- Почему бы и нет?
- И еще: до того, как вы заняли тело этой гадкой женщины...
- ... прекрасной девушки, уверяю вас.
- ... оно было пусто?
- Думаю, да. Я там, во всяком случае, никого не обнаружил. Зато, вернувшись в свое, нашел там начатки новой личности!
- Однако существование этого пустого, то есть неодушевленного разумом, но вполне жизнеспособного тела должно же иметь свое объяснение?
- Не знаю, - сказал я. - Уверяют нас оптимисты, да и вы намекнули только что, что душа жива после того, как тело обратится во прах. Может, это еще неизвестный клинический случай, когда душа умирает из тела первой?
- Что-то вы всё с ног на голову... - недовольно заметил философ. - В таком случае, я вообще отказываюсь вас понимать.
- В литературе и более невозможные случаи описаны, - аргументировал я. - У Апулея, например, 'Золотой осел'. Или некий господин, не помню фамилии, чей разум переместился в жука? Да мало ли?
- Там, очевидно, причиной какой-то волшебный напиток был. А я уж давно не верю волшбе.
- Я думаю, в моем случае моя чрезмерная склонность к сочувствию всему виной. Расчувствовался, расслабился, знаете. Это с одной стороны. С другой - гениальная эмпатическая интуиция этой женщины, благодаря которой она и сумела прибрать меня к рукам. Знаете, я бы и сам разобрался с этим, да не достаточно, боюсь, умудрен, - подсластил ему я. - Далеко не настолько, как вы.
Это его не то чтобы подстегнуло, но заставило еще на некоторое время задержаться на этой теме. А то он уже было начал охладевать, видя во мне враля.
- Да, запутано всё, - сказал он, подогретый моей грубой лестью. - В некотором смысле все мы повязаны, ты - это я, я - это ты, он, - ученый указал на ближайшего к нему сподвижника, - и я, и ты. Все мы осколки единого целого, когда-то бывшего, или которому быть предстоит. Но ваша проблема... Чтоб при полном отождествлении с объектом исчез сам субъект? Нет, сколько живу, а на моей памяти таких нелепых случаев не было.
- А вы? Ваше пожизненное как объяснить? Новая жизнь...
- То, что произошло со мной, вам, голубчик, лучше не знать, - увернулся от прямого ответа мыслитель. - Можете отнестись к моему случаю метафорически. Да, было. Да, сидел. Но теперь с прежней жизнью покончено.
Нельзя описать то разочарование, которое охватило меня, услышавшего столь заурядное толкование. А я-то его незаурядным, нетипичным считал.
- А как же Сердюк? - как за последнюю надежду ухватился я, забыв о вспыльчивости упомянутого.
- Что еще за Сердюк? - мягко, без гнева, но и без особого любопытства переспросил Сидоров.
- Тот самый. Тот, кто кроме вас в вашем теле кроется.
При упоминании Сердюка юноши вновь потупились, а Маргулис, отчаянно гримасничая, делал мне предостерегающие знаки.
- Вы, видимо, водопроводчика имеете в виду, - предположил Сидоров. - Да, действительно, он некоторое время посещал мои семинары. Но я отчислил его за ничтожество. Поскольку таким паскудам места среди нас нет. Да и фамилия его Баранов была.
Похоже, подумал я, этот заурядный Сидоров о присутствии в нем Сердюка, равно как и исторических личностей, попросту не догадывается. И я с горечью должен был признать, что Casus Serdjuk - Sidorov - не мой случай.
- Так как вы сказали? Сердюк? - вдруг переспросил учитель, когда я уже было решил, что тема закрыта. - Что-то чрезвычайно знакомое. Так... Это не вы ли давеча со мной об эмпатии?
И он тут же о чем-то крепко задумался, даже вспухла жила во лбу. Такое умственное напряжение, как мне стало казаться, не могло не разрешиться откровением. Я попытался стушеваться, отойти, как говорится, в тень, чтоб не мешать его размышлению, которое затянулось, и я волей-неволей вынужден был прислушаться к диалогу перипатетиков, прогуливавшихся неподалеку.
Их имен, к сожалению, я вам привести не могу. Простыня в этом месте оказалась подпорчена и имена их размыты - слезами! о судьбах мира часто я плакал тогда - но сохранились их даты рождений, согласно которым - для гороскопа - один был Овен, а другой - Телец.
Разговаривали они вполголоса, но так, что я слышал, и насколько я помню, первая схваченная мной реплика принадлежала Тельцу.
- Но ведь разум нам говорит: есть только здесь и нет никакого там.
- Согласен, - сказал Овен. - Когда я здесь, там меня действительно нет. Но ведь не будете же вы отрицать, что пространство за забором, даже если вас там нет, каким-то образом все-таки существует. Да и в вашем сознании оно присутствует а приори, хотя возможно, вы там и не были никогда.
- В моем сознании и преисподняя существует, - возразил Телец. - Но верить в ее реальное существование я не обязан.
- В преисподнюю и я не верю, - сказал Овен. - Но относительно внешнего мира есть же неопровержимые доказательства. Положим, то, что снаружи наша стена напоминает кремлевскую - чушь. Но ведь ходоки, пилигримы, паломники, самовольщики, наконец, ходят туда-сюда, свидетельствуют. Даже пиво приносят, которое, как вы знаете, не производят у нас. Значит, не только внешний мир существует со всеми присущими ему атрибутами - пиво, бордели - но и надежная между нашими мирами связь. Канал. А помните Волопасова из 23-го нумера, что умер на наших глазах? Куда он, по-вашему, отправился?
- В преисподнюю, - мрачно сказал Телец.
- Которую вы за отсутствием свидетельствующих о ней источников напрасно отвергли.
- А Данте - чем не свидетель? Да еще красноречивый какой.
- Данте в наше время никто не принимает всерьез.
- А что время? - меланхолически сказал Телец. - Как определить время иначе, чем краткое мгновение между прошлым и будущим, стремящееся к нулю. Следовательно, и времени тоже не существует.
- То, что вы сказали, есть парадокс. И как всякий парадокс держится на подмене понятий. Или передергивании карты в вашем случае. Так же и пространство, бесконечно сужая, можно свести к нулю. Если вас нет в некий момент времени в данной точке пространства, в которой, например, нахожусь я, то это не значит, что ни времени, ни пространства нет. Так вы и меня, пожалуй, станете отрицать.
- Почему бы и нет? - хладнокровно предположил Телец. - Если я не могу одномоментно быть в разных местах, тем паче в разных телах, или иначе: быть вами, оставаясь собой, да хоть бы и вы попробуйте предположить обратное...
- Очень мне нужно колонизировать ваш убогий мирок. Ваше сырое серое вещество, зыбкое, словно студень. Вот как сейчас двину, так вы у меня живо раздвинете границы пространства, отлетевши к дальней стене. И даже возможно, что время и пространство на какой-то момент действительно померкнут для вас.
- Только напрасно время потратите. Ах, не ловите на слове. Это я для вашего удобства употребил. Раз уж вам так уютно в вашем воображаемом измерении.
- Все это, господа, махровый махизм, - вступил в разговор Маргулис, которого давно подмывало. - Вопрос времени и пространства, действительно, для многих спорный. Теоретический, я бы сказал, вопрос. Предлагаю вам вернуться к телесным ощущениям. Вот что действительно невозможно отрицать. Ваш спор, таким образом, тут же приобретет конкретность и осязательность.
- Как реакцию мозга на телесные раздражители осязание, действительно, невозможно отрицать, - сказал Телец. - Особенно если ощущения острые.
- Вот как? Вы знакомы с острыми ощущениями?
- А как же. То ли вас колют толстой тупой иглой, то ли тонкой. В последнем случае ощущения значительно острее.
- Да, но к разряду приятных эти ощущения не отнесешь, - сказал Маргулис.
- Это ж осязание, - снисходительно заметил Овен, подхватив тему, - несущее нам боль. Осязанием наказуют. А то и истязают почем зря.
- Но вы же не будете отрицать, что осязание способно нам доставлять необычайно глубокие наслаждения? - сказал Маргулис, и мне стало ясно, куда он клонит, эротоман.
- То есть, как не буду? Буду, - сказал Овен. - Это для мазохистов наказание - наслаждение. А для нас - нет. Я понимаю, - вдруг загорячился он, - без наказания нам нельзя. Как говорит наш учитель: когда входишь в салон метафизиков, бери с собой плетку. Я, говорит, вас, либо до сумасшествия, либо до совершенства доведу.