- Штабс! - не поверил глазам поручик. - Живой, здоровый! И невеста при нем! Вы ведь Катя? - Он бросился, было, к ним, но остановился на почтительном расстоянии, вновь покраснев. - Он про вас мне рассказывал. Мое почтение, царевна, - издали крикнул он.

- Потом ужо познакомитесь, - поторопил строгий распорядитель. - Пожалуйте в ванную. А вы руки сполосните хотя бы.

Последняя фраза относилась к Антону с Изольдой, которые выглядели относительно чисто.

- Я так рада... так рада... - не находила слов Изольда. - И здоровье, и... - обернулась она к Кате, - и вы...

- Оклемался в хорошем климате, - сказал Павличенко, стесняясь своей улыбки, которую никак не удавалось прогнать с лица.

- Я про вас уже все знаю, - сказала Катя. - Сережа мне рассказал, пока мы вас дожидались.

- Почему же вы так были уверены, что придем? - спросил Антон

- Хозяин нас убедил. Этот человек, что сейчас вас впустил, уверял нас, что вы, господа, непременно с минуты на минуту явитесь. Мы и поверили. И не напрасно, как видите.

В тарелочках, что стояли перед ними, был какой-то шпинат, но они к нему не притрагивались. Собака с ослом беспрепятственно гуляли по залу, никто им не мешал заглядывать в подсобки, совать носы в каждый угол, и до тех пор, пока не вернулся хозяин с вымытыми и одетыми в пижаму офицерами, дела до них никому не было. Да и хозяин, он же швейцар, не был с ними особо строг.

Поручик оказался облачен в голубенькую в блеклых цветочках пижаму, а полковник - в розовую, без цветов, обе были малы. Полковник отнесся к пижаме критически.

- У вас только эти расцветки, мэтр? И нельзя ли послать кого-нибудь купить что-либо более приличествующее?

- Уже послано, - буркнул лохматый распорядитель. - А покуда и в этих пощеголяете.

- Значит, и доктор, и матрос должны появиться, - сказал поручик.

- Черт, совсем, было, забыл.

Штабс-капитан сунул руку в карман и вынул, держа за талию, небольшого матросика, поставил его на стол. К удивлению и радости, к которой и ужас примешивался, этот двухдюймовый матрос оказался живой.

- Володя! Володичка! - вскричала Изольда тоном чеховской няньки. - Бублик ты мой надкушенный, - умилялась она его малости.

Матросик не давался в руки, кутался в носовой платок и что-то кричал, но его писк был тоньше мышиного.

- Откуда он у тебя? - спросил Антон.

- Упал ко мне в карман, когда я мимо утеса грёб.

- Ма-аленький, - растрогалась Изольда, пестуя его, не выше перста. - Как же ты так? Обидел кто? Или сам обиделся? Я тебя в ухе на ниточке буду носить.

Матросик вырвался из ее пальцев и побежал по столу, наступая в тарелки. Жесты его выражали гнев. Подошедший ослик попытался слизнуть его языком, одновременно порываясь что-то сказать, но Антон ткнул его кулаком в морду, опасаясь, что он сболтнет лишнего.

- Й-а!

- Чего орешь?

- Нет, это я, - сказал поручик. - Он мне на ногу наступил.

- Теперь нам только доктора не хватает, господа, - сказал штабс-капитан.

- А это не он ли? - сказала Катя, указывая за окно.

Улица сквозь стекло оживала прохожими. Проезжали автомобили: тойоты, форды, пежо. Двухколесный кабриолет подкатил к крыльцу. Рыжеусый кучер придержал вожжи, пассажир сошел, и вступил в диалог с возницей, придерживая саквояж и энергично размахивая свободной рукой - жестикуляция, не свойственная спокойному доктору. Однако это был он. Коляска отъехала, а доктор, поозиравшись, ступил на крыльцо и через минуту, прижимая к животу саквояж, появился в проеме двери.

- Милости просим, - дежурной фразой приветствовал его распорядитель. Однако прежде чем пустить его через порог, велел открыть сумку и сунул туда руку. Доктор нервно рванул саквояж на себя, но тот уже вынул, брезгливо держа за ствол двумя пальцами, кольт. - Теперь проходите. А склянки ваши мне ни к чему.

Собака во время этой сцены лаяла, но не зло, как бы говоря своим видом: я б и не лаяла, да знаешь ли, долг, братец.

- Как добрались, доктор? - спросил полковник.

- Слава Богу... Слава Богу... - бормотал доктор, обходя стол, хватая за руки всех по очереди и каждую надолго задерживая в своей.

- Вид у вас немного безумный, - заметил Антон.

- Не менее суток на дереве просидел, - сказал доктор, тряся его руку.

- Суток? - удивился Антон. - А у меня не убывало утро.

- А я тоже... сутки, - сказала Изольда, чуть покраснев.

- А вы, полковник?

- Черт его знает. Такое впечатление, что времени в его брюхе вообще нет.

- В чьем брюхе?

Полковник очень коротко пересказал свои приключения в утробе левиафана, при упоминании о котором матрос торжествующе пискнул. Пальтецо-то не скинули, вспомнил полковник про старика в канализационном колодце, но тут же снова забыл о нём.

- Обратите внимание, господа, - сказал поручик. - Этот марсианский матрос немного подрос.

Действительно, росту в матросе прибыло примерно на дюйм, что составило примерно пятьдесят процентов его бывшего роста.

- Если он всякий раз, как на него внимание обратят, будет увеличиваться в полтора раза, то скоро всех нас перерастет и за пояс заткнет, - сказала Изольда.

- А потом поручика повстречал, - закончил полковник, - и уж потом мы вдвоем... А вы, штабс-капитан?

Один за другим присутствующие изложили свои истории. Вряд ли со всей искренностью, ибо Изольда, например, ни словом не упомянула о попутчике, а Антон - о своем превращеньи в осла. Лохматый швейцар проявил себя наиболее внимательным и сочувствующим слушателем, он поминутно вздыхал, издавал возгласы, мотал головой, ударял себя по коленям, всячески выражая свое восхищение и сочувствие. Но смотрел как-то непрямо - искоса, словно заискивал в лице каждого или пытался участь свою в каждом из них прочесть. А едва ловил на себе чей-либо взгляд, то тут же свой уворачивал, так что любой, кто обратил бы на него больше внимания, мог счесть его прямые проявленья участья неискренними, а непрямые проявления пристальности - умыслом или корыстью.

- Время здесь как-то странно течет. То мгновенно быстро бежит, то отстает на целые сутки, - сказал Антон.

- Противоречия...

- У нас нет противоречий, - перебил поручика хозяин. - А время действительно, здесь особенное. Надо вам загодя привыкать. Вместо, к примеру, осени - здесь тоска смертная, а вместо лета - любовь. И эти состояния могут появляться по семь раз на дню, а у кого и поболее, в зависимости от темперамента. А зима или вечер соответствуют размышлениям об абстрактных вещах.

- Хорошо, что не осенью мы пришли, - сказала Изольда. - Только смертной тоски нам не хватало.

- Тут все пришлые, - отозвался хозяин, отчего-то вздохнув.

- Сам-то давно ли здесь? - спросил полковник.

- Осень и две зимы.

- Сколько ж это в реальном времени?

- Осень и две зимы, - стоял на своем лохматый.

- Свихнешься с вами, - сказал поручик. - Зачем же вам часы на стене?

- Они не показывают времени. Тикают просто так.

- Что ж, хорошо здесь? - спросила Изольда.

- На любителя, - ответил хозяин.

- Происшествия в этом городе происходят?

- Происшествия? Как же. Давеча женщина прямо с поезда из Финляндии на рельсы бросилась.

- Неужели эту женщину переехало? - ужаснулась Изольда и даже поежилась, припомнив свои вчерашние мысли по поводу Карениной.

- Машинист вовремя спохватился, успел отвернуть.

- Как же он с рельсов-то отвернул?

- Ну уж не знаю как. Пожалел, наверное.

- Да, но рельсы...

- У нас все отворачивают в таких случаях. Я вот намедни собаку пнул - попалась под ноги, не успел отвернуть. Так поверите ль, всю ночь не спал, всё ворочался, до того мне за это стыдно было.

Собака и ослик одобрительно повертели хвостами.

- Куда мы попали, все-таки? - задал полковник прямой вопрос.

- Не извольте насчет этого беспокоиться, - засуетился хозяин. - Уж я вас привечу. Не будете сожалеть.

- Место до крайности странное, - продолжал Одинцов. - Даже эпоху с первого взгляда не определишь. Двадцать первый век пополам с девятнадцатым.