В ту ночь никто уж не приходил к вдове, приняв дорогой образ, только явился во сне сын Никола. Но не израненный, не умирающий, а каким снился прежде. Суровый мужик с обличьем сына сказал ей детским голосом: "Не тоскуй ты по мне, маманя, - живой я. Иду я к тебе, да путь мне выпал окольный. Но я приду - ты жди"...
Извечный опыт в дни беды сближал русских людей. Знали: сообща, всем миром, держась друг за друга, легче переломить беду. Ведь переломили самое страшное - силу Мамая. И горе утрат перемелется на общей мельнице. Только нельзя никого оставлять наедине со своим горем. Один человек - пропащий.
По пути к урочищу, где готовили первый загон по зверю, Тупик следил за движением охоты, запретил вести громкие речи, хлопать бичами, останавливаться или обгонять передних. В ту пору охота на крупного зверя была привилегией князей и бояр не потому, что служила утехой и развлечением - вроде соколиной. Помогая кормить дружины и двор, большие облавные охоты являлись военными тренировками. Человека, вооружённого рогатиной и луком, сильный зверь не слишком боялся. Раненый сохатый, случалось, бросался на всадников, грозя копытами и рогами, вепрь шёл напролом, не сворачивая перед человеком, зубр мог поднять зеваку на рога вместе с лошадью и отбросить, а остановить разозлённого медведя мог лишь самый бесстрашный удалец. Тут проверялась сила, воспитывались храбрость и ловкость, глазомер и сноровка в опасности, хладнокровие и смекалка. И всё же главное, чему учила такая охота, - распорядительности начальников, умению многих действовать по единой команде, следовать указанному порядку и выручать друг друга.
-Слушай, Фрол, - обратился Тупик к едущему рядом старосте. - Пока ты - самый ратный человек в Звонцах. Забот у тебя много, а всё же при случае поучай парней в воинском деле. Што оружие сберегли - спасибо. При себе храни его, выдавай лишь на учение. Пришлём заменщика Таршиле - он тебя ослобонит.
-Не уж к новой войне готовитесь?
-Жить рядом с волком да собак не держать? Я - порубежник. Мамай - не вся сила Орды. Будь у тебя курица, што каждый год несёт золотые яйца, ты легко её отдашь?
Долго ехали молча и, наконец, Фрол придержал коня.
-Здесь, пожалуй, начнём, Василь Ондреич...
Лес на взгорье узким перешейком по логу спускался в низину и переходил в коряжистый урман, разросшийся вокруг верхового болотного озерца, откуда выбегал прозрачный ручей. Урман примыкал к пашням - леший будто нарочно создал это убежище для зверей, совершающих набеги на хлебные и просяные поля. Летом для человека урман был недоступен, в нём хозяевали вепри да рыси, но и зимой звери часто дневали здесь: лесистым логом они легко уходили в дебри от опасности. В логу стали с боярином четверо дружинников, с ними и Микула. Фрол поехал в загон. Выставить зверя на охотников - непростое дело, и за него староста взялся сам.
Тупик стоял первым к урману, прогал перед ним обнажал дно лога и часть противоположного склона. Снег на поляне прострочен следами мышей, там и тут - стежки соболя и горностая. Кусты малины и волчьего лыка по краям поляны опушены инеем, под ними - то ли наброды куропатки, то ли тетеревов. За соснами рябили бородавчатые берёзы, дымчато плыл и таял среди белизны снега и берёз осинник по краю урмана. Поселиться бы навечно в Звонцах, ездить с мужиками в поле, ловить рыбу и бить зверя, не знать иных забот, кроме тех, коими живёт хлебопашец, детей вырастить да и упокоить кости в этой земле!.. Тупик улыбнулся и погрустнел. Так тебе и позволят! Но жизнь смерда чем-то завиднее жизни воина, которого смерд кормит. И смерд на земле - больше свободен, чем воин - на службе...
Тупик вздохнул, упёр изложье самострела в мёрзлую землю, взялся за вороток, натянул тетиву-проволоку стального лука, опробовал спуск. Звону его тетивы ответил такой же звон с другой стороны прогала - там опробовал свой самострел Алёшка Варяг. Дальше по логу на удобных для стрельбы местах затаились ещё трое дружинников, и в конце - Микула, вооружённый рогатиной да парой метательных копий.
Рогатины и сулицы имелись у всех охотников, свои Тупик прислонил к сосне, чтобы удобнее было схватить, приготовил кованую стрелу, другую воткнул перед собой в снег, упёрся спиной в кору дерева. За урманом послышался лай собак, подали голоса кричане...
Мужики охватили урман редкой цепочкой, несколько конных маячили на полях по обе стороны лесистого лога - чтобы звери не ушли в дальние леса открытым пространством. Роман спускал собак с поводков в заросли рогатого тальника. Вожак собачьей стаи Серый ринулся в коряжник, свора устремилась за ним, взлаивая и завывая, - пошёл гон. Вооружённые рогатинами загонщики начали обтекать заросли, перекликаясь и улюлюкая, голосами направляя зверя в лог. Вот зло, взвыл Серый, - значит, зверь стронут. Собаки пошли по следу. Кричане усилили голоса, засвистали конные в поле - путь у вепрей теперь один. В кочкарнике, где травы оплели лозняк и коряги, собаки пробирались с трудом, и так же медленно, вслушиваясь в голоса людей, двигались звери...
Тупик не считал себя хорошим стрелком. Он мог бы попасть из лука в стоящего кабана за полторы сотни шагов, но вряд ли зверь остановится на поляне. Самострел со стальным луком - громоздкое оружие, стрелять из него по бегущему вепрю труднее, чем из лука, и Тупик не был уверен в себе. Сулицей он легко сбивал с седла скачущего всадника, но сулица поражает лишь на пятьдесят шагов, да и вепрь - не всадник. Удар кованой железной стрелы, в которую вложена сила стального лука, намного сильнее удара брошенного копья.
Он услышал зверей сразу, едва вошли в лог. Выбрав дорогу бегства, кабан становится неосторожным - треск сушняка и хрюканье обозначали движение стада. Тупик собрался, как перед боем. Стрелять надо наверняка - перезаряжание самострела со стальным луком требует немалого времени, метнуть сулицу после выстрела он тоже вряд ли успеет - открытые места зверь старается одолеть единым махом.
Вблизи поляны вепри убавили ход, затихли, но вот снова послышался треск, задрожали кусты, и в облаке снежной пыли в двадцати шагах от охотника на поляну вырвался бурый смерч. Мощная голова, торчащие из пасти кривые кинжалы клыков и щетинистый загривок выдавали старого секача, которого надо беречь ради обильного кабаньего потомства. Громадными прыжками зверь понёсся через поляну, вслед за ним с хрюканьем кусты проломило стадо. Тупик выхватил взглядом крупную старую свинью, повёл самострелом впереди её головы и спустил тетиву. Полёта стрелы он не видел, но свинью занесло вбок, она отстала, поползла, волоча зад. Визг покрыл топот и хрюканье зверей, они прибавили ходу, а визг не умолкал, багровые пятна окрасили снег. Охотник крутил вороток самострела и вдруг замер от рыка, вскинул глаза. С противоположного конца поляны, где в кустарнике скрылось кабанье стадо, к пораненному животному мчался старый секач. Крутнувшись около свиньи, он встал, поднял голову, раздутыми ноздрями втянул запах крови и рыкнул. Щёлк клыков морозцем прошёл по спине Тупика, он потянулся за воткнутой в землю стрелой. Это была его ошибка. Глазки зверя уставились на охотника и угадали в нём врага. Клыкастый смерч полетел на Тупика, и он понял, что выстрелить не успеет, да и мало проку стрелять нападающего вепря в лоб. Бросив самострел, он схватил рогатину, заставил себя удержаться на месте, и когда зверь оказался перед ним, прыгнул в сторону. Секач пропахал снег, взбешённый тем, что на пути вместо человека выросла сосна, ударом клыков вырвал кусок коры, и охотник всадил лезвие рогатины в бок. Рёвом оглушило лес, Тупик пытался удержать рогатину, но его оторвало от земли, и он не понял, почему летит через спину вепря. В нос ударил запах зверины, потом - запах снега, сосны опрокинулись, и он увидел над собой раскрытую пасть в розовой пене и костяные ятаганы. Закрыл глаза: "Дарьюшка, прости..." Удара не было, хлюпающие звуки заставили его разомкнуть веки. Секач бился рядом на красном снегу, загребал ногами и полз на боку. Значит, удар всё-таки оказался смертельным. Тупик вскочил.
