— Я не Польда, — немного свысока возразил ему Рафаэль.

— Да ладно, ладно, — он почесал себе затылок и тут же после этого взлохматил свои чёрные, всклокоченные и, скорее всего, уже давно нечёсаные волосы.

— Я шёл наверх, к Грефлину, — против своей воли ответил Рафаэль, а так как он не хотел выглядеть грубым, добавил к своей реплике долю насмешки над той глупостью, которая заставила его тащиться на гору.

— Это ты, но… я же говорю, что баба сродни дьяволу, это так, особенно если молодая и если ей приспичит.

— Ах так? — язвительно осклабился Рафаэль, не понимая, что же на самом деле хотел сказать собеседник.

— Гм, ведь я говорю… Такого никому не пожелаешь. Но если взять, к примеру, такую молодую кобылу, как Грефлинка, то понятно, что её надо почаще объезжать, а иначе ей сам чёрт не брат. А здесь вообще… Баба просто-напросто взбесилась, так ведь. Мы то знаем, это точно…

Голова у Рафаэля была тяжёлая. К тому же она немного кружилась. Время от времени взгляд и мысли заволакивало туманной пеленой, поэтому ему было не до разгадывания и объяснения этих намёков, касающихся Грефлина и его — судя по всему — молодой и горячей жены. Он предпочёл напрямую спросить, что же тут приключилось.

— Да, но ведь это все знают… Она ему отраву подсыпала. Врбанова шкура — ничего другого и быть не может… Бабы от этого в бешенство впадают.

— А что, с ним случилось что-нибудь худое? — это интересовало Рафаэля больше всего.

— Пока ничего, но обязательно случится, не сомневайся. Это человека изведёт так, что ни один врач никогда ничего не поймёт. А нам доктора не верят.

Рафаэль ещё никогда не слышал ни о какой Врбановой шкуре, поэтому поинтересовался, что всё это значит.

— Понятно, что ты этого не знаешь, ведь ты нездешний. А вот в этих краях… в прежние времена, ей-ей, это было как чума…

Рафаэль заказал жганья на двоих.

— Это только бабы творят. Замужние. Такие, которым собственного мужика мало.

— Ах так, — усмехнулся Рафаэль и придвинул усатому жганье. Он побаивался, что этот тип дурачит его, может быть, для того, чтобы позабавить сидящих у печи, а может, он сам с придурью и теперь именно ему, Рафаэлю, травит всякие байки, которые другим уже приелись. Поэтому он с недоверием слушал рассказ об этой шкуре, кусочек которой, напоминающий серое сало, остаётся там, где Врбан покарябает свою кожу, обдерёт её до ссадины. Это может случиться где угодно: как дома, так и за его стенами. После этого женщина, из-за которой всё это затеяно, больше не знает, как с собой быть. Что-то её преследует, гонит куда попало, что-то всё время лезет в её мысли и что-то шепчет ей, и она все дни и ночи не только не может ничего делать, но и спать, и это продолжается до тех пор, пока она в конце концов не отравит мужа лоскутком этой кожи. Не каждая может потом вспомнить что с ней случилось и что она натворила. Но по ней это видно, даже потом, когда пройдёт время; она постоянно горит как в огне, бесперечь гоняется за мужчинами. Увидит мужика, всё равно — этого или другого, и задрожит, как в лихорадке, и тут уже ничто не поможет. Вроде бы она чувствует, как что-то несильно, но приятно, толчками ударяет её внизу живота… А вот её мужу приходит конец. Наверняка. Так или иначе. Это его изводит…

— И вот эта тоже, — он украдкой указал на буфетчицу — мы её «куколкой» зовём, — вот и она тоже это сделала. Всего два или три года прожила со своим муженьком, а потом он помер, бедолага.

Только сейчас Рафаэлю стало ясно, зачем они завели этот разговор. Заметили, что он положил глаз на буфетчицу, и потому всем скопом решили, наверное, для забавы разыграть его. Правда, все сидевшие возле печи казались хмурыми и даже унылыми, однако эта серьёзность могла быть всего лишь обманчивой маской в комедии, с помощью которой они хотели внести в своё времяпровождение некоторое разнообразие. Они наверняка слышали весь разговор. Да и буфетчица, наливая питьё и перемывая стаканы, тоже прислушивалась к нему. Вот только странно было, что никто при этом даже не ухмыльнулся — ни тайком, ни открыто. Видимо, они привыкли к своим маскам и таким вот играм. Собственно говоря, один только Рафаэль пытался изобразить нечто вроде беззаботной улыбки.

В этот раз жганье, которого он влил в себя довольно много, не действовало на него как обычно. Оно никак не могло вызвать настоящее головокружительное опьянение, но забралось в голову как надоедливая тяжесть, от которой всё как-то приглушённо болело, а мысли подергивались неприятной мглой. Сейчас ему больше всего хотелось к чему-нибудь прислониться и немного вздремнуть. Но тогда его, скорее всего, отправят домой, а он этого не хотел, потому что очень устал, а кроме того, боялся возвращаться в церковный дом в темноте и одиночестве. Разумеется, он бы никому в этом не признался и потому отправился бы в путь, если бы ему предложили. Выходит, лучше всего и дальше участвовать в этом дурацком трактирном розыгрыше.

— А я всё время считал, что Врбан и Урбан одно и то же, — изображая задумчивость, сказал он.

— Ну да, это так кажется, а на самом деле это не так, — отмахнулся от него абсолютно уверенный в себе, презрительно сморщившийся тип.

— Так кто же тогда этот Врбан? — не без интереса спросил он.

— Это дух.

На этот раз Рафаэль не смог сдержать улыбку, видя, каким серьёзным выражением лица сопровождалась эта фраза.

— Но как же может быть? — Рафаэль тоже попытался выглядеть серьёзным. — Дух и лоскуток кожи, то есть сало, непонятно…

— Что ты можешь знать? — выдохнул мужик и одним залпом опорожнил стакан. — Ничего ты не знаешь.

— Да, но я ведь ничего не говорю…

— Знаешь, что я тебе скажу? — чем-то обиженный собеседник угрожающе нацелил на него указательный палец, торчавший из сжатого кулака, — это не шутка. Мы тут все это знаем.

Рафаэль, желая сделать уступку несомненно рассерженному местному жителю, оглянулся по сторонам, пытаясь определить, есть ли в трактире кто-то ещё, кто верит в этого, судя по всему, вербного духа. Некоторые из присутствующих пристально взглянули на него.

— Ты их спроси, ну спроси их… — настаивал усатый.

— Конечно, я не знаю, откуда мне знать? — немного резко попытался успокоить его Рафаэль.

— Или отправляйся сейчас туда, к церкви, если ты такой смелый…

Этот вызов немного подогрел Рафаэля. И он подумал, что назло всему действительно отправится в путь.

— Приближается час волка, и среди тех, кто здесь сидит, ты не найдешь никого, кто отправится по болоту, а потом вверх лесом, — эти слова из-за возбуждения, бросившегося ему в голову, Рафаэль слышал так, словно они проходили через какую-то завесу… — Даже если бы нас набралось человек пять или десять, всё равно мы бы не пошли.

— Глупости! — Рафаэлю не осталось ничего другого, как махнуть рукой, схватить стакан и опорожнить его в доказательство своей храбрости.

— Ну скажи ты ему, скажи — пусть он знает, — усатый обратился к такому же худому и долговязому и в такой же мере неухоженному пьянчужке, который именно в этот момент протягивал буфетчице свой стакан, чтобы та снова его наполнила. Чертами лица они даже походили друг на друга, но у второго волосы не были такими чёрными, да и усов он явно не носил. Зато всё лицо заросло длинными редкими лохмами, отросшими по причине лености их владельца. У него уже и плешь появилась, в то время как курносый нос решительно выбивался вверх на фоне сонного пьяного равнодушия.

— Да ведь, да… Так оно и есть, — пробормотал пьянчужка, едва держась на непослушных ногах.

— Что значит «так оно и есть»? — недовольно выпалил Рафаэль, который не собирался пререкаться с ещё одним и к тому же, несомненно, ещё более пьяным дураком. Но тот решительно глянул прямо ему в глаза и потом ещё некоторое время молчаливо пялился на него. Вначале Рафаэль пытался отвечать ему таким же дерзким пристальным взглядом, но вскоре понял, что это — с учётом обстоятельств — не самое умное решение, поэтому он заставил себя улыбнуться и протянул пьянчужке руку.