Дома Тассариан отвел коней в выделенное им крыло крепости и вернулся, пряча руки за спину. Предвкушающе ухмыльнулся в бороду. И протянул…

Выкупил все-таки. Наверняка в долги залез. Болван.

Кольтира осторожно взял в руки Лозу. Знакомый узор, имитирующий стебель, покрытый фигурными листьями. Круглый щиток с гербом Квель’Таласа — в прежних, бирюзово-золотых цветах. Царапина на рукояти…

— Спасибо, — выдавил Кольтира. Он не считал себя вправе прикасаться к Лозе, но отказаться от нее снова не посмеет.

Он не искал ее, наткнулся на нее в лавке случайно, и не собирался выкупать — но вот она здесь. Было что-то завораживающее в этой случайности. Это так странно, что после всего, что он натворил, отцовский лук вернулся к нему. Кольтира не особо верил в знаки судьбы, но не могло же такое совпадение совсем ничего не значить!

Он очертил пальцами рельеф на рукояти. Прикрыл глаза, вспоминая, как выглядел этот лук в руках капитана Ткача Смерти. Воспоминание было таким ярким, словно и не было этих тринадцати лет со дня его гибели…

Кольтире казалось, что вот-вот случится что-то необычное, но долгожданное. Прозвучит голос отца, произносящий слова о прощении. Нет, отец бы выразился не так. Сказал бы что-нибудь о том что пора браться за ум и больше не повторять своих идиотских ошибок. Впрочем, смысл остался бы тем же. Отец всегда знал, как нужно поступать, он бы вправил сыну мозги и снова научил жить правильно, по чести. Кольтира изменил бы свою нежизнь как угодно, лишь бы снова услышать одобрение в голосе отца.

Его могила была далеко, но недаром же говорят, что в любимых вещах остается часть души эльфа. Наверно, если бы отец очень хотел сказать ему что-то, то нашел бы способ вернуться на пару минут хоть из самой Круговерти.

Кольтира явственно помнил голос отца. И его манеру говорить тихо, но отчетливо, когда очень сердится. А когда хотел сказать что-то по-настоящему важное, отец смягчал интонации. Кольтира был готов услышать от него что угодно: и слова поддержки, и совет, и резкую отповедь.

Но голос не прозвучал. Кольтира горько и зло оскалился. Он снял со стойки свой лук и повесил на его место Лозу. Пусть висит тут, как молчаливый укор, напоминающий об утраченном прошлом.

И хватит уже надеяться на прощение.