Вскоре тысяцкий послал Бастрыка с отрядом на серпуховскую дорогу, откуда шло особенно много народа, сорванного тревогой с порубежных земель, - в эти толпы легко затёсывались вражеские лазутчики. Оттуда ждали и появления полка князя Владимира - человека крутого, скорого на расправу. Беда, коли заметит какой непорядок - мосты ли неисправны, ямы не засыпаны или подозрительные болтаются у въезда в город. Возвращаясь назад вечером, Быстрык увидел на дороге отряд конных ордынцев. Стражники всполошились, приняв его за посольство, но Федька скоро заметил: ни посольских значков, ни мантий у гостей не было. Толмач, молодой русский парень, первым подскакал к начальнику стражи, с поклоном приветствовал его. Федька напустил на себя суровость, спросил, кто - они и к кому едут. Толмач объяснил и спросил, в городе ли великий князь. Вопрос показался Бастрыку подозрительным.
-А ты кто - таков? Пошто татарам служишь?
-Мишка - я, с Нижнего, - парень улыбнулся. - Полоняником был у Есутая, он меня и послал проводником.
Бастрык оглянулся. Дорога к вечеру опустела, а силы - примерно равны. Сказал:
-Вот што, парень, про князя разговор будет после. Своим скажи: коли хотят въехать в город, пусть сдадут оружие.
Мишка перевёл, степняки загалдели, поглядывая на начальника стражи.
-Нас проверяли кметы из московской сторожи, они оставили нам оружие, - сказал Мишка. - Ей-Бо, начальник, с добром мы.
-Ты не божись всуе, - проворчал Бастрык. - Што воинска сторожа вас проверила, то мне плевать. Мы - городская стража, и у нас - свой порядок. Хотите в город - сдайте оружие.
Молодой скуластый десятник что-то приказал, и воины начали отстёгивать саадаки, снимать мечи, ножи и булавы. Тронули коней. Мишка начал рассказывать о дороге, но Бастрык отмалчивался. Он не сомневался, что задержал лазутчиков, которые, может, задумали убить великого князя - Федька знал изощрённые ордынские приёмы. Ордынцы порой заведомо идут на мучительную смерть, чтобы под пытками сообщить врагу ложные сведения. Так почему бы им не попытаться убить Дмитрия ценой гибели десятка воинов? Сначала он собирался отвести их в острог, но раздумал: как бы славу разоблачения лазутчиков у него не перехватили? Повёл их в свой дом. С безоружными его головорезы как-нибудь справятся.
Через город проехали спокойно, затворили подворье, поставили лошадей в конюшню. Ордынцев накормили, велели стелиться в большой клети с крепкими запорами. Федька вызвал к себе толмача Мишку и десятника, остальных же, едва они улеглись, велел запереть и выставить стражу. Он решил немедля вырвать у лазутчиков признание, чтобы утром прийти к тысяцкому не с пустыми руками... Сидя за дубовым столом в купеческой горнице, Федька встретил вошедших вопросом:
-Теперя правду сказывайте: зачем шли в Коломну?
Мишка растерялся.
-Да мы ж правду сказали, боярин: с вестью от князя Есутая. Это вот - сын Есутая.
Слово "боярин" сладко отозвалось в душе Федьки, однако не дал себе отмякнуть.
-Сын ли, брат - меня то не касается. Пусть скажет, с какой вестью.
Иргиз, выслушав, скользнул по Бастрыку равнодушным взглядом, произнёс несколько слов.
-Он говорит: ему велено отвечать лишь государю.
-Скажет! У меня не такие сказывали.
-Да ты што, боярин? Вот те крест - с добром он. Есутай-то ушёл ведь от Мамая, может, он ещё к нам придёт.
-Ты не бреши, толмач. Скажи: не признается - шкуру спущу...
Иргиз усмехнулся и сказал:
-Я знал, что так получится. Но говорить буду Дмитрию.
-Добро же, - прошипел Бастрык. - Ну-ка, молодцы, сымите с него сбрую-то.
Двое стражников подступили к десятнику. Едва он понял, что его хотят раздеть, оттолкнул обоих с такой силой, что они отлетели к столу. Тогда на него кинулись все четверо, бывшие в горнице, сбили с ног, заломили руки. Иргиз начал визжать, но ему заткнули рот тряпкой.
-Што вы делаете?! - закричал Мишка. - Наш - он, наш!..
-Молчать! - рявкнул Федька. - Пикнешь ещё - выпорю.
С Иргиза сорвали панцирь и отшатнулись: на его груди была спрятана русская икона. В свете свечей засияли камни в серебряном окладе. Федька вначале тоже опешил, но быстро нашёлся:
-Ага! Небось, церкву ограбил? У, нехристь поганый! Дайте-ка её сюды, мужики.
Взял икону, и его руки затряслись. По камням он узнал чудотворную из нижегородского собора, которую видел много лет назад. Купец, хотя бы раз увидев такие камни, не забудет их до смерти. Однако икона была ценнее украшений. Кто вернёт её церкви, получит не только изрядную мзду, но и такую почесть, при которой не нужно будет и великокняжеское покровительство. Сдерживая дрожь, отёр оклад рукавом, всмотрелся в тусклый лик Богоматери - не ошибиться бы! Нет, камни настоящие, и такими простой образ не украшают... На стол кинули кошель, взоры стражников были теперь прикованы к нему. Отложив икону, Федька развязал кошель, высыпал монеты на стол.
-Эва! Собрался наших людишек подкупать золотишком?
Федька взял несколько монет, по одной кинул стражникам.
-За службу вам, мужики. Заставим этого волка говорить правду - ещё получите. Остальное на войско отдадим.
-Заставим, - просипел тощий бритый стражник с выпирающей челюстью, и его глаза загорелись золотым отражением. - Токо ты, Федюша, не спеши золотишко-то отдавать.
-Ну-ка, толмач, спроси: кто дал ему золото? Кто велел убить нашего государя и поджигать дома в Коломне?
Мишка переводил убитым голосом. Изо рта десятника вынули кляп. Он сидел, привалясь к стене, немигающими глазами смотрел на пламя свечи и усмехался.
-Молчишь? Достаньте-ка вы, мужики, плети с проволокой...
Десятника растянули на полу, стали пороть. Тело вздрагивало от ударов, но ни звука не вырвалось из груди. Мишка закричал:
-Што творишь, начальник? Наш - он, наш! Вели его к князю доставить связанного, што он сделает, связанный-то?!
-Так ты мово слова не уразумел? - выхрипел Бастрык. Он встал, подошёл к толмачу и огрел его проволочной плетью. Мишка заплакал.
-Дошло? Аль в Орде тя мало учили? Дак мы тож кое-чего умеем, от татар научены. Прихвостень ордынский!
Палачи устали. Тощий, отирая пот со лба, просипел:
-Молчит басурман окаянный. Видать, он - из каменных.
Бастрык постоял над окровавленным десятником, качнул головой в сторону Мишки.
-Отведите пока в сени.
Потом подошёл к столу, взял икону, посмотрел, приблизив к свету, и направился к окованному купеческому сундуку.
-Запру пока, а там в какую-нибудь церковку отошлю.
-Благое дело, Федюша, - согласился один из стражников. - Да вели попу за нас помолиться.
-Велю. - Возвращаясь к столу, пнул десятника в лицо.
-Может, других нам попытать, - предложил тощий.
-А-а! - Бастрык отмахнулся. - Ордынские порядки мне - ведомы. Этот один всё знает, те - пешки при нём. Ишь ты, до князя Дмитрия хочет добраться! Да к нему и бояр-то не всяких нынче подпустят. Зовите толмача - ещё попробуем, ишь зашевелился истукан.
Бастрык вынул из оловянного подсвечника в углу сальную свечу и направился к лежащему Иргизу...
Десятника пытали до утра, но ни бичи, ни огонь, ни щепочки, забитые под ногти, не исторгли у него даже стона. Тело, бунтуя против невыносимой боли, содрогалось и корчилось, а уста молчали. Мишка был словно не в себе. Его время от времени тоже били, но не пытки сломали парня, а эта встреча на Родине. И вдруг что-то понял.
-Вы - не наши! - закричал он. - Вы - не стража, а разбойники. Это вы служите Мамаю, проклятые!.. Я государю скажу!
Бастрык загоготал, велел отстегать Мишку и с полумёртвым десятником бросить в поруб.
-Слышь, начальник, - доложил встревоженный стражник, - энти там, в клети, бунтуют, дверь ломят.
-А вы их рассадите по разным клетям. Запоры тут - не хуже, чем - у нас в Холщове, выдюжат.
Бастрык кинул палачам ещё по монете, груду же разделил на две части. Одну ссыпал в кошель - для тысяцкого, другую - в сундук, но не тот, где заперта икона. Теперь мысли его подручных будут вертеться вокруг сундука с ордынским золотом, об иконе они и не вспомнят...
