-Славно, князь! - крикнул сотский Иван Копьё, улыбаясь Хасану.
Хасан указал глазами на серые тучи тумена, вскипающие у подножия Красного Холма.
-Ничего, поживём, князь! А наш государь - каков!..
Хасан поглядывал в сторону Красного Холма, где реяли стяги Орды, откуда вставали сигнальные дымы. Мамай, конечно, там, пока недосягаемый за тучами своего войска. Хасан был расчётлив и экономен в бою: зря не махал мечом, рубил наверняка - ему надо беречь силы до конца битвы.
Ненависть руководила Хасаном все последние дни. Он разучился улыбаться, не говорил лишних слов даже с друзьями и занимался только делами войны. Таким он останется, пока не исполнит обета мести. Тысячи людей уже погибли на глазах Хасана, не одна стрела ударила в его броню, и мечи врагов скользили по ней во время атаки, но Хасан не верил, что умрёт, пока его меч не достанет шею владыки Золотой Орды. Ведь если Бог не слышит таких клятв, какую дал Хасан, значит, Бога нет. Хасан молился большому русскому знамени с золотым образом Спаса, распластанному над войском, - он хотел напомнить Всевышнему о своей клятве. И о поражении русской рати он не думал, потому что нельзя победить таких воинов, как его друг Васька Тупик, как новый его друг Иван Копьё, как ратники передового полка, как тот богатырь, что свалил Темир-бека, о чём уже знает вся русская рать. Не иначе Мамай послал убийцу арбалетчика, чтобы не дать русскому преимущества над его любимым темником, чья душа была черна, как и одежда. Почему Хасан не был там! - он знает повадки змеиного владыки, он разглядел бы убийцу за спинами врагов, и стрела Хасана нашла бы его раньше, чем совершилось грязное дело! После битвы Хасан узнает, есть ли у погибшего русского витязя семья, он сделает всё, чтобы мать и дети этого воина не знали чёрных дней...
Похоже, Мамай решил положить своих вассалов и наёмников до последнего, они снова бросались вперёд, с криком и визгом взбирались на завалы трупов, бились о русскую стену, пытая её прочность, вырывая из неё по кусочку и увеличивая нагромождения под этой стеной. Передние ряды русской рати всё чаще сменялись, оттуда несли раненых, иные брели, направляясь к сооружению из больших повозок в тылу войска. Таких сооружений было несколько на поле, и к каждому тянулись раненые.
Видя, как стойко русские пешцы отбивают удары ордынцев и фрягов, Хасан хотел бы поддержать своей многоопытной рукой каждое копьё и каждый меч, он словно от боли вздрагивал каждый раз, если враг поражал русского воина, - казалось, всё его тело истыкано железом, и ему стоило огромных усилий, чтобы молча стоять на месте, сдерживая скакуна, возбуждённого криками битвы и запахом крови.
-Что там, князь? - раздался Копьё.
За рядами отхлынувших врагов, в окружении горских всадников, стреляющих из луков, Хасан рассмотрел пароконные подводы, развёрнутые в длинный ряд на возвышенности, где его сотня недавно рубилась с аланами, прикрывая отходящий полк. Какие-то люди без оружия и воинских доспехов отпрягали коней, развёртывали одноколки... "Машины?!" Да, это были машины, мечущие копья и пули, и прислуга уже бралась за вороты, натягивая метательные устройства.
-Беда, боярин! Нас хотят забросать свинцовыми шарами!
Копьё карьером помчался к начальнику конной тысячи, перемолвясь, поворотил обратно.
-Хасан! Сухоборец! Сотни - за мной! - и уже пожилому сотскому пешцев. - Эй, борода! Расступись!
Сотский завертел бородой, не понимая, - вражеская пехота снова лезла на русский длинник, издали сыпались стрелы горских всадников.
-С дороги! - взревел Чекан. - Потопчу!
Три конные сотни на крыле тысячи колыхнулись, пешцы бросились в промежутки рядов, открывая проход.
-Мечи вон! За Русь!..
Враги, увидев брешь в русской стене, кинулись к ней, но навстречу с рёвом выплеснулась конница с обнажёнными мечами, и фряги, касоги, аланы разлетелись - подальше от этих "ворот", откуда вылетела смерть: помнили первую русскую контратаку. Машины оказались открытыми.
Хасан скакал впереди своей сотни, положив обнажённый клинок на правое плечо. Люди у ближней машины засуетились, понеслись в разные стороны, только один, высокий, сутуловатый, задержался, что-то повернул, склонился у прицельного устройства, взялся за деревянный рычаг сбоку машины. Хасан пригнул голову, не отрывая взгляда от врага, и узнал чужеземного мастера, который приходил к Мамаю. Вблизи просвистело, шлёпнуло в мягкое, чужеземец, сутулясь, побежал. Хасан видел только его втянутую в плечи голову да шевелящиеся под зелёным камзолом лопатки на узкой крысиной спине. Уколом шпор послал гнедого в карьер, настиг, вскинул меч над плечом, увидел обернувшееся лицо, раскрытый в беззвучном крике рот, поднятые руки и, уже опуская меч, изменил его направление... Поворачивая коня, осевшего на полном скаку, лишь мельком глянул на застывшего в нелепой позе иноземца. Тот стоял на коленях с обескровленным лицом, уставясь на руку без кисти - ту руку, что минуту назад нажала рычаг спуска баллисты. "Ты запомнишь это. И, может, твоя другая рука сделает что-нибудь полезное людям".
Воины, не сходя с коней, рубили прицельные желоба машин и метательные устройства, расхватывали из ящиков свинцовые пули-шары, которые годились для пращей, имевшихся у многих пешцев.
-Татары!..
Лава ордынской конницы галопом шла на три русские сотни, гоня впереди себя аланов и касогов. С боков, отрезая путь отступления отряду, толпами мчались вражеские пешцы, среди них мельтешили конники. С машинами было покончено, Копьё крикнул:
-Прорубаться назад!
Воины, чьи кони были убиты стрелами и пулями баллист, сбросив доспехи, уцепились за стремена товарищей и бежали в середине отряда. Пехота врага успела сомкнуться, и передняя сотня, вздыбив коней, послала их на вражеские копья и аллебарды - кто-то должен был ценой жизни проложить другим дорогу к спасению...
Всё произошло так быстро, что Хасан, отирая меч, с изумлением поглядывал в сторону разрушенных машин, валяющихся вверх колёсами. Но в его сотне теперь недоставало ещё пяти всадников. Десяток он потерял во время первой атаки.
-Славно, князь! - крикнул Копьё.
Хасан потерял уже пятнадцать всадников из сотни, а ещё не скрестил меча ни с одним ордынцем. И это тревожило Хасана.
Серая грозовая волна устремилась от Красного Холма на большой полк, и Хасан издали узнал стяги и значки тумена Темучина. Ордынцы сметали потрёпанных вассалов, либо вовлекая в свой вал, либо давя. На поле, от места, где стоял русский передовой полк, до большой рати лежали и ползли тысячи раненых. Плач, стоны, крики о помощи и молитвы на разных языках воем вливались в гул сражения. Но когда прошёл этот серый вал, позади него стало тихо...
Ополовиненные ряды фряжского легиона не достали левого фланга большого полка, где стояли звонцовские ратники. На этот фланг обрушились ряды ногаев и буртасов, спешенных и конных ордынцев из тумена Бейбулата. Юрко Сапожник и Алёшка Варяг, чьё соперничество в ратном деле уже подметили звонцовские шутники, стояли во втором ряду, один за дедом Таршилой, другой за кузнецом Гридей. Юрко не понимал, откуда пришло к нему молодецкое веселье, обострив взгляд, налив руку железом, едва серые, сверкающие сталью тучи врага покатились на русский длинник. Может, оттого, что Юрку казалось: на него сейчас от холмов Непрядвы смотрит Аринка и видит каждый его жест, слышит каждое слово, и с Аринкой Юрком любуется её синеглазая подруга, невеста Васьки Тупика, богатыря, о котором ходят легенды и который теперь при государе - это Юрко утром своими глазами видел... Как же смеет эта орда рваться к Непрядве, к русскому лагерю, где находится его любимая жёнка, а с ней и тот, кого она носит под сердцем, другой Юрко, ещё не родившийся! И его жёнку они хотят убить вместе с тем, неродившимся? Её душить арканом, волочь в грязи, кинуть в невольничью телегу и продавать, как товар?.. Он чуть расставил ноги, крепче упёрся ими в землю Куликова поля, поудобнее перехватил сулицу, вперился взглядом во вражеское войско, выбрав идущего на него врага, кривоногого, широкоплечего, с морщинистым сухим лицом и узкой пегой бородкой. Никогда зрение Юрка не было столь острым - он издалека поймал взгляд врага из-за приподнятого круглого щита и не отпускал этого взгляда. Казалось, вся Орда сейчас вперилась в Юрка, ломала его взгляд, заставляла опустить голову, но Юрко не отводил глаз. Солнце играло в белой стали плоского кривого меча, положенного на плечо ордынца, и этот меч соединил блеск всех мечей Орды, грозя Юрку, но и теперь Юрко даже не прищурился. Свистели стрелы, вскрикивали раненые, а Юрко выцеливал прикрытую толстой кожей грудь врага, плоское переносье над краем щита, кривые ноги, обутые в мягкие сапоги из сыромятины, до плеча обнажённую правую руку - Юрко искал слабое место, чтобы поразить сразу. Этот враг стал для него средоточием чужого войска, он нёс всё зло Орды, и стоит его остановить - Орда остановится.
