-Да, чувствую! Аппетитный запах! - она повела носом.

-Мамочка, пойдём кушать! – Наденька уже направилась на кухню.

Стас шагнул к Любе, обнял. Люба нежно погладила его по щеке, тихонько спросила:

-Мне показалось, или Наденька тебя папой назвала?

-Назвала, моя хорошая. Теперь ты уж точно от меня никуда не денешься! – засмеялся он, уткнувшись губами ей сначала в щёку, потом в шею.

-Эй, вы где там? – нетерпеливо позвала Наденька.

-Сейчас, идём! - откликнулись они…

========== Часть 29 ==========

Наденька перед сном пожелала Карпову «Спокойной ночи!», помахала ладошкой. Уложив её спать, Люба вышла из комнаты, плотно прикрыла дверь. Спросила у Карпова:

-Останешься?

-А ты хочешь? – зеленоватые глаза пытливо блеснули.

-Ну, ты же вещи свои уже сюда привёз! Куда ж тебя девать? – лукаво улыбнулась она. Потом очень серьёзно посмотрела на него, тихо сказала:

Стас, ты первый и единственный мужчина, который будет ночевать в моей квартире после смерти мужа.

Он раскрыл ей свои объятия, а она шагнула к нему. После нежных и страстных ласк они уснули. Люба проснулась от странного ощущения: она была не одна в постели. Она просто элементарно отвыкла, что кто-то , кроме дочки, может быть с ней. Рядом был Карпов. ОН беспокойно ворочался с боку на бок, метался во сне, что-то несвязное бормотал, потом застонал и вскрикнул. Резко поднявшись, скинул с себя одеяло, сидел весь в поту на постели. Его трясло, не просто трясло, а било крупной дрожью так, что стучали зубы.

-Стас, Стасик, миленький! Успокойся, мой хороший! Я здесь, с тобой! – Люба испуганно обхватила его за плечи, пыталась успокоить, ладонями ласково гладила его по плечам, по груди, вопросительно смотрела.

Карпов огляделся по сторонам, тяжело и надсадно дышал, задыхаясь, словно после быстрого бега. Потом понял, где находится, посмотрел на Любу, облегчённо выдохнул, крепко взял её за руку и не отпускал.

-Напугал я тебя, Любушка? – спросил он, немного успокоившись, усмехнулся, - Сон дурной увидел. Вот так частенько бывает. Проснусь ночью, и думаю: «Слава Богу, что всего лишь сон!» Потом ворочаюсь-ворочаюсь, мысли всякие в голову лезут, покоя не дают.

-А что снится-то, Стасик? – Люба обняла его за шею, прижала к себе, гладила непослушный ёжик его волос, плечи и спину.

-Да, снится одно и то же, как в тот вечер : в машине еду, а потом в людей стреляю. Не хочу, а стреляю. Пальцы как деревянные, а на курок жму и жму. Хреново, в общем! Всё по Фрейду…

-Я всё понимаю. Мне и самой Виктор часто снился после того дня. Так же с криком просыпалась. Всё как наяву, а не во сне. Я, наверное, с ума бы сошла, если бы не Наденька. Забота о ней меня и спасла. И, знаешь, что? Если ты крещёный, сходи-ка в церковь, помолись! Мне помогло, возможно, и тебе поможет.

-Крещёный. Люб, да я, можно сказать, неверующий, - улыбнулся Карпов, и обняв Любу, улёгся снова на постель, укрыл одеялом её и себя.

-Все мы неверующие до поры-до времени. А когда совсем тяжко становится, кого вспоминаем, кого на помощь зовём? Вот так-то! – она смотрела на него, гладила его покрытую растительностью грудь.

В полуночной темноте его глаза посверкивали, словно агаты. Любу, вообще, очень удивляли его глаза: то светлые и зелёные, когда он в хорошем настроении; то тёмные, почти чёрные, когда он мрачнел и сердился.

Стас задумался, глубоко вздохнул.

-Да, пожалуй, ты права! Только молиться-то я не умею! Хм, помню, я ещё маленький был совсем, в школу даже не ходил, бабуля моя учила меня креститься. Вот она и молитвы разные знала, и праздники церковные отмечала. Тогда это запрещено было. Церковь от государства отделена. Это сейчас модно верующим быть. В церковь ходят, напоказ крестятся. Лицемерие всё это! - опять вздохнул он.

-Ты просто сходи, встань у иконы - какая понравится. Скажи, чего хочешь, о чём думаешь. Слова сами найдутся.

-Ладно, уговорила, схожу завтра! – он поцеловал её в щеку, прижал к себе покрепче…

Проснулся, от того, что устал лежать. Один. Тишина, покой. Солнце уже стояло высоко, пробивалось даже сквозь довольно плотные занавески. На краешке подушки лежала конфета в блестящей обёртке: «Надюшка положила!» - на сердце сразу потеплело. А на столе он нашёл записку: «Я на работе, Наденька в садике. Вечером я её заберу. Отдыхай, любимый!»

«Хм, позвонить могла бы!»- подумал Стас, держа в руках бумажный листочек с ровными, красивыми строчками, написанными почти каллиграфическим почерком. Но, столько тепла и нежности было в этих строчках, что он невольно улыбнулся. На сердце стало так хорошо: ЕГО ЛЮБЯТ! Он реально чувствовал это. Ощущение было странным и непривычным, но очень-очень приятным.

На кухне он нашёл нехитрый завтрак: бутерброды на тарелке, приготовленные и заботливо накрытые хлопчатобумажной салфеткой, чтобы не зачерствели. Быстренько перекусив, он собрался и направился в ближайший к дому храм.

Стас осторожно ступил через порог. Время было послеобеденное, служба уже закончилась. Несколько молящихся стояли у икон. Его внимание привлёк ещё молодой худощавый мужчина, стоящий к нему спиной, на коленях перед иконой с изображением седобородого старца. Он отчаянно, со слезами на глазах, истово крестился, бормоча слова молитвы, периодически кланялся. Пройдя мимо него, Карпов услышал слова: «Укрепи меня, Господи! Не позволь моему гневу перейти границы. Не дай свершиться несправедливости!»

Стас ещё удивился: «Вот, ведь, как человек верит!» А мужчина вдруг утёр лицо, резко поднялся с колен, не глядя ни на кого, быстро выскочил из храма. Карпов был ошарашен, он узнал его: это был Константин Терентьев…

========== Часть 30 ==========

Стас спросил у древней бабульки, что управлялась со свечками, как поставить за упокой. Она отправила его в лавку, что находилась рядом. Он купил одиннадцать свечей и вернулся. Бабулька спросила имена усопших, хотела записать на бумажке, чтобы батюшка отслужил вечерню и помянул их в своей молитве.

-Не знаю я имён, - вздохнул Карпов.

-Ну, ладно, без имён тогда поставь! – она указала ему, куда поставить свечи.

Стас поставил их в подсвечник сразу все. Он подносил к ним другую зажжённую свечу, чтобы зажечь их. Но, удивительно: свечи не желали гореть! Они погнулись, искривились, погасли мгновенно. Стас даже растерялся: «Да что такое?! Почему не горят?» - недоумевал он.

Та же самая бабулька подошла к нему со спины и тихонько спросила:

- Что, не принимает Боженька твоё подношение? Милок, а ты, видать, большой грешник! Сперва прощения у него попроси за грехи свои тяжкие. Бог милостив, он всё знает и всё видит! – она указала перстом вверх, сразу перекрестилась. Карпов бросил затею со свечами, спросил:

-Бабушка, а у какой иконы чаще молятся?

-Да у разных, милок! Мамочки вон Богородице молитву творят, больные – Пантелеймону, отчаявшиеся – Николаю-угоднику, а грехи отмаливают - так больше перед Христовой иконой. Он - всем заступник и всем помощник. Надо только попросить искренне, от чистого сердца!

Стас посмотрел направо-налево, пожал плечами, подошёл к иконе Иисуса Христа. Стал разглядывать её внимательно. Глаза на лике были так искусно прописаны, казалось, будто они смотрят и видят насквозь. Пока Карпов рассматривал икону, в храм забежала девочка лет десяти. Маленькая, миловидная, с длинными тёмными волосами, заплетёнными в косу. Она громко и весело поздоровалась с той бабулькой, что разговаривала с Карповым. Потом сняла с себя школьный цветной рюкзачок, положила его на лавку у стены, прошла на клирос.

Стас невольно следил за ней взглядом. А девочка вдруг начала петь. С первых минут её пения Стасу стало не по себе. Это был невероятно красивый голос, совсем не детский, но высокий и чистый; звонкий, как серебряный колокольчик. Он звенел под куполом храма, буквально завораживал. В помещение стали заходить люди, кто был поблизости и услышал пение девочки.