ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

- Что вы накинулись? Я вам кем-нибудь довожусь?

Он отстранился, но я, невзирая на холодность, стиснул его еще крепче. Вопрос племянника меня не смутил. Не узнал. Какие-то редкие родственники, которых почти не видел досель. Так мне и надо. Давно не наведывался.

Дверь, что вела из прихожей в зал, была полураспахнута, я увидел накрытый стол. И людей, что сидели за ним, жадно жующих. Но я глянул на них лишь мельком, вскользь, а потом, пока родственника в объятия заключал, мысленно восстановил картинку. Шестеро, одна из них дама. Выглядят очень уж незавидно, в живописных отрепьях, словно бомжи. Один, одетый в одеяло, был то ли пьян совсем, то ли плох. Комната полна злого сивушного духа.

- Кто они? - спросил я, пока мы терлись друг о друга носами.

- Послушайте...- Он еще отдвинулся. - Да постой ты... - Он высвободился из моих рук и уставился на меня с озабоченностью. - Да ты сам-то кто?

- Я твой дядя по матери. Двоюродный.

- Да ну? - с притворным изумлением произнес он.

- Вот телеграмма.

Я предъявил в доказательство текст. Он пробежал его и скомкал листок, чтобы выбросить, но я перехватил. Кое-что мне хотелось бы разъяснить.

- Кстати, доски были гнилые, - сказал он и добавил. - Дядь Жень.

- Ген, - поправил я. - Так кто эти люди?

- Так, земляки, - ответил племянник. - Подвал у меня снимают со вчерашнего.

- Геологи? - Почему-то слово земляки у меня с геологами ассоциируется.

- Да. Ищут каких-то руд. Вчера только вышли из лесу.

Я заглянул в зал. Лица заторможенные, замороженные даже, словно у дохлых рыб. Какая-то инерция в лицах. Разбитость, распятость, несобранность. Но невзрачными не назовешь, выразительность есть. Я помахал им рукой. Закивали. Один, в накинутой простыне - после бани, наверное - тоже махнул в ответ. Только закутанный в одеяло был то ли слеп, то ли мертв - не откликнулся.

- Перекусишь с дороги? - проявил племянник первое гостеприимство.

Что-то шевельнулось в душе, похожее на испуг. Поднялось из глубин некое беспокойство. Словно я здесь уже был и все это видел. Быть-то был, и проживал даже. Но смятение вызывали скорее геологи. Я стряхнул дежа вю, но неловкость осталась. Не хотелось мне присоединяться к этим бледным выходцам.

- Я рад, что с телеграммой ошиблись, - сказал я. - Рад, что ты жив. Тут они просчитались.

- Кто - они?

Я не знал. Следствие лишь предстояло.

- Баня еще не остыла? - спросил я.

Не при геологах же, вызывающих дрожь, начинать дознание.

- Ну а теперь на вопросы ответь, - сказал я, когда мы выбрались отдышаться в предбанник. - Кто решил, что ты умер? Кто телеграмму отбил?

Он изложил мне версию об ошибочном захоронении. Скупо, но образно: мол, помню, что помер, но не помню как. Про гроб, про стамеску, про трус земной. Я всякого насмотрелся, еще более был наслышан, но оживших покойников не приходилось встречать. А теперь один из них приходится мне родственником.

- Сочетание причин, - пожал плечами Антон. - Стечение обстоятельств

Мне и в обстоятельствах приходилось бывать, но с такими не сталкивался. Однако без веры в черта не бывает чудес. А в чертей я не верю.

- А что же врачи? Что написано в их заключении?

- Delirium Tremors.

- Это у них делириум. - С ними я тоже разберусь, решил я про себя. - А это откуда? - Я указал на его запястье, где, паяльник, упомянутый в телеграмме, оставил след.

- Это я степень опьянения проверял.

- Паяльником?

- Сигаретой. Бывает, находит блажь.

- А что про рукав?

- Кошку ловил под черемухой. Черемуха во дворе растет. Видел?

Неоткровенно себя ведет. Недоговаривает. Чую хребтом, там, где у доисторической твари гребень был - что-то таит. Под мухой иль под черемухой, паяльником или горючей слезой - не очень-то убедительно втирает он мне эти версии.

- Что-то нечисто в этой истории. Чеканщик какой-то. Король... Будем выяснять, хочешь ты или нет, - сказал я, настроенный строго. - Поживу пока у тебя, примешь?

- С радостью, - сказал он, которая, однако, никак не отразилась на его лице.

Давно не бывал я в родных краях. Племянник и соплеменники очень интересовали меня. И эти. Геологи, что из лесу - почему они здесь? Надо бы документы проверить: что за народ. Буду рад, если следствие завершится ничем, то есть, ко всеобщему удовольствию. Но: внутренний голос - тот, что в поезде, дежа вю, дрожь. Хребет мой по-прежнему что-то предчувствовал.

- А вообще, как там? - спросил я. Я не стал уточнять, но он понял.

- Пусто. Я думал, в природе не бывает таких пустот.

- Я уверен, что они наведаются - дом обыскать.

- Да кто - они? Врагов у меня нет, только друзья и знакомые. Откуда взял ты все это?

- Умозаключил.

- Да зачем и кому это нужно? - вновь задал он свой вопрос.

Тогда я изложил ему следующее.

Прадед его, а мой дед, по лесам шлялся. На ощупь все тайные тропы знал. Контрабандой промышлял - за кордон и обратно. Мобилизовал его колчаковский казачий взвод в качестве проводника, велели к границе вывести. Это было в мае двадцатого, уже после расстрела Верховного. А дня за два до этого достигли города слухи, что пробирается к границе обоз с царской казной. Ну, царской, не царской, а деньги у адмирала водились.

Действительно, была при казаках телега, в телеге какие-то ящики, прикрытые рогожей, были офицеры вида пехотного, в американских балахонах на случай затяжного дождя. Дед, конечно, поломался для виду, потом согласился, но указал своим подельникам место, где засаду устроить.

Я думаю, будучи человеком сообразительным лет двадцати пяти, Никита, дед, догадался, что в ящиках золото, и его догадливость не укрылась от сопровождающих. Тогда понял он, что, пожалуй, живым его к жене не отпустят.

Казаки их по дороге кинули. Как впоследствии утверждал, находясь в Харбине, один есаул, забрели они в такие дебри, где с лошадьми не могли пройти. Дед направил конных в объезд, мол, с золотом в объезд нельзя, шныряют и красные, и вольные удальцы, показал на офицерской полевой карте, где встретиться. Жизнь - копейка, а казна - много пудов. Ящики пехотные офицеры понесли на себе.

Только в условленное место пехотинцы не вышли. Запланированная засада удалась. Вот только казны, перебив оставшееся сопровождение, дедовы сподвижники не нашли. Так, мелочь какую-то в золотых монетах.

Дед утверждал, что казны никакой не было, а если и была, то увели казаки. Ему поверили и не поверили. Впоследствии тот же есаул, вспоминая в Харбине, утверждал, что полевая касса была. Но с другой стороны, как мог дед утаить от подельников несколько пудов золота?

Тогда же дед сам вывез убитых, чтобы захоронить на кладбище. Вину, видимо, чувствовал. Но на кладбище не позволили. Где-то во поле закопал.

В городе про засаду, конечно, узнали. Слухи и враки до сей поры, думаю, ходят.

- Такие легенды живут веками, а?

- Да, я слышал, но не в подробностях. Прямо роман приколов и приключений, - сказал Антон. - Тут у нас накануне перестройки второй секретарь обкома с партийной кассой пропал.

- Это уже другая легенда, - сказал я.

- Зато достоверная. А нам в приданое - одни преданья. А еще приезжий из Санкт-Петербурга - основал у себя в мансарде масонскую ложу и, собрав взносы, исчез.

После признаний харбинского есаула в эмигрантской газете за деда взялось НКВД. Взялось, да не выпустило.

Иногда эту легенду толковали иначе: известно было, что есаул состоял в боевой организации 'Смерч' ('Смерть чекистам'). И его газетное сообщение вполне могло быть провокацией с его стороны. Но чекисты поверили именно этой, более приятной версии.

- Мы это золото еще пацанами очень искали. Разумеется, не нашли. Но зато я теперь знаю, где не надо искать. Если там килограммов 80, - предположил я, - то в пересчете по современному курсу в доллары - сколько их будет?