям.
Все это длилось не более нескольких мгновений, не тратя времени на то, чтобы одеться и зажечь свечу, Дарси подскочил к двери и открыл ее. Снаружи, с перекошенным от ужаса лицом, он увидел слугу со свечой в руке.
- Вы слышали? - спросил он.
Лицо слуги было мертвенно бледно в тусклом свете.
- Да, сэр, - ответил он. - Это был голос хозяина.
Они поспешили вниз по лестнице, миновали столовую, с уже накрытым для завтрака столом, и вышли на террасу. Дождь совершенно прекратился, словно кто-то на небесах перекрыл кран; низкое черное небо было не совсем темным - где-то выше грозовых туч сияла полная луна. Дарси осторожно двинулся в сад, за ним - слуга со свечой. Их тени на газоне прыгали перед ними неведомыми чудовищами, дурманящие запахи роз, лилий и влажной земли окутывали их, и к ним примешивался еще один запах - острый и едкий - напомнивший ему, отдаленное шале, когда-то послужившее ему убежищем в Альпах. В неясном свете, создаваемом небом и огнем свечи, он увидел, что гамак, в котором Фрэнк предпочитал проводить время, не пуст. В нем, казалось, сидел человек в белой рубашке, и была там еще какая-то неясная темная тень, а когда он приблизился, едкий запах стал сильнее.
Он сделал еще несколько шагов, как вдруг черная тень, как ему показалось, взметнулась в воздух, затем раздался стук копыт по гравиевой дорожке прочь от беседки, и что-то быстрыми скачками исчезло в кустах. Теперь Дарси мог ясно разглядеть фигуру человека в белом, сидящую в гамаке. На какое-то мгновение он застыл от ужаса, затем осторожно двинулся вперед; слуга догнал его и они вместе приблизились к гамаку.
Это был Фрэнк. Одетый в рубашку и брюки, он сидел, сцепив руки. Мгновение он смотрел на них, и лицо его было искажено ужасом. Верхняя губа была поднята, обнажив зубы и десну, глаза были сосредоточены не на подошедших к нему, но на чем-то ином, находившемся как будто прямо перед ним, его ноздри были расширены, словно ему не хватало воздуха, чтобы перевести дыхание, и ужас, смешанный с отвращением и смертельной тоской превратили его лицо в страшную маску. Затем они увидели, как тело его откинулось назад, веревки гамака зазвенели и натянулись.
Дарси поднял его и отнес в дом. Пока он шел, ему казалось, что руки его ощущают слабое подергивание тела, с виду казавшегося мертвым, но когда он принес его в дом, в нем уже не было никаких следов жизни. Но признаки ужаса, страха и агонии исчезли с его лица, оно напоминало лицо мальчика, уставшего от игр, он словно бы улыбался во сне, когда Дарси положил его на пол. Глаза его были закрыты, красивый рот изогнут в улыбке, как тогда, несколько дней назад, на лугу у плотины, когда он слушал мелодию, издаваемую флейтой Пана. Они стали осматривать тело.
Накануне Фрэнк вернулся от купальни в своем обычном одеянии, состоявшем из брюк и рубашки. Точно так же он был одет и во время обеда, и Дарси помнил, что рукава рубашки были закатаны выше локтя. Позже, когда они сидели и разговаривали после ужина на террасе вечером, рубашка его была расстегнута, так что ветер играл ее полами. Сейчас рукава были по-прежнему закатаны, рубашка расстегнута, а на руках и груди виднелись странные пятна, которые расли и становились все более различимыми, пока они не различили знаки, словно бы впечатавшиеся в кожу, - отпечатки копыт чудовищной козы, которая прыгнула и растоптала его.
КОНДУКТОР АВТОБУСА
Мой друг, Хью Грейнджер, и я только что вернулись из двухдневной поездки за город; нам пришлось останавливаться в доме с весьма зловещей репутацией, поскольку в нем, как утверждалось, водились самые ужасные и агрессивные призраки. Сам дом ничем не отличался от всех прочих домов того же сорта: времен короля Якова, с дубовыми панелями, с длинными мрачными коридорами и комнатами со сводчатыми потолками. Кроме того, он стоял поодаль от прочих строений и был окружен темными соснами, перешептывавшимися и что-то бормотавшими по ночам, а все то время, что нам довелось там жить, налетавший с юго-запада штормовой ветер приносил ливни, так что днем и ночью странные голоса стонали и завывали в дымоходах, а компания невидимых духов устраивала сборища среди деревьев, иногда внезапно барабаня в оконные стекла. Впрочем, не смотря на все это окружение, достаточное само по себе, чтобы порождать всяческие оккультные явления, ничего подобного за время нашего пребывания не произошло. К тому же, должен признаться, что состояние моего рассудка было не только хорошо приспособлено для восприятия, но даже и для воображения тех знаков и звуков, которые нас окружали, поскольку, все время, пока я там находился, точнее, две ночи, - я провел почти без сна, страшась темноты, заставлявшей бешено колотиться мое сердце, или же, еще более, того, что может предстать передо мной в свете зажженной свечи.
Как-то вечером, после нашего возвращения в город, Хью Грейнджер ужинал у меня, а после ужина наш разговор, что вполне естественно, вскоре перешел на эту завораживающую тему.
- Никак не могу понять, почему ты ищешь встречи с призраками? - спросил он. - У тебя от страха стучали зубы, глаза вылезали из орбит почти все время, пока мы там были. Или тебе нравится быть напуганным?
Хью, хотя и обладает незаурядным интеллектом, иногда бывает в определенном смысле туп; как в этом случае, например.
- Да, конечно, мне нравится быть испуганным, - ответил я. - Так, чтобы мороз по коже подирал. Страх - это одно из наиболее увлекательных и богатых гаммой переживаний чувств. Когда человек по-настоящему испуган, он забывает обо всем на свете.
- Ну, положим, тот факт, что никто из нас ничего не видел, - продолжал он, - только подтверждает то, во что я верил всегда.
- Во что именно?
- В то, что подобные явления носят объективный, а не субъективный характер, и что состояние разума воспринимающего не имеет ничего общего ни с воспринимаемым, ни с окружением, где он находится, ни сопутствующими обстоятельствами. Взгляните на Осбертон. В течение многих лет о нем ходит молва како доме, в котором обитают призраки, и, вне всякого сомнения, он полностью соответствует месту, где они должны обитать. Вспомни себя, в крайне напряженном состоянии, боящегося оглянуться или зажечь свечу, опасаясь увидеть не весть что! Я хочу сказать, если явления призраков - вещь субъективная, то вот вам: нужный человек в нужном месте.
