Девочка пустилась в плач.

- Зачем ты девочку огорчил? - напустилась на Кравчука Ботаника. - Нельзя, дети, курить, это пожароопасно. И не нужно поджигать людей, Танечка. Иди ко мне, я тебе глазки вытру.

Попытка инквизиции над майором хоть и закончилась благополучно, но облегчения ему не принесла. К нему тут же подступили дети постарше.

Только двое - с плеерами - танцевали, обнявшись, каждый под свою музыку и не принимали участия в истязании.

- Ты дотанцуешься, Пахомова, - сказала училка девочке с плеером. - Мальчишки есть мальчишки. Потанцуют и бросят. А ты, Пахомова, потом куковай... то есть, кукуй одна.

- Кто с тобой? Где казна? Сколько оружия? Есть ли вертолеты? - приставали к майору ушлые юноши.

Как на грех воздух зарокотал, завибрировал, и из-за верхушек сосен показался вертолет.

- Ваш?

Вертолет, к майорову счастью, не стал задерживаться, пролетел над поляной.

- Повесить его повыше. Пусть развевается на ветру, - сказал тот, что был с пистолетом, сооружая петлю.

Маринка дернулась.

- Постой, - попридержал ее я. - Может, он действительно знает больше, чем нам говорит.

- Хочешь полковником стать, майор? Получить повышение через повешенье?

- Лучше его использовать в качестве хавчика, - возразил ему его приятель. - Нам еще идти и идти.

- Тащить его с собой? Так ведь и хавчик кормить надо.

- Я умею котлеты... по-киевски... Знаю рецепт... - забормотал майор.

- Вот, дети, Matricaria recutita, - говорила меж тем Ботаника группе собравшихся возле нее в основном девочек. - Ромашка, правда аптечная. Однолетнее растение семейства сложноцветных. Ее белый цветок содержит пестики и тычинки. А также горечь неразделенной любви. Но это только в том случае, если гинецей и андроцей не тяготеют друг к другу. Или один тяготеет, а другой нет. - Она секунду взгрустнула. - Если этой горечью опоить мужчину...

- Что такое любовь? - спросила одна из слушательниц.

- Ах, дети, это такая тяга... Эта тяга, дети, сильней, чем тяга к знаниям. Это такая... Это такое... Соловьева и Кравчук! Прекратите петтинг!

Юноши отвалили от Семисотова посмотреть на петтинг, и таким образом участь майора оказалась отсрочена вновь. Шоу с веревочкой было отложено.

- Шла б ты в этих шортах знаешь куда... - злобно себе под нос произнес Кравчук.

- Когда будем проходить анатомию, мы с вами подробней поговорим, - продолжала, не слыша его, учительница. - Но уже сейчас я могу сказать, что любовь таит в себе много опасностей. Можно, например, заразиться гриппом. А можно сойти с ума. Как Джульетта, - сказала Ботаника, помешивая варево.

- Извините, - подал голос со своего конца поляны Семисотов. - Это вы сами... есть будете?.. Или хотите отравить кого?

- В чем дело, военный?

- Запах зловещий... Грибной ? 7... То, что вы называете шампиньон, на самом деле бледная поганка.

- Хватит выёбываться, - сказала ему педагогиня. - Простите, дети. Не слушайте его. Я уже два с половиной года курс 'Новой русской ботаники' преподаю и проповедую. Он ошибается или врет. Ему с того места не видно. Поганки так рано не водятся. Я сама первая буду есть. Едущие вместе эту еду будут жить долго и счастливо. - Она действительно зацепила ложкой из котелка гриб и проглотила. - Видите? Ничего со мной не случилось. Хотя суп до готовности еще не готов.

- То есть, как врет? - загорячился пожарный. - Едущиеся вместе... - Он волновался пуще прежнего. - Ядущие этот яд... фаллоидин... через двенадцать часов... через неделю летальный... пожелать вам спокойного супа...

Девочка со спичками продолжала таскать травку и веточки, но незаметно, подкладывая их ко стволу сзади. Потом вновь вынула из кармашка спички, которые забыли отнять.

Тут я не выдержал: повторная попытка поджога; суп-сюрприз из поганых грибов. Я кивнул Маринке, изготовился и привстал.

- Те чо, мжик? - вскинулся тот из ребят, что был вооружен, заметивший меня первым.

Я выскочил, выхватил пистолет, выстрелил. Патроны сразу же кончились. Я заорал. Теперь уже все обратили на меня внимание, я тоже успел заметить, пока несся к пожарному, что парень вынул пистолет из-за пояса, но тут же упал ниц: Маринка выпалила поверх его головы короткую очередь. Пистолет он выронил, я подхватил его на ходу, на ходу же вынимая нож, коим и пресек вервие, опутавшее Семисотова. Майор же, видимо, ошалевший, от меня так и шарахнулся. Судя по его лицу, искаженному ужасом, я им не узнан был. Вряд ли я, даже со всем своим милицейским участком, был способен кого-либо так напугать. Костром он тоже не мог быть настолько испуган. Аутодафе бы так скоро не состоялось, ему самому ничего не стоило ногами разбросать костер. Что-то другое испугало его.

Вдруг длинный язык пламени, словно рука Диавола, метнулся за ним и ухватил за ногу, он упал, и был мгновенно втянут рукой-языком в костер, вспыхнувший ярче.

Маринка за моей спиной разгоняла бойскаутов, постреливая вверх одиночными, и я не мог судить, насколько это зрелище ее потрясло. Если она его вообще видела.

Я, хоть и находился рядом с событием, но ни помочь, ни помешать не мог, настолько мгновенно все произошло. Только что был Семисотов, и вдруг - нет его. Слизнуло языком пламени. Помню лишь то, что в спину - а стоял я лицом к костру - вдруг дохнуло чем-то парным, зловонным, и как будто мохнатая тень махнула в огонь. Пламя вспыхнуло с внезапной силой, как если б на угли подали струю пропана или взорвалась Пороховая Башня, я зажмурился, но и сквозь веки видел, как столб огня взметнулся по стволу вверх, столб стоял буквально секунду, а когда опал, то ни дерева, ни майора уже не было.

Я лишь теплое дуновение огня ощутил, хотя стоя на таком расстоянии должен был бы до костей обгореть от столь интенсивного пламени. Все произошло настолько мгновенно, что действительно походило б на взрыв, но без присущего взрыву треска.

Тень упала на обгоревший пенек, я оглянулся. Маринка, направив ствол в землю, разинув рот...

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Вечерело. Становилось страшно в лесу. Как прошел день, она не заметила, словно время в ней замерло или замедлило ход, остановился внутренний хронометр, а потом спохватились и перевели его стрелки сразу на много делений вперед. Вероятно, часов десять прошло с тех пор, как она, оглянувшись на хижину, ушла этой тропой.

Беспечные дневные птицы уступали хоры ночным - с их редкими, резкими звуками, которые по мере сгущения тишины, становились пронзительней.

Вот уже более получаса кто-то шел с той же скоростью параллельно тропе, подминая кусты, ломая ветви, преследуя с нескрываемым треском, выбирая, может быть, подходящий момент, чтобы накинуться. А однажды она уловила углом глаза движение и - на долю секунды - силуэт прямоходящего существа, его сильное мохнатое плечо коричнево-бурой масти.

Шевельнуло волосы на голове - ветром? Ужасом?

Впереди прямо с тропы вспорхнула большая птица, взмыла вверх - вперед и немного левее - села на ветку, перепрыгнула на другую и замерла, устроившись на ночлег. Ночные животные высовывали морды из нор, дыр, недр.

Несмотря на сценическое, а позднее и военное прошлое, бурное скорее из отвращения к обыденности, чем по складу характера или из любви к приключениям, ей действительно стало страшно.

Редко ей приходилось оставаться одной, и ни разу - в лесу, ночью. А между тем, солнце садилось. Суетливо, по-вороватому стало темнеть. Ужас, лесной царь, заступал место солнца.

Ей никогда еще не бывало так беспросветно тоскливо, разве что единственный раз в компании с Мейерхольдом, о котором догадывалась каким-то шестым инстинктом, что именно он со своей театральной теорией ответственен за две революции, разруху и бардак в стране. Ее не пугала перспектива встречи с лесными обитателями - в конце концов, против зверей, людей и нежити был при ней маленький браунинг.

Более всего ее страшило одиночество. Вероятно, поэтому она редко отстраняла ухаживания мужчин. Ротмистр Байков, пропахший своей лошадью. Чех со странной фамилией Заебал. Этот был при ней до тех пор, покуда она не нашла случайно и не швырнула ему в лицо фото и письма пани Заебаловой. Геннадий, завзятый покерщик и понтерщик. Ростовчанин. Я ему эполет изготовила и пришила, сказал, что будет носить в мою честь, хоть и смешно в этом эполете выглядел. Непорочное зачатие предлагал. Не хочу непорочного. Где он теперь, этот славный подполковник? Может, естественной, наконец, смертью убит?