Но одно дело — не позволить мечте воплотиться в реальность, и совсем другое — изменить характер и взгляды на мир. Мэтт по-прежнему оставался мягким тихим мальчиком, немного медлительным, слишком, наверное, скромным, робким, неуверенным; очень умным, но замкнутым, практически незаметным в обществе сверстников; казалось бы, бесполезным, если бы не его уникальная доброта, открывающая такое огромное сердце, в котором найдется место каждому. Каким-то чудом — имя которому Альфред Джонс — он оказался в драмкружке, среди самых незаурядных и интересных людей, каких Мэтт когда-либо встречал. Они бы ему не понравились, если бы он оценивал со стороны: все-таки взрослые парни, ставящие сказки для детей, наряжающиеся в юбки, не скрывающие нетрадиционную ориентацию, иногда слишком шумные и излишне буйные — это не те друзья, которых он себе представлял, но Мэтту посчастливилось оказаться в гуще событий, стать участником этого коллектива — и он не смог не полюбить их.

Сказать, что все прошло гладко, — солгать. Ему было весьма сложно побороть природную скромность и выйти на сцену, однако именно занятия вокалом в детстве помогли справиться с этой неприятностью. Появился повод поблагодарить родителей, хотя он и так не держал на них зла и обид: они просто желали ему добра, Мэттью все понимал и по-прежнему трепетно любил отца и мать. Другая проблема нарисовалась значительно позже, когда Мэтт уж было решил, что нашел свое место в жизни. Проблема гораздо более страшная и, казалось, неразрешимая, ибо он не обладал достаточной дерзостью, уверенностью, смелостью, наглостью и силой, чтобы ласково послать человека куда-нибудь далеко-далеко и надолго. Проблема по имени Франциск Бонфуа.

***

— Matthieu, le bébé², устал? — Бонфуа, на французский манер коверкая имя Мэтта, невесомо провел руками по его плечам, заставив вздрогнуть. — Можем устроить перерыв.

— Я в порядке, не беспокойся, — натянуто улыбнулся Уильямс, чуть вжимая голову в плечи.

— Ну что ты, не стоит стесняться! Я же вижу, как ты напряжен. Все равно они репетируют свои сцены, мы здесь не нужны… — уже крепче сжимая плечи, упорствовал Франциск. — Давай проветримся немного, тут так душно.

— Но ведь Артур сказал… — робко попытался возразить Мэтт, мысленно взывая о помощи в упор не замечающего его Альфреда.

— Артур вообще у нас любит поговорить, — перебил его Франциск. — Ну же, не заставляй меня страдать…

— Я вовсе не собирался… — Франциск нашел именно ту «болевую точку», давление на которую Мэттью вынести не мог: он не хотел никому причинять неудобства, а уж страдания — тем более. — Думаю, если мы не задержимся, никто даже не заметит.

— Ну, а я что тебе говорю? — победно улыбнулся Бонфуа, быстро смекнув, в чем тут дело, и доверительно приобняв поднявшегося с места Мэтта за плечи. — Какой же ты правильный, Matthieu… — это прозвучало бы даже нежно, будь сказано кем-то другим.

Мэттью чувствовал себя настолько неловко, что готов был провалиться. Он корил себя за слабость, понимал, что его просто-напросто «развели», предполагал, что с ним сделает Керкленд, как на это отреагируют остальные, и к чему в итоге все придет. Выводы были неутешительными, картины — безрадостными, а страдания — обеспечены. И все из-за чего? Из-за того, что он, Мэттью Уильямс, не набрался смелости сказать настойчивому Франциску «нет». И дело было даже не в том, что Бонфуа ему нравился — нет, нравился, конечно, он был невероятно привлекателен: фигура, манеры, глаза, губы — все это завораживало, влюбляло, очаровывало, но не до такой степени, чтобы пытаться разлучить их с Артуром, — а просто в том, что он был безвольным трусом, тряпкой и слабаком, который боялся, отказав Франциску, разрушить все, что было с таким трудом построено ранее. Он все это понимал, но не мог ничего поделать с собой — так уж вышло, что его доброта, помимо всего прочего, не позволяла ранить возможные чувства Франциска. Нельзя точно сказать — быть может, он действительно что-то испытывает к Мэттью. Как знать, чем бы завершился сегодняшний вечер, если бы их, почти скрывшихся за дверью, не окликнул тихий, но уверенный голос:

— Далеко собрались? — Йонг Су выглядел совершенно не таким, как обычно, — не было глупой улыбочки, глаза не сверкали искорками смеха, а фигура почему-то источала внутреннюю и физическую силу.

Прищурившись, он стоял, скрестив руки на груди и облокотившись на дверь, и внимательно следил за каждым движением Франциска. Тень, падавшая на его лицо со стороны неосвещенного коридора, придавала ему новые черты — серьезность, строгость, угрозу. Он выглядел как мафиози из старых фильмов: не хватало только револьвера в руке, шляпы, надвинутой на глаза, да, быть может, сигареты в зубах; все остальное же — черный костюм, фирменная поза, тон, взгляд — было при нем.

— Воздухом подышать, размяться, — беззаботно улыбнулся Франциск, неуловимо делая как бы дружеские объятия гораздо крепче, словно бы боялся, что Йонг Су попытается отнять у него Мэттью.

— Артур просил Мэтта следить за постановкой голоса, — начинать стоило с доводов разума, и Им пытался следовать этому правилу, — поэтому ему лучше не покидать зал.

— Он прав, — кинув полный благодарности взгляд на Йонг Су, попробовал выкрутиться Уильямс. — Нам лучше вернуться.

— Это ненадолго, успокойся, — чуть расслабился Бонфуа.

— Я бы успокоился, если бы не знал тебя, — хмыкнул Йонг Су. — Но — увы. Боюсь, ваша отлучка будет иметь не самые приятные для драмкружка последствия.

— Mon cher³, то, что ты сейчас стоишь здесь, держишь дверь и задерживаешь нас, будет иметь гораздо более неприятные последствия, — мягко и вкрадчиво произнес Франциск, бросая на Йонг Су выразительный взгляд.

— Это угроза? — ухмыльнулся тот, принимая вызов.

— Это констатация факта, — снисходительно ответил Франциск, презрительно скривив губы. — Так что если ты действуешь исключительно в интересах драмкружка, лучше убирайся и прикрой нас.

— А больше ты ничего не хочешь? — прикрыв дверь так, что свет из зала перестал пронизывать сумрак коридора, грубо отозвался Им.

— А что, не терпится угодить? — Франциск посмотрел на Йонг Су с высокомерной улыбкой. — Я-то думал, ты американская сучка, а оказалось, на меня запал.

— Я здесь только из-за Мэттью, — пытаясь сохранить самообладание, сквозь зубы выдохнул Йонг Су.

— Ложь, — приторно-сладким голосом протянул Бонфуа. — Ты здесь по просьбе Джонса. Что он предложил тебе взамен? — Йонг Су вздохнул и крепче сжал кулаки: Франциск намеренно его провоцировал, и поддаваться он не собирался. — Ну же, скажи, не тяни. Мэттью тоже не терпится узнать, какова его цена, правда, mon doux⁴?

— Мэтти, — чуть смягчившимся тоном обратился к Уильямсу, растерявшемуся в их путаном диалоге, Йонг Су. — Ты ведь не хочешь уходить с Францем, правда?

— Я… — хотел было ответить Мэттью.

— Значит, не так уж не хочет, — перебил его Франциск, нежно проводя по щеке и заставляя тем самым замолчать. — Еще вопросы?

— Я спрашивал у Мэттью, а не…

— У меня есть парочка, — дверь распахнулась, выпуская в коридор немного растрепанного после бурной репетиции Артура — его глаза воинственно горели, а брови сомкнулись на переносице.

— А-артур? — растерялся Франциск, выпуская из тисков Уильямса, который не преминул воспользоваться таким шансом и отошел ближе к также удивленному Йонг Су.

— Спасибо, — шепнул Мэтт, незаметно коснувшись своей рукой руки Има, чтобы привлечь внимание, и тепло улыбнулся.

— А ты кого ожидал увидеть? Королеву Великобритании? — вспылил Артур.

— Ты все не так понял? — жалобно протянул Франциск, скорее спрашивая, чем утверждая, — он уже начал догадываться, что выкрутиться просто так не удастся.

— Я все «так» понял, — отрезал Керкленд. — Я терпел твои регулярные загулы, терпел походы в бар, отлучки к девушкам, имена которых ты сам вряд ли вспомнишь, даже когда ты уходил к какому-нибудь парню на ночь — я терпел. Ждал, пока ты вернешься, не устраивал истерик, старался понять и принять, потому что сам не мог дать тебе того, чего ты желал. И что взамен? Теперь тебе мало чужих! Ты хоть видел, на кого позарился? Это Мэттью Уильямс, в драмкружке с Рождества, познакомься!