Стоики, которые имели только смутное представление о беззаконии первородного греха, не могли ответить эпикурейцам. Их блаженство было одна фантазия; ибо нет блаженства без удовольствия, а они не могли находить удовольствия в делах прочной добродетели. Правда, они чувствовали некоторую радость, следуя правилам своей мнимой добродетели, потому что радость есть естественное следствие сознания нашей души, что она находится в наилучшем состоянии, в каком может быть. Эта духовная радость

412

могла поддерживать их мужество на некоторое время, но она не была достаточно сильна, чтобы противостоять страданию и победить удовольствие. Тайная гордость, а не радость, внушала им твердость;

когда же они не были на виду у других, они теряли всю свою мудрость и всю свою силу, как те театральные короли, которые в одно мгновение утрачивают все свое величие.

Не то с христианами, следующими точно заповедям Евангелия. Их радость прочна, потому что они весьма достоверно знают, что находятся в наилучшем состоянии, в каком могут быть. Их радость велика, потому что благо, которым наслаждаются они, благодаря вере и надежде, бесконечно. Ибо надежда на великое благо всегда сопровождается большою радостью, и эта радость тем живее, чем сильнее надежда, потому что сильная надежда, заставляя представлять благо как присутствующее, неизбежно вызывает радость и даже чувственное удовольствие, всегда сопровождающее присутствие блага. Их радость не тревожна, потому что она основывается на обетованиях Бога, запечатлена кровью Сына Божия, подкрепляется внутренним миром и неизречимою сладостью любви, которою Дух Святой наполняет сердце их. Ничто не может отдалить их от их истинного блага, когда они вкушают его и наслаждаются им в силу высшей радости благодати. Удовольствия телесных благ не так велики, как удовольствия, которые они чувствуют в любви к Богу. Они любят презрение и страдание, они подвергают себя бесчестию, но удовольствие, которое они находят в страданиях или, вернее, удовольствие, которое они находят в Боге, когда презирают все остальное, чтобы соединиться с Ним, столь сильно, что оно увлекает их, заставляет их говорить на новых языках и радоваться даже, подобно апостолам, претерпеваемым бедствиям и поношениям. «Апостолы же пошли из синедриона, — говорит Писание, — радуясь, что за имя Господа Иисуса удостоились принять бесчестие».' Таково настроение духа у настоящих христиан, когда они понесли последние поношения ради защиты истины.

Иисус Христос пришел, чтобы восстановить порядок, нарушенный грехом, а порядок требовал, чтобы величайшие блага сопровождались бы прочнейшими удовольствиями, вот почему очевидно, что все должно совершаться так, как мы сейчас сказали. Но, помимо рассудка, мы имеем еще опыт; и опыт говорит: как только кто-нибудь примет решение презреть все ради Бога, он обыкновенно испытывает удовольствие или внутреннюю радость, которая заставляет его так же живо чувствовать, что Бог есть его благо, как ясно он познавал это.

Истинные христиане убеждают нас постоянно, что радость, которую они находят в любви и служении только Богу, невыразима, и справедливо верить им касательно того, что происходит в них самих. Нечестивые, напротив, постоянно находятся в смертельной

) Деяния Апост., 5, 41.

413

тревоге; те же, кто принадлежит и Богу, и миру, разделяют и радость праведников, и тревогу нечестивых. Они жалуются на свои бедствия, и справедливость также требует верить, что их жалобы небезосновательны. Бог поражает людей в глубине их сердца, когда они любят что-нибудь, кроме Него, и это поражение и составляет действительное бедствие. Он преисполняет их дух чрезвычайной радостью, когда они привязываются исключительно к Нему, и эта-то радость и составляет прочное блаженство. Изобилие богатств и высокие почести вне нас, они не могут исцелить нас, когда Бог поражает нас. Бедность и унижение также вне нас, и они не могут заставить нас страдать, когда Господь охраняет нас.

Из сказанного нами ясно, что объект наших страстей не есть наше благо; что следовать побуждениям их мы должны только ради поддержания нашей жизни; что чувственное удовольствие по отношению к нашему благу есть то же, что наши ощущения по отношению к истине; как наши чувства обманывают нас относительно истины, так наши страсти обманывают нас относительно нашего блага; что мы должны искать высшей радости благодати, потому что она влечет нас с очевидностью к любви, к истинному благу; она не сопровождается тайными укорами разума, как слепой инстинкт и смутное удовольствие страстей; она всегда сопровождается тайною радостью, сообразною состоянию, в котором мы находимся; и, наконец, так как лишь Бог может действовать в духе человеческом, то человек не может найти блаженства вне Бога; или мы должны допустить, что Бог вознаграждает неповиновение и повелевает любить более то, что наименее заслуживает любви.

ГЛАВА V

О том, что совершенство духа состоит в его связи с Богом через познание истины и любовь к добродетели; и обратно, несовершенство его происходит лишь от зависимости его от тела, по причине расстройства его чувств и страстей.

Самого небольшого рассуждения достаточно, чтобы познать, что благо духа необходимо есть нечто духовное. Тела стоят гораздо ниже духа; они не могут действовать на него своими собственными силами; они не могут даже непосредственно соединяться с ним, — словом, они сами по себе не умопостигаемы, следовательно, они не могут быть его благом. Вещи духовные, обратно, умопостигаемы по своей природе; они могут соединяться с духом; следовательно, они могут быть его благом, предполагая, что они превосходят его; чтобы вещь могла быть благом для духа, недостаточно, чтобы она была духовна, как он; необходимо еще, чтобы она превосходила его, могла действовать на него, просвещать и вознаграждать его; иначе она не

414

может его сделать ни совершеннее, ни счастливее; а следовательно, не может быть его благом. Из всех умопостигаемых или духовных вещей один только Бог превосходит, таким образом, дух; отсюда следует, что лишь один Бог есть и может быть нашим истинным благом. Итак, мы можем стать совершеннее и счастливее только при обладании Богом.

Все убеждены, что познание истины и любовь к добродетели делают дух совершеннее и что ослепление разума и извращение сердца делают дух менее совершенным. Познание же истины и любовь к добродетели не могут быть ничем иным, как общением духа с Богом и своего рода обладанием Богом; а ослепление разума и извращение сердца также не могут быть ничем иным, как удалением духа от Бога и связью этого духа с чем-нибудь, что стоит ниже его, т. е. с телом, потому что только эта связь может сделать его несовершенным и несчастным. Итак, познавать истину или познавать вещи согласно истине — значит познавать Бога; а любить добродетель или любить вещи, поскольку они заслуживают любви, или любить их согласно правилам добродетели — значит любить Бога.

Дух как бы находится между Богом и телами, добром и злом, между тем, что просвещает и что ослепляет, что его направляет и его развращает, что может сделать совершенным и счастливым и что может сделать несовершенным и несчастливым. Когда он открывает какую-нибудь истину или видит вещи так, как они суть сами в себе, он видит их в идеях Божиих, т. е. ясным и отчетливым созерцанием того, что есть в Боге и что представляет их; ибо, как я уже сказал, дух человеческий не заключает в самом себе совершенств или идей всех существ, которые он может видеть: он не есть универсальное бытие. Следовательно, он не видит в самом себе вещей, которые различаются от него. Отнюдь не путем обсуждения поучается и просвещается он, ибо он не есть сам для себя свое совершенство и свой свет; чтобы просветиться, он нуждается в бесконечном свете вечной истины. Итак, когда дух познает истину, он имеет общение с Богом, он познает Бога и некоторым образом обладает Им.

Но не только можно сказать, что дух, который познает истину, познает некоторым образом Бога, заключающего ее; можно даже сказать, что он отчасти познает вещи так, как Бог познает их. В самом деле, этот дух познает их действительные отношения, и Бог познает их также; этот дух познает их через созерцание совершенств Божиих, представляющих их, — и Бог познает их таким же образом; ибо Бог не чувствует, Бог не воображает. Бог видит в Себе Самом, в умопостигаемом мире, который Он содержит, мир материальный и чувственный, созданный Им. То же относится и к духу, познающему истину; он не ощущает ее, не воображает ее. Ощущения и образы воображения представляют духу лишь ложные отношения;