Пушкари первыми из ополченцев были поставлены на стены Кремля и обживали их по-домашнему. Вавила Чех находился во Фроловской башне, командуя большой пушкой и пятью тюфяками. Справа, от Набатной башни до угловой Москворецкой, стояли пушкари Афоньки со своей огнебойной силой, слева - от Никольской башни до угловой Неглинской и далее располагалось самое большое пушечное хозяйство Проньки Песта. При каждой огнебойной трубе находилось по три пушкаря, во время осады добавлялось ещё по два помощника из ополченцев, чтобы скорее оттаскивать тяжёлые железные чудища от бойниц для заряжания и возвращать на место для выстрела. После ухода князей все заботы по прокорму пушкарей легли на их начальников, и Вавила ещё до веча перевёз семьи с хозяйством в детинец, поселил в пустых клетях недалеко от стены. То же сделали и соседи. Олекса поставил Вавилу начальником воротной башни и забот прибавилось.
Остей начал осмотр стены с главной, Фроловской, башни, и порядок ему здесь понравился. Он расспросил о боевых возможностях тюфяков и великой пушки, установленной в среднем ярусе, велел до срока прикрыть жерла заборолами, чтобы огненный бой оказался для врага неожиданным. Боярин Морозов выглядел недовольным. Заметив среди ополченцев десятилетнего отрока, буркнул:
-Вы б тут ишшо люльки повесили. Зелье ж рядом.
-То - мой сынишка, - объяснил Вавила. - Сызмальства к пушечному делу приучаю, он - смышлёный, баловать не станет.
-На своём дворе приучай, а тут крепость. - Дал боярин и дельный совет. - Вы энту дурищу, - ткнул рукой в сторону фрондиболы, - лучше приспособьте бочки со смолой и кипятком подымать на стену. Небось, на верёвках-то руки пообрываете.
-Да мы, боярин, нынче же пару подъёмников поставим. А машина ещё сгодится.
Адам тушевался, лишь коротко отвечал на вопросы князя. "Кончилась власть наших выборных", - подумал Вавила.
Едва отошёл Остей, к воротам прискакал Олекса.
-Готовьте свои громыхалки! - крикнул пушкарям. - Завтра Орда пожалует.
Вавила раздумал идти домой полдничать, послал за обедом сынишку. Долго смотрел через бойницу в полуденную сторону, где небо затягивала серая пелена. Эта пелена, казалось, надвигается на Москву.
Внизу послышался говор, видно, принесли обед ополченцам, но женские голоса были незнакомы.
-Ай, не боитеся, красавицы, што татарин нагрянет, да и уташшит в свой гарем? - спросил Беско.
-Вы-то нашто? - ответил девичий голос.
-Ладно - не пустим их, токо почаще пироги носите.
-И медок с княжьего погреба, - пробасил Бычара.
-Орду отгоните - будет медок.
-Не-е, милая, прежде для храбрости требуется. Не то быть вам в гареме.
-Да уж лучше - в колодец! - Голос третьей гостьи показался знакомым. Вавила стал спускаться вниз. Около ворот девицы с корзинами в руках угощали пирогами ополченцев. Те расступились, пропуская начальника, Вавила смотрел на одну из девиц, белолицую, сероглазую, веря и не веря глазам. Её руки с корзиной вдруг опустились.
-Ой! Ты ли, дядя Вавила?
-Анюта?
-Я - это, я. - Она подошла к нему, остановилась и заговорила. - Мы вот пирогов напекли... Да куда ж ты запропал, дядя Вавила? Я уж искала тебя, искала...
-Слышал я о том, спасибо, дочка. - Вавила глянул на притихших ополченцев. - Да у меня, как видишь, тоже - слава Богу. Ты-то пошто здесь? Говорили, тебя княгиня Олёна взяла.
-Она ж - в отъезде...
-Откушайте наших пирогов, - одна из девиц протянула пушкарю угощение, он взял, улыбнулся Анюте, стал жевать пирог с яйцом и грибами. Послышался конский топот - вдоль стены мчались трое, впереди - Олекса.
-Вавила! Оставь на месте лишь воротников, возьмите огнива да факелов побольше - в посад пойдём. Я - мигом назад!
-Зачем пойдём-то?
-Аль не догадываешься?- Олекса сверкнул глазами на девушек и наклонился с седла. - Анюта, душенька, угости нас - со вчерашнего дня крохи во рту не было. А этих чертей не закармливайте - детинец проспят. - Жуя пирог, на скаку оборотился и крикнул. - Посад палить - вот зачем!
Ополченцы замерли с не дожёванными пирогами во рту, Анюта шагнула к Вавиле:
-Что же теперь будет?
-Не бойся, дочка, так надо. - Неожиданно для себя спросил. - Олекса - твой суженый?
-Што ты! - Лицо девушки зажглось румянцем. - Он в нашем тереме с дружиной стоит.
-Витязь - лихой. И ты вон какая стала - не узнать. О родных-то чего сведала?
-Ничего. Поди, съехали в Брянск...
-Наверное, съехали. А ведь я женился, и дети есть. Вон сынок бежит с обедом.
Она с удивлением смотрела на рослого парнишку.
-Твой? Когда ж вырос-то?
-Приёмыш. - Вавила улыбнулся. - И девочка есть, семилетка. И другой сынишка... Годок - ему.
Анюта улыбнулась с грустью:
-А я всё помню, дядя Вавила. Дай Бог тебе счастья. Мы теперь часто ходить будем к вам. Может, чего постирать?
-Не надо, дочка. Мы - ратные люди, да и семьи у многих - тут. Ты в гости ко мне приходи...
Вавила приказал отворять ворота. Растревоженный встречей, повёл ополченцев в посад. К стене отовсюду валил народ.
В сухой полдень Посад, подожжённый со всех концов, превратился в огненное море. Тысячи людей, высыпавших на стены, столпившихся под ними у открытых ворот, смотрели на буйство пожара. И было страшно оттого, что никто не метался, не вопил, не звал на помощь - люди стояли и смотрели, как выпущенный на волю красный зверь уничтожает их многолетние труды. День был тихий, но большой огонь породил ветер, его потоки устремились к горящему городу, загудели башни стены Кремля, заревел огненный ураган. Красные вихри вздымали повсюду стаи искр, хлопья сажи и клубы дыма, в воздухе летали клочья горящей соломы и головёшки, копоть свивалась над посадом в тучу, гарь поднималась к облакам, растекалась, накрывала пригородные луга и леса и застилала солнце. Охваченные пламенем снизу доверху, шатались терема и церкви, рушились кровли изб, пылающие стены извергали смерчи огня. В Кремле стало трудно дышать. Люди на стене заслонялись от жара рукавами. В гуле и треске огня, грохоте разваливающихся строений не слышно было криков птиц, мечущихся в дыму, лая собак и ржания лошадей в конюшнях детинца.
Из-за прясла Никольской башни взирал на пожар князь Остей. Он кутался в светлый плащ. Лишь теперь Остей начал понимать, какую ношу взял на свои плечи. Рядом топтался Морозов. Его одутловатое лицо словно поблекло перед пожаром, в желтушных угрюмых глазах плясало отражение огней, кривились губы. Поодаль застыл Адам, рядом с ним что-то пришёптывал Каримка, то и дело хватая за руку мрачноватого Клеща. Адам, казалось, не видел пожара, сейчас он решил, сдав детинец, вернуться в свою суконную сотню, чтобы сражаться на стене. На коленях возле широкогорлого тюфяка молился Пронька.
Вавила уже вернулся на своё место. Он стоял на стене возле Фроловской башни, вымученный, с опалённой бородой, в прожжённом кафтане. Маленькая миловидная женщина с ребёнком на руках жалась к нему, утирая глаза концом повойника. Вавила не стал удалять жену, прибежавшую к нему с детьми, да и жёны других ополченцев теснились тут же. Вавила смотрел на огонь, и по временам горящие избы, терема и храмы казались ему кораблями, гибнущими в сражении - так много схожего было между московским пожаром и тем, что он видел на море. Люди - безумны, или это Бог за прегрешения ставит их перед неизбежностью войн?.. Вспомнились холёные лица богачей, роскошь их одежд и дворцов, великолепие храмов, которые они воздвигли своим святым на костях рабов и чужом золоте, алчность работорговцев, жестокость надсмотрщиков, старавшихся для большего обогащения хозяев. Те две морские армады дрались за право владеть торговыми путями, по которым стекаются в закатные города богатства всех земель и дешёвая рабская сила. И Орда снова идёт на Русь, чтобы взять новые полоны, дармовые меха, золото, серебро и хлеб. Но те-то, кто полезет на эту стену, подставляясь под выстрелы тюфяков, луков и самострелов, под камни и горящую смолу, много ли получат? Как и те, которые на его глазах жгли, резали и топили друг друга посреди пылающей Адриатики? Обогатятся ханы и мурзы, ещё больше обогатятся работорговцы и скупщики награбленного, а с ними - владетельные сеньоры в закатных и полуденных странах. Если, конечно, война для хана будет успешной.
