- Звал, звал. Знаешь сам, я персона отзывчивая. Откликаюсь на имя Васёк.

- Да какая персона - ты всего лишь воображение, мысль: выпуталась из извилин и пошла гулять. Я в своей голове главный.

- Мы с тобой - словно орел двуглавый. И какая голова главная - зависит от ситуации и настроения. Некоторые это понимают и двойные фамилии себе берут. Общаешься с ним как к Бруевичем, а он - Бонч.

- Это ж до каких ситуаций можно дойти. Стоит правой голове расплеваться с левой, и что же - во мне гражданская война?

- В человеке левое и правое никогда не бывает на равных, одно другое в пределах черепной коробки все время теснит. Как сочетать враждебные желанья? Сомнением и соревнованием движим мир. Благодаря асимметрии головного мозга. И лишь когда побеждает одно, тогда и может человек немного времени существовать относительно безмятежно.

- Занятная мысль.

- Дарю. Владей, Володя.

- Еще скажи: дуализм. Дурак.

- Что ж, дурак - состоянье нам обоим привычное. Захоти ты меня удивить, ты б меня мудрым назвал.

Оба беседователя на некоторое время приумолкли, занятые вновь открывшимся обстоятельством. Состояние собеседования и даже вражды, или дуализма, как изволил выразился Васёк, было матросу присуще. Особенно в тех случаях, когда он оставался один. Но тут он с досадой заметил, что и тропа под ним стала двоиться, чего раньше даже в период контузий и отравления алкоголем с ним никогда не случалось. Чем это было вызвано? Двойственность мышления обернулась раздвоением восприятия? Или такую уж перед ним раскатали тропу? Это не была колея, обеим половинкам которой свойственно всегда лежать параллельно друг другу. Здесь левая то и дело уводила за обочину и пропадала в лесу, правая вела себе соответственно, они пересекались, накладывались друг на друга, менялись местами и, в конце концов, так переплелись, что он не мог себе достоверно сказать, правая под ним тропа или левая. Которая же из них верная, почесал в затылке матрос? Считая своей задачей первым выйти к казне, чтоб пополнить портмоне партии, он теперь колебался, на какую из троп ступить. Его шансы, и без того невеликие - один к семи - уменьшались вдвое.

- Что за упрямство в тебе, Вован? Те, кто тебя послал - давно уже умерли и ныне весело пребывают в раю. Я им даже немного завидую - им уже внятно все. А тут живи, сомненьями мучайся. Загробной, гады, не гарантируют. Так что надобно от этой брать всё, что лежит. Не лучше ли самому этой кассой воспользоваться, чем делиться с членами партии? К тому же доля твоя будет не так велика, когда разделишь с прочими соискателями.

- Партия, брат, это сила. Знаешь, я на подвиги и даже на подлости готов, за своей спиной эту силу чувствуя. Это чувство помогает выполнять задания партии и отовсюду выкручиваться. Ради светлого будущего, Васёк.

- На миг и впрямь вдали померещилось светлое будущее. Те истины, которые прочно усвоил, мешают тебе наслаждаться существованием, да и просто жить. Царство небесное на земле? Бл...бл...блаженство? У меня от этой мысли уже мозоль на темени. Ты хоть не думай тем местом, где я.

- Думай - не думай, а ничего хорошего из этих дум не произойдет. Недаром мозг на говно похож. О чем это я хотел? Скользкая мысль, не ухватишь.

Он едва не упал, наступив на какой-то сук, скользкий, словно кусок потроха - это змея, похваляясь узором, медленно перетягивала узкое тело слева направо через тропу. Эта продолговатая тварь напугала его. Эта сволочь с нечистой совестью в содроганье ввела. Взять бы маузер да убить ее. Но он знал, что согласно фольклорным представлениям - змеи бессмертны. Убить - не убьешь, только время потратишь зря.

- Это не мысль скользкая, это скользкая у тебя тропа, Володь. Чего только не натворишь от усердия в стыдливом сотрудничестве с ЧК. Интендантов припомни.

- Экие экивоки. Да любой Володя на моем месте так же бы поступил. Будешь вынужденно правдив, когда тебе наганом в лицо тычут. Где сам-то бываешь минуты предательства и преступления? Почему молчишь? Жизнь, брат, строго устроена. Не зарекайся. Кто знает, как эта жизнь обернется, и что еще предстоит испытать по ходу действия этой хуйни. И глупость, и гнусности, и душевные раны, может быть.

- Насчет душевных ран не беспокойся. Заживут, как на подлеце. Ты, кажется, кусок колбасы утаил от товарищей. Не возражаешь вместе пожрать? Пока мы с тобой оба не свалились от истощения.

- Милосердная мысль.

- Мыслей, Вован, у меня много. От простых до пространных, от привязанных к минуте и месту до абстрактных и всеобъемлющих. Впору от них состариться.

- С тобой не состаришься. Но того и гляди - изменишься или умрешь.

- Смерть таит свои намерения от нас живых. Как ты от товарищей, чертов чревоугодник. Мне порой кажется, что смертны мы лишь потому, что кому-то кушать хочется. Стой, Вован...

Он остановился. Что-то лежало на левой, или на правой тропе.

- Это что?

- Мыло. Суй в карман. Глядишь - с мылом да молитвой и удастся протиснуться в рай.

- Да ну его.

Он поднял мыло, бросил его в кусты. Но странное дело, по той же траектории оно возвратилось и упало у его ног, хотя готов был поклясться матрос, что в кустах никого, кто бы мог этот кусок обратно метнуть, не было. Он опять его бросил, и снова бросал, пробуя закинуть как можно дальше. Мыло возвращалось к нему бумерангом, куда ни кинь.

- Сделай, как я советую. Карман тебе не оттянет - по крайней мере, на первых порах. Такими кусками не бросаются. Помнишь ли тот прижизненный еще эпизод, Вовила, когда мы с Львом Давыдовичем пулеметами бунт подавляли? А все с того началось, что двое матросов кусок мыла не поделили. Или это мы с Александром Васильичем? Не помню уже.

Матрос поднял мыло, понюхал. Пахло ландышем. Сунул его в карман.

Колбасой он не насытился, а только желудок зря растравил. Ветчина ненаглядная... Курочка в рыжей корочке...Салака, сука, копченая, разогретая в масле, с яйцом... Эти и другие аппетитные эпитеты то и дело приходили на ум.

Во мху, словно в меху, пряталась мелкая живность. Росли какие-то стебли, выглядевшие съедобно, земляничная завязь, шампиньоны и ранние сыроежки. Кое-что он поднимал и при внимательнейшем рассмотрении, почистив слегка о рукав, отправлял себе в рот.

- Хлебный камень ищи, - советовал брат-Василий. - Если его растолочь, размолоть, растереть - мука будет. А так же манна, бывает, валится с неба, расшибаясь в лепешку, которую остается только испечь.

- Ты, Васёк, басни мне не трави. Буду лопать, пока не лопну, невзирая на твой сарказм.

Он поднял, держа за хвост, серую мышь и - была не была - тоже отправил в рот. Животрепещущая пища проскользнула в желудок, упав на самое дно.

- Надо быть осмотрительней, питаясь братьями меньшими. Рассмотреть, расспросить предварительно, что за продукт. Ты знаешь, кого сейчас проглотил? Это был Монтесума, мышиный царь. Весьма неудобное съедобное. Приготовься, сейчас у тебя понос будет.

- У матросов нет поносов... - Возразил Вован, но тут же почувствовал, как в животе возникла возня. - Правда... - согласился он. - Что-то живот изнутри пучит.

- В какой области?

- В области съеденной колбасы. А не короля.

Он ускорил шаги, почти побежал, перескакивая с левой тропы на правую, надеясь движеньем остановить возникшую в животе жизнь. Но терпенью очень скоро пришел конец. Он успел только-только сдернуть штаны и присесть у гнилого пня, как тут же такой фонтан брызнул, словно вновь португалец Фернан открыл Тихий океан, и он хлынул. Или скорее, это было похоже на огненный стул, какой бывает при извержении Везувия на Италию.

Стопудовое облегчение. Он поднял от трухлявого пня зад, весь в золотистой гнили, и почувствовал, что вроде бессильней стал, а голод - только усилился. И опять, едва обретя в животе покой, он принялся за коренья и стебли, неразборчиво и торопливо, словно спеша наполнить возникшую в нем пустоту первым попавшимся содержанием, не очень рассматривая и не отирая уже, за что вновь тут же был наказан недержанием.