— Слушай, ты… аккуратнее! — разозлился Ведерников.

Он не мог понять, когда Бурнин успел «заквасить». Уезжали на остров все трое трезвыми, водку как будто с собой не брали, Пескарь даже пожалел об этом вслух. Впрочем, если дело касалось выпивки, Бурнину хитрости не занимать.

— Прости, шеф, — весело стал извиняться Бурнин, — это я любя!

— Ладно… иди теперь спать, — сухо проговорил Ведерников.

— Ты что? — вскинулся Бурнин. — Сам иди, если хочешь. А я свою обязанность помню.

— От ночной вахты я тебя отстраняю! — отчеканил Ведерников.

— За что, шеф?

— За то, что ты пьяный.

— Я?

— Ну не я же!

— Подумаешь, махнул стакан.

— Ну вот и ступай спи.

— Не пойду! Там кок уху из ершей сварил, понял. Что же, выпить, что ли, нельзя под уху?

— Все можно в подходящее время. А теперь заступать на вахту я тебе не разрешаю, вот и все!

Бурнин помрачнел.

— Знаю я тебя… давно уж раскусил, понял! Уже, наверное, и тетрадку приготовил, кляузу писать?

— Докладную напишу, — твердо сказал Ведерников. — Во-первых, ты не выполнил мое распоряжение и задержался на острове. Опоздал на вахту, да еще пьяным явился. Это значит — в рабочее время. Если такие штуки прощать — на судне никогда порядка не будет!

— А, шеф, вон на что ты нацелился! — заговорил Бурнин. — Порядка ты захотел! Значит, чтобы «Ласточка» стала образцовым теплоходом! Это хоро-ошее дело. Будем, значит, форменки носить, установим сухой закон, каждый день учебные тревоги, утром построение для подъема флага, вечером для спуска… Кра-асиво! Только знаешь что, шеф? Орсовские баржи все равно за «Ласточкой» останутся, понял? Это значит — капуста, мука, консервы. А с такими грузами в передовики не выскочишь, потому как загружают и разгружают их больно медленно. Вот и прикинь, что получится, если ты будешь давить команду порядком, а зарплата останется той же самой. Ну как, сообразил? Да это же просто! Разбежится команда, понял, шеф? Так что ты со своим порядком особо не спеши. Его вначале на берегу навести надо, а потом уж здесь. Между прочим, есть другой вариант. По-моему, очень для тебя подходящий. Знаешь какой? Я подскажу. Ты на собраниях выступай, говори, что мы боремся, соревнуемся, ширим и крепим! Но с командой живи по-человечески, иначе ты один тут останешься. Понял?

Бурнин замолчал, испытующим взглядом уставился на помощника капитана. Тот отвернулся, чтобы не выдать острую свою ненависть.

— Значит, договорились, шеф? — спросил Бурнин. — Я остаюсь на вахту — и никаких делов. Годится?

— Я уже все сказал, — непоколебимо ответил Ведерников. — Сегодня вечером ты свободен, можешь идти куда хочешь.

— Ну и пойду!

Зло бухая сапогами, Бурнин перебрался с теплохода на баржу и отправился в сторону кормы, где было жилое помещение. Из открытых окон лился свет, выплывали облака табачного дыма.

Оставшись один в ходовой рубке теплохода, Ведерников подвинул к себе бортовой журнал: пора было сделать запись о событиях второй половины дня.

Он частенько перелистывал эту толстую, большого формата тетрадь с надписью на обложке: «Книга канцелярская». История всей прошлогодней навигации, со дня спуска «Ласточки» на воду после зимнего ремонта и до закрытия навигации, была отражена в коротких и безыскусных, но тем не менее впечатляющих записях.

Почти на каждой странице прошлогодней части журнала Ведерников находил в различных формах одни и те же глаголы: «стоять» и «ждать».

«На 84-м километре по судовому ходу баржой БП-54 коснулись грунта и пробились. Стали на якорь. Силами команды откачали воду и устранили течь. Работали всю ночь. Вернулись на базу вместе с теплоходом «Стриж», — читал он запись, сделанную в начале июня прошлого года.

«Стоим у причала на ремонте», — было записано на следующей странице. Значит, не только баржа пострадала!

«Стоим на базе в ожидании воза», — записывал далее три дня подряд вахтенный. Три дня ждали, пока загрузят баржи, — какая медлительность непростительная! И вот наконец-то: «Забор топлива и продовольствия. Подготовка судна к рейсу».

До поселка Временный — четыреста километров — прошли без приключений и в нормальный срок. А во Временном пять дней подряд записывали одно и то же: «Стоим в ожидании выгрузки барж БП-54 и БП-68». Пять дней на то, чтобы выгрузить овощи из лихтера и мороженую рыбу из рефрижераторов. Просто безобразие!

«Стоим у причала дер. Михайловка. Ожидание разгрузки зерна», — попалось Ведерникову еще через несколько страниц. Двое суток выгружали восемь тонн зерна. Потрясающе!

«Стали у правого берега ввиду тумана». О местных туманах Ведерников слышал много рассказов. Они падают внезапно и бывают такими густыми, что не видно пальцев вытянутой руки. Особенно часты они во второй половине лета и осенью.

«Стали на якорь в ожидании светлого времени». Тоже чисто местная особенность. Наименьшая глубина судового хода на Реке составляла в шиверах около одного метра, а таких шивер от Среднереченска до Временного было почти два десятка, да еще Большой порог, где глубина была местами даже меньше метра. Поэтому на Реке могли работать только крохи катера для буксировки плотов. В транспортном отряде Гидростроя их использовали для буксировки барж, но обеспечить участок Реки от Среднереченска до Временного светящимися бакенами и створами отряду было не под силу. Поэтому, как только сгущались сумерки, все теплоходы становились на якорь и зажигали на мачтах до рассвета стояночные огни.

«Стали у левого берега на якорь. Малый горизонт воды». Еще одна «прелесть» Реки! Когда ГЭС в Среднереченске переводят на полную мощность, тотчас же падает уровень воды во всем нижнем течении. То есть там, где глубина составляла метр, остается сантиметров шестьдесят-семьдесят. Попробуй пройди по такой воде. Тогда, в августе прошлого года, «Ласточка» полдня простояла, ожидая подъема воды, да так и не дождалась. Решили рискнуть. И пожалуйста: в тот же день под вечер вахтенный записал в журнале: «Баржи касаются дна. На 93-м километре БП-68 коснулась грунта на судовом ходе и получила пробоину. Стали на якорь. Устранили течь силами команды. Малый горизонт воды. Стоим в ожидании воды».

Еще через несколько дней, уже в сентябре, вахтенный записывал: «Стоим в ожидании светлого времени и воды. Надвигается туман». Вот это да! Что называется, все удовольствия сразу.

Ведерников перелистал дальше: «Стоим в пос. Временный в ожидании разгрузки. Капитан теплохода Чепуров В. И. ввиду болезни улетел в больницу. Всю ответственность возложил на помощника капитана Дорофеева К. Н.». В сорок лет стало пошаливать сердечко капитана Виктора Ивановича Чепурова. Потому и уволился он прошлой зимой из отряда, нашел себе работу поспокойнее, на берегу: устроился диспетчером на нефтебазу. А капитаном «Ласточки» Скорин, начальник отряда, решил назначить Ведерникова. Прельстился Скорин его дипломом речного техникума и опытом работы на волжском пассажирском теплоходе. Ведерников, только что поступивший на работу в отряд, не ожидал такой чести. Поинтересовался, кого ему дают в помощники. Его познакомили с Кириллом Дорофеевым, сказали, что хотя парень он молодой, но на Реке сторожил, шесть навигаций на счету, вместе с Чепуровым таскал баржи еще на Верхнем участке, где шиверы и пороги были не менее серьезными, чем между Среднереченском и Временным. И тогда, подумав хорошенько, Ведерников отказался от капитанства, уступив эту роль Дорофееву, хотя у того не было техникумовского диплома, а только десять классов и судоводительские краткосрочные курсы. «Пока не познакомлюсь как следует с Рекой, не могу брать на себя ответственность за судно!» — заявил он Скорину. Начальник отряда не стал его уговаривать и назначил капитаном Дорофеева. Теперь же, спустя три недели после начала навигации, Ведерников чувствовал, что долго прятаться за спиной Дорофеева ему не удастся. Слишком мягким для капитана человеком казался ему Кирилл. В интересах дела придется Дорофееву снова стать помощником капитана!