- Так вот ты должен мне обещать, – оживился Такао, одёрнув одежду. – Обещать, что этого не сделаешь. Никогда больше даже не станешь думать об этом, Шин-чан.

- Лучше смерть, чем безумие, – пробормотал Шинтаро обречённо, опустив взгляд, и вяло осел на стул.

- Ты что, не веришь мне? – возбуждённо заговорил Такао, схватив его за подбородок и заставив посмотреть в глаза. – Не веришь? – он мстительно прищурился. – Ладно. – Он отступил на пару шагов и вцепился в волосы, бездумно скользя взглядом по окружающим предметам, как будто ища решение. – Ладно! – Он скинул куртку, не глядя, отбросил её в сторону и начал снимать футболку.

- Что… что ты делаешь? – растерялся Шинтаро, неловко поднялся и отступил на пару шагов, изумлённо наблюдая за стаскивавшим через голову футболку Такао.

- Доказываю, – пропыхтел тот. – Вот, держи! – он протянул ему только что снятую майку. – Это тебе.

Мидорима нервно поправил очки, пытаясь скрыть смущение и не смотреть на отвернувшегося в поисках куртки Такао. Затем осторожно развернул только что подаренную ему майку. В глаза сразу бросилась олимпийская символика и надпись: «Нагано 1998». Мидорима сглотнул.

- Я собираю винтажные майки с символикой Олимпийских игр, – пояснил Такао, подобрав куртку. – В 1998 году зимние Олимпийские игры были, – он помотал головой и поправился: – будут в Нагано. Меня отчим водил на прыжки с трамплина, мы с ним вместе эту футболку покупали. Я её тебе дарю. – Он сунул руки в рукава куртки и усмехнулся. – Теперь веришь мне?

- Верю, – ответил Мидорима, опустив голову и принявшись комкать пальцами майку.

- И обещаешь, что больше не будешь делать глупостей, вроде того, что произошло сегодня? – уточнил Такао, вжикнув молнией куртки.

- Обещаю, – прошелестел Шинтаро.

- Вот и умник, – заулыбался Такао, подойдя ближе. – Ну, мне пора, – он снова бросил взгляд на часы, – будь пай-мальчиком, и всё такое. – Он неловко взглянул на Мидориму. – Чёрт! Все эти прощания – хуже не придумаешь, – он скривился, взлохматив волосы на затылке. – Не надо было мне тебя предупреждать…

- Нет, я… – нерешительно отозвался Мидорима, окончательно скомкав в руках майку. – Мы больше никогда не увидимся? – пробормотал он быстро, откровенно стесняясь и отчаянно краснея.

- Шин-чан… – растерянно отозвался Такао. – Я не…

- Не можешь сказать, разумеется, – ответил за него Мидорима, отводя взгляд.

- Я не думаю… не хочу думать, что мы прощаемся навсегда, – проговорил Такао. – Я не знаю, как это работает, но мы можем встретиться… Наверное. Только ты ведь можешь меня и не узнать, не вспомнить.

- Как это – не вспомнить? – негромко возмутился Шинтаро, с сомнением покосившись на Такао. – У меня хорошая память, разумеется.

- Всё забывается, Шин-чан, – так же тихо возразил тот, – со временем. С ним не получается спорить, знаешь?

- Я буду помнить всегда, – упрямо проговорил Мидорима, чувствуя, что в глазах всё расплывается, кроме лица Такао. – Я буду спорить, разумеется.

Такао смотрел своими невыносимо ясными глазами слегка удивлённо и почти восхищённо, был так близко, и от него так пахло, чем-то родным, тёплым, что у Шинтаро бешено заколотилось сердце. Шум в ушах заглушил все мысли, кроме одного настойчивого стремления – сделать что-то такое, чтобы Такао понял, что Шинтаро не забудет никогда. Руки потянулись сами, он вцепился в ярко-оранжевую куртку и уверенно потянул на себя. Такао растерянно моргнул, но всё же подался вперёд.

Шинтаро будет помнить всегда. Горячие губы Такао с привкусом какой-то фруктовой жвачки, запах его волос и тихий полувопросительный выдох: «Шин-чан?», от которого голова закружилась настолько, что пришлось зажмуриться.

А когда он открыл глаза, Такао уже не было.

========== Глава 1.8. Рецидив ==========

Шум в ушах сменился гулкими отголосками его сердцебиения, а ноги неожиданно словно налились свинцом. Почувствовав головокружение и слабость, Шинтаро схватился рукой за край стола, чтобы не упасть, и ещё раз оглядел воспалённым и чуть расфокусированным взглядом абсолютно пустую аудиторию. Ему, казалось, не хватало воздуха, дышал он рвано и порывисто, вот уже третий раз делая только выдох, судорожно пытаясь вдохнуть.

Камера мигнула напоследок красным огоньком и погасла, свидетельствуя о закончившейся записи. Мидорима покачнулся, но всё же двинулся к ней, походя спотыкаясь о, казалось бы, ровно расставленные стулья. Освободив ячейку и сжав в кулаке небольшую пластмассовую кассету с плёнкой, Шинтаро бездумно уставился в пол. Это было единственным, но бесспорным доказательством того, что он не сумасшедший, которому поверит даже Акаши. Но теперь это было уже не так важно, разумеется. Это была запись его последней встречи с Такао и… Шинтаро залился краской, вспоминая, что натворил. В тот момент этот дурацкий поцелуй был чем-то настолько естественным и логичным, а теперь, когда он начал анализировать случившееся, Шинтаро выглядел в собственных глазах полным идиотом, как, собственно, и во всех остальных случаях, когда дело касалось Такао.

Осознание приходило медленно, и этому не сильно способствовали болезненно горевшие щёки, отбивавшее чечётку сердце и сильно дрожавшие пальцы. Такао не было. Он исчез. Вернулся в будущее и больше не придёт. Возможно, они никогда не увидятся снова. А если увидятся, то Шинтаро может не вспомнить. Эти тезисы отказывались укладываться у него в голове почти так же упрямо, как несколько недель назад не желала укладываться сама идея существования Такао, разумеется. Шинтаро не сможет забыть. Он будет помнить всегда.

Чувствуя, что в отсутствии мыслительного процесса мозг начинает охватывать необъяснимая паника, как когда происходит какая-то неприятная неожиданность, или он забывает дома талисман дня, Шинтаро попытался сконцентрироваться на запомненных им фразах Такао. Почему тот сказал, что они, вероятно, встретятся? Почему не был уверен, вспомнит ли его Шинтаро? Какие условия надо соблюсти, чтобы снова встретиться с Такао? Что Шинтаро должен сделать, чтобы бросить вызов времени?

Ответ пришёл сам собой, позволив ему, наконец, вздохнуть полной грудью. Мидорима кивнул собственным мыслям и решительно направился к двери. Ноги несли сами – Шинтаро спешил в кабинет профессора Накатани. Он должен был немедленно сообщить ему о смене темы диссертации, разумеется. О том, что его больше не интересуют чёртовы светодиоды. О том, что он будет изучать теорию пространства и времени. О том, что он хочет распутать временную петлю и бросает вызов времени.

Коротко стукнув в дверь кулаком, Мидорима распахнул створку и влетел в кабинет, тяжело дыша после быстрого бега. Профессор Накатани усаживал на стул у приоткрытого окна молодую глубоко беременную женщину и поднял на растрёпанного Шинтаро слегка растерянный взгляд.

- Мидорима, как удачно, что вы здесь, – мгновенно поздоровался он.

- П-пространственно-временной континуум, – выдал Шинтаро, совершенно забыв о приветствии, стараясь вложить в единственную фразу всё, что хотел сказать.

- Что? – не понял Накатани.

- Теория пространства и времени, разумеется, – уже увереннее произнёс Мидорима. – Я хочу заниматься теорией времени. Мне больше неинтересны светодиоды. Я буду изучать время, разумеется.

- Мидорима, вы в своём уме? У нас уже написана половина диссертации, – начал было спорить Накатани, но мгновенно осёкся, вновь обернувшись к сидевшей у окна женщине. – В любом случае, поговорим об этом позже. Сейчас вы должны остаться здесь с Натсуко-кун, а мне нужно срочно отойти на кафедру, там телефон.