-Кузнец?
-Молотобоец, помогал отцу кузнечить.
-Он уж куёт, только рука вот маленько мешает.
-Рука заживёт, умение останется. Вот што, московский ратник: рязанская земля жизнь те спасла, из мёртвых воскресила, и за то ты обязан ей по гроб. Дмитрий Иванович много людишек рязанских переманил, а то и силой увёл к себе, и теперь договорились они с Олегом Ивановичем ущерб тот покрыть. Велено работников, кои задержались у нас, оставлять по нашей воле. Кто нам - люб, того берём, кто не люб - путь чист. Твой соратник Касьян попросил оставить его, и мы не перечили. Ты нам - тоже люб, - усмехнулся глазами, - а потому решено тебя оставить пока, там поглядим.
-Што ты, боярин! - возразил Николка. - Меня дома ждут.
-Весть твоей семье подадим, пущай на сани грузятся да к нам подаются по первопутку - тут сотни полторы вёрст. И дороги ныне - спокойны.
-Нет, боярин, я - человек великого московского князя, уйду домой хотя бы и пеши.
-Здесь воля великого князя Олега Ивановича, - отрубил боярский сын. - Иной нет, и не будет. Ты обязан дать крестное целование, што без его воли не побежишь из Холщова. Батюшка, крест!
Никола оглянулся на старосту, тот смотрел в пол.
-Не буду целовать крест! - Скрипнув зубами от проснувшейся в груди боли, Никола посмотрел в глаза приезжему. - Крест я целовал великому государю московскому и боярину Илье - грех нарушать ту клятву. Ваш хлеб отработаю. Да тебе, боярин, знать бы надобно, што не куликовские ратники - в долгу у прочих. То тебе всякий смерд скажет.
Боярский сын привстал, упёрся в стол кулаками, подался к Николе телом, нацелился взглядом.
-Коли ты сей же час не дашь крестного целования, московский холоп, пожалеешь о том. Поруб на подворье тиуна, слава Богу, не сгорел. Не сгинул ты в сече - в яме сгниёшь, смерд!
Поп делал какие-то знаки Николке, а тот сказал:
-Смел - ты, боярин, с увечным-то ратником. А стал бы ты супротив меня на поле Куликовом! Жалеешь, небось, о нашей победе - дак чего ж не полезли в драку заодно с Мамаем? А ныне разбойничаете. Не стращай зубовным скрежетом, я уж татарских мечей наслушался - што мне твой скрежет!
-В яму - его!- приказал боярский сын.
На улице староста сказал:
-Зря ты ощетинился, парень: плетью обуха не перешибёшь. И не своей волей он тя понуждает. Слышно - по всей рязанской земле задерживают отставших ратников.
-Дождётесь - Боброк явится под Переяславлем с московским полком!
-И то может статься, - сказал бородач. - Не от одной Орды терпела Рязань.
-Видно, за дело терпела.
-Зелень ты - луковая! Мы с тобой против Орды на одном поле стояли, хотя ты - москвин, а я - рязан. Думаешь, радость мне в яму сажать свово соратника? Паны дерутся - у холопов чубы трещат, то спокон веков. Пока не будет в князьях единения - умываться нам слезами и кровью.
Никола стал прислушиваться к словам старосты.
-Как увидал я наши рати на Куликовом поле, заплакал в радости - будто Христа-Спасителя лицезрел. То ж русская рать была. Не московская, не рязанская, не тверская - русская! И силы равной нам не было. А распустил Дмитрий войско - пошло по-старому. Ох, сожрут князья нашу победу, снова приведут ханов на Русь.
Замолчали. Никола с трудом осиливал слова Кузьмы. К ним присоединился ростовский ратник Касьян, ковылял рядом, опираясь на посох. Видно, у них со старостой многое было говорено, Кузьма продолжил:
-Нам ведь отсюдова, с издалька кой-чего виднее. Вы там считаетесь, кто чей, а мы тут всякому рады, который с Руси, - живём-то под татарской саблей. Князьям што - они к ханам попривыкли, так и шастают с доносами друг на друга, те же всегда готовы поравнять их ради своей корысти. Нам больше всех достаётся: и на Тверь, и на Рязань, и на Нижний, и на Москву - по нашим костям ходят. Ну, а стань князья заедино!..
-Не в князьях лишь зло, - подал голос Касьян. - И в боярах - оно. Все они хотят первыми быть на Руси - и московские, и рязанские, и тверские, и литовские - вот и стравливают князей, крамолу сеют. В боярах зла - больше.
-Ты, видать, натерпелся от свово боярина. - Кузьма сверкнул тёмными глазами. - И не Николу бы, а тебя, Касьян, надобно в яме держать. Да за такие речи на кол угодить можно.
-Твои речи моих стоят, дядя Кузьма.
-Про единство-то? Не мои это - речи. Народ будто прозрел после Куликовской сечи. Дмитрия Ивановича Донского уж царём величают. Но, видать, нет ещё за ним царской силы. Он вот Олега-то, говорят, из Литвы воротил, а тот што делает с вами!
-Ты куда это ведёшь меня, дядя Кузьма? - спросил Никола.
-Куды надо. Яма, небось, не убежит. Потрудись пока...
-Для рязанского князя?
-Рязань - тож Русская земля, и без неё, глядишь, Москвы бы не было. А прибудет у князя - на Руси прибудет. Да вот што, парень, ты поостынь и целуй крест. Поживёшь, окрепнешь, справу заработаешь - и ступай на все четыре стороны. Батюшка разрешит тебя от клятвы, он тож не одобряет насилия над ратниками, пролившими кровь за христианство. И на боярского сына не держи сердца - не его тут прихоть. Пошто, думаешь, он твои слова стерпел, за меч не схватился? Да у него вся грудь исполосована ордынским железом, под кафтаном - шейная серебряна гривна, Олегом повешена за храбрость. Когда жил я на Чёрном озере, не раз видал его в сторожах. Не одни мы с тобой защитники Русской земли.
Доброе слово - сильнее угроз. И всё же крестное целование - не шутка. Ну, как обманут да не разрешат от клятвы? Ковал Никола тележную ось, перебрасывался словами с Касьяном и кузнецом, а сам думал. Щебетунья Устя принесла обед, Касьян достал свои пироги, холщовский кузнец с молотобойцем, прежде обедавшие отдельно, глядя на соратников, присоединили снедь к общему столу. За обедом Касьян и Никола вспоминали поход. Кузнец заметил:
-Вас послушать, дак война - престольный праздник.
Парни замолчали, задумались.
-Нет. - Николка поёжился, что-то вспомнив. - Победа, наверное, - праздник, да я и не видал её. А вот как люди без страха на смерть идут за Русскую землю, видал, это - праздник.
Касьян глянул.
-Ты ровно по книжке читаешь. Поди, грамоте - учён?
-Учён. У нас всех батюшка учит письму и чтению, особливо мастеровых парней - боярин велел. - Засмеялся. - Да не все - грамотеи, иного хоть палкой бей, а он буквицу ни за што не назовёт. Смотрит на неё так, будто она - чёрт с рожками.
-Говорят, в Новагороде Великом народ до грамоты - охоч и способен, - сказал кузнец. - Там и холопья писать, мол, обучены.
-В Новагороде - каждый купец, а купцу, куда ж без грамоты?
-Там, говорят, и доныне куют булатные мечи и ножи с узором задуманным, как в старину по всей Руси ковали.
-То - и немудрено: из Новагорода в Орду кузнецов не увозили в полон, они и хранят секрет.
-А ить на всём белом свете такой булат с узором задуманным наши лишь кузнецы выделывали, он и ныне - дороже басурманского.
-Видал я такой клинок, - подал голос Никола. - Мой отец для боярина делал.
-Брешешь! - Холщовский кузнец привскочил на лежанке.
-Вот те крест. Сам помогал ему.
-И помнишь науку ево?
-Могу обсказать и показать, да не знаю: выйдет ли?
-У отца-то выходило?
-Отцу я - неровня. Да прутья нужны укладные и железные, проволока, уголь самый добрый, тигли подходящие, травитель...
Кузнец подумал.
-Вот што, Никола. Коли правду говоришь, и не жаль отцовского секрета, всё найду. Получится - запрягу тебе мово гнедка, в свою доху одену, припасов дам на дорогу - езжай домой. Весь грех перед князем и тиуном на себя возьму, - небось, не сымут голову с таким-то секретом.
-Батяня это и не считал за секрет.
-Тебя послушать - дак твой отец не считал за честь и того, што князь велел ево в Москву взять. Одначе, робяты, и поспать надобно для здоровья.
Растянувшись на лавке в тепле стынущего горна, Николка подумал: то ли он делает, собираясь выдать рязанскому кузнецу отцовский секрет ковки булата? Что бы сказал отец? Рязань обращает свой меч не только против Орды. Не проклянут ли его московские ратники, обливая кровью кольчуги, разрубленные рязанскими мечами?.. Но ведь русским, православным собирается он передать отцовский секрет! И рязанцы всегда первыми встречают ордынские нашествия.
