- Ладно, - согласилась она. - Только не сейчас, ладно?

- Зачем тянуть? - достав мобильник, подаренный Мироном, Олег набрал номер и сказал: - Это Меркулов из второй хирургии. У вас есть переносной аппарат УВЧ? - выслушав ответ, попросил: - Дайте нам ненадолго. Я пришлю сестру за ним. Если он вам нужен, вернем сразу, - послушав ответ, кивнул: Хорошо, тогда вернем после праздников.

Он вышел в коридор и велел постовой сестре сходить за аппаратом.

- Слушай, а эта медсестра совсем рядом сидит?

- Да, её пост сразу за твоей дверью, - подтвердил Олег.

- Вот, наверное, балдела, слушая, как мы тут развлекались...

- Тебя это тревожит?

- Меня-то нет, а тебя?

- Меня и подавно.

- А что - у тебя есть привычка трахать пациенток в реанимации? Ты, часом, не некрофил?

- Такой привычки у меня нет, - улыбнулся он. - Со мной это впервые. Но её мнение меня совершенно не интересует.

- Люблю людей, плюющих на условности. Сама такая.

- Не могу сказать, что плюю на условности, но сейчас мне и в самом деле безразлично мнение кого бы то ни было. Кроме твоего.

Раздался стук в дверь, и вошла молоденькая медсестра. Протянув врачу аппарат, она с нескрываемым любопытством уставилась на Аллу. Жестом отпустив её, Олег дождался, пока она закроет дверь, и сказал.

- Бедра тоже нужно погреть, а потом я сделаю йодную сетку и на бедра.

- В общем, я поняла самое главное - в этой больнице все из вредности хотят испортить мою красоту, только ты заботишься о том, чтобы я осталась красивой.

Он улыбнулся и воткнул вилку аппарата в розетку.

- Олег, а рука у меня будет страшная? - спросила Алла.

- Не думай пока об этом.

- Да я не слабонервная. Скажи, как есть.

- Повреждения мягких тканей обширные. Да и нам пришлось удалить во время операции размозженные ткани. Но, как говорится, были бы кости, а мясо нарастет, верно?

- Ага. А что с моими костями?

- Пока ещё рано говорить. Надеюсь, что все срастется. В крайнем случае, потом тебе заменят этот фрагмент.

- Чужую кость вставят?

- Нет, синтетический заменитель. Правда, это опять операция...

- Ладно, переживу. Главное, что не безрукая. Хорошо иметь личного хирурга, да ещё с золотыми руками! Подштопает в случае чего, зашьет, спасет, соберет из кусочков.

- А ты опять собираешься вести прежний рискованный образ жизни?

- А куда ж я денусь? Характер - это судьба, как говорит мой психиатр.

Он покачал головой:

- Я думал, что теперь ты по-иному взглянешь на свою жизнь.

- Нет, Олежек. И не надо меня лечить, - Алла стала серьезной. - Я имею ввиду мой характер, а не бренную оболочку, - добавила она.

- Я никогда больше не смогу тебя оперировать. Своих хирурги не оперируют.

- Не боись за меня, дорогой. В одну и ту же воронку бомба два раза не падает.

Олег почти незаметно вздохнул и промолчал. Выключил аппарат УВЧ, помог ей перевернуться на другой бок и снова включил.

Алла была благодарна, что он не стал долдонить, чтобы она берегла себя и вела добропорядочный образ жизни.

Так же молча прогрев ей бедра, он нанес йодную сетку, укрыл её одеялом и сказал:

- Отдохни, поспи. Я же вижу, что у тебя глаза запали. Не нужно так насиловать собственный организм.

- Как прикажете, доктор, - тихо ответила она.

Тихонько скрипнула дверь. Алла открыла глаза, повернула голову и увидела Олега.

- Привет, - улыбнулась она.

- Поспала?

- Да.

- Как себя чувствуешь?

- Хорошо. А ты где был, пока я спала?

- Сидел здесь, на посту. Когда ты уснула, я тихонько приоткрыл дверь и слушал твое дыхание. Иногда заглядывал и смотрел на твое лицо. Знаешь, во сне у тебя совсем другое лицо - спокойное и даже беззащитное.

Алла, в общем-то, не любительница лирических излияний, слушала его с улыбкой, и что самое удивительное - ей нравилось это слышать! И нравилось смотреть на его лицо, озаренное выражением безграничной нежности. Казалось бы - хирург, представитель суровой профессии, предполагающей профессиональный цинизм, и вот на тебе... Слушал её дыхание, смотрел на неё спящую... Романтик, да и только.

- Олег, сколько тебе лет?

- Сорок три.

- Никогда бы не подумала...

- Что - выгляжу значительно старше?

- Нет, я не об этом. Не подумала бы, что ты можешь так говорить. И профессия у тебя неподходящая для романтики, и возраст. Уже не юнец, чтобы лепетать сентиментальные глупости, и не старец, готовый обслюнить и обсюсюкать любую молодую женщину.

Он молча смотрел на неё с той же улыбкой - нежности и понимания.

- Не смотри на меня так, а то я сейчас заплачу, - Алла отвернулась и в самом деле шмыгнула носом. - Черт! - Она вытерла мокрые глаза ладонью. Что это я разнюнилась?.. - Повернувшись к нему, Алла посмотрела на него. Непонятно почему, выражение её лица было немного виноватым. - Извини, пробормотала она. - Терпеть не могу бабьих соплей. Когда баба начинает кукситься и рыдать, я только злюсь. Никогда не плакала, даже в детстве. Вообще не умею плакать. Лишь позавчера почему-то пустила слезу. Представила, что умерла, и так стало себя жалко... А ведь я и в самом деле умерла. Говорят, что люди, пережившую клиническую смерть, видят какой-то тоннель, свет, а я, когда умирала, видела черный провал, как тогда, когда смотрела в могильную яму. И мне совсем не было страшно. Оказывается, умирать совсем не страшно... Теперь не буду бояться смерти. Хоть какая-никакая польза.

- Бояться смерти и в самом деле не стоит, но меня огорчает, что ты сделала такой вывод. Это означает, что ты и дальше будешь рисковать жизнью...

Почему-то её не разозлили его слова, хотя когда другие мужчины говорили ей примерно то же самое, Алла всегда злилась и огрызалась, что лучше знает, как ей жить и как распорядиться своей жизнью. Теперь она понимала, что ей так говорят вовсе не ради желания вмешаться в её жизнь, а потому, что боятся её потерять. Мужчины и раньше говорили ей, что боятся её потерять, но тогда смысл сказанного не доходил до нее. А теперь, когда это сказал Олег, она совсем иначе воспринимает его слова.

"Кажется, я опять влюбилась", - подумала Алла и обрадовалась.

- А я в тебя влюбилась! - не замедлила она оповестить любовника, улыбаясь.

- Я в тебя влюбился ещё вчера, - ответил он с той же нежной улыбкой.

- Когда меня привезли почти без сознания? - не поверила Алла. - Что может быть привлекательного в умирающей женщине? Ни поговорить, ни похохмить, ни потрогать так, как хочется.

- Мне трудно объяснить это словами... Не очень-то я умею говорить женщинам слова, которые они любят.

- Рискни, я пойму, - подбодрила его Алла, удивляясь, что ей хочется услышать эти слова, хотя раньше она бы от них отмахнулась, заявив со свойственным ей цинизмом: "Не размазывай сопли на моем плече! Терпеть не могу слюни в розовой глазури!".

- Когда я тебя увидел - белое лицо, черные волосы, удивительные черты лица, - то подумал, какой же мерзавец решился уничтожить такую красоту! Да как же у него рука поднялась стрелять в такую женщину! И сказал себе, что не дам погибнуть столь необычной красоте. Хоть ты уже теряла сознание и была с закрытыми глазами, в тебе чувствовалась внутренняя сила, скрытый огонь. И когда анестезиолог сказал, что мы тебя теряем, я подумал, что если потеряю тебя, то потеряю и часть себя самого. Я уже не отчуждал себя от тебя. И вместе с тем, почему-то не мог решиться на прямой массаж сердца. Представить, что я рассеку тебе грудную клетку и коснусь рукой твоего сердца, было свыше моих сил, хотя я хирург, могу и должен делать это. Но другие пациенты были для меня безлики, а ты нет. Твое лицо даже под наркозом было особенным. К счастью, инъекции адреналина оказалось достаточно. А то я даже и не знаю, как бы поступил. Наверное, попросил бы делать прямой массаж сердца Сергея, ассистента. А может быть, отрешился бы от мысли, что ты - это ты, и сделал сам. Не знаю... Впервые за операционным столом я не мог принять решения.