- Нет, - твердо сказал Павел.
- И как только язык поворачивается от таких денег отказываться, - проворчал Данилов.
- Ворвались, деньги у кочегара отняли... Будут потом болтать досужие языки, - сказал Сережечка. - Наплетут, что попало: мол, накинулись, избили, а то и убили его.
- Типун тебе на язык. Кстати... - спохватился Данилов.
Он стал вынимать из карманов и ставить на стол банки консервов: одинаковой формы, продолговатые, но различной длины и расцветок.
- Что это? - спросил приятель.
- Языки. Консервированные. Острые.
- Предпочитаю лопаточкой.
Данилов открыл эти банки одну за другой. Зубами выдернул из бутылки пробку. Разлил содержимое по тем же грязным стаканам, которыми до них хулиганы пользовались.
- Портвейн? - принюхался Павел.
- Коктейль, - сказал Сережечка.
- Молотова, - уточнил безносый Данилов.
- Упоительный.
- Убойный. Изготавливает тут, по соседству, один анархист.
Павел предположил, что Сережечка, жмурясь, будет мучительно долго цедить этот мутный коктейль сквозь зубы, но каждый управился со своей порцией одним глотком.
- Хлопнули вроде по маленькой, а хлынуло, как по большой, - произнес сквозь спазмы артист.
- Заклинаю тебя, закусывай. Подай-ка вилочки, кочегар.
- Посмотри, где изготовлено: не в Прибалтике?
- Что, правда Бомарше кого-то отравил?
Они подцепили по языку, которые, к изумлению не только кочегара, но и артиста, усиленно извивались словно силились что-то сказать.
- Он же живой, в натуре, - сказал Сережечка. - Натюр вивр. Да с него еще слюна капает.
- Они ж натуральные. Всяк в своем соку. А чтоб не капало, его надо сначала убить.
- Как?
- Вилкой проткнуть. Вот-так... Научил один натуралист.
Они проткнули и проглотили по языку, что и пронаблюдал Павел, морщась от отвращения.
- Злой попался язык.
- А мне - язвительный.
От стаканов сильно попахивало, но отнюдь не портвейном, а как от Данилова: пряно, остро. Павел, имея стаж, никогда с таким напитком не сталкивался. Однако выпившие не скатились под стол, не скопытились, этой отравы хлебнув, а наоборот, воспрянули еще более. Очевидно, эффект все же положительный был.
- Он не опасен, пока не коснешься открытым огнем, - угадав его мысли, сказал Данилов.
- Как же вы пьете такое?
- Всяк по-всякому. В зависимости от здоровья и здравого смысла. Претворяем этот коктейль в кровь. Зато потом, после коктейля писая, получаем еще более горючее вещество. Воспламеняется от трения струи о сухое дерево. Ей-Бахус. А если заправить бензобак, то количество киловатт в машине возрастает втрое. Зелья сего зело пригубив, можно без дозаправки до того света добраться. А если горючей слезой пустить... В общем, все счастье мира сего сгинет от одной слезинки.
- Так какой же это тогда алкоголь?
- Что это такое, алкоголь или благодать, разберемся позже, - сказал Сережечка. - Так что деньги если не ваши, то я их себе возьму. Чтоб этой суммой сомнительного происхождения зря вас не смущать.
- Я б на твоем месте лучше оставил там, где лежат, - сказал Павел. Все ж ему было жалко эти тридцати рублей, словно отстегнул от себя.
- Так вы же не на моем, - возразил Сережечка, пряча деньги в кошелек, на котором как-то небрежно, наискосок и не к месту было выведено чем-то синим: Jack.
- Зря ты трижды отрекся от тридцати рублей, - сказал Данилов. - Вполне надежные денежки. Зарплата-то тебе еще будет ли? Знаю я эту шарагу. Вечно у них денег нет. То кассир заболел. То начальство в бегах. То бухгалтер отравился-застрелился-повесился.
Устраивать триллеры из-за тридцати рублей Павел не собирался. Поэтому промолчал.
- Ты давай ешь, - угощал Данилов. - Напарник твой не придет. Уголь продал, бутылку выпил, у бабки спит. Одному тебе смену стоять. У нас же этого добра навалом.
И он принялся извлекать из-за пазухи очередные банки с консервами, тут же открывая, комментируя, пробуя.
- Всё языки, языки... Язык - орудие лукавства. Немецкий... Хочешь куснуть?
- На немецком хорошо команды отдавать и повиноваться, - сказал Сережечка.
- Французский...
- Бон сюр, - сказал Сережечка
- Английский...
- Язык международного общения за круглым столом
- Русский...
- Без комментариев. Воркует во рту
- А вот говяжий. Ежели перевести с нашего на него, то мычанье получится.
- Ну-ка... М-м-м...
- Чудаковатый украинский язык. Обожают обжоры.
- Иди сюда, вкуснятина. Ось Барби яка! - Сережечка перемигнулся с девицей с настенного календаря.
- Смешение языков и Вавилон. Лингвистическая евхаристия. Культурные и кулинарные ценности в одной упаковке. Эсперанто...
- Ки-ки-ри-ки!
- Испанский, язык Сервантеса. Не лично писателя, а вообще. Вот ты говоришь глюки... - Про глюки Павел не говорил. - После испанского такой Альмадовар грезится... А этот вот, синенький, с аппетитными язвочками...
Язык, что только что подцепил Данилов, изрядно был синеват, и в отличие от предшествующих, неподвижно свешивался, словно очень давно уже был мертв.
- Похоже, что Елизарого, - сказал Сережечка.
- Допизделся, фашист.
- Вон и дырка в нем - аккумуляторной кислотой прожег, с политурой ее перепутав. Считай, что проткнутый уже.
- Дай-ка мне. Длинный какой... Я раньше тоже кончиком языка до кончика носа дотягивался, - похвалился Данилов. - Теперь, же, когда носа нет... - Он вдруг обеспокоено подвигал челюстью. - И языка что-то нет... - сказал он, пуча глаза и гримасничая, причем левый глаз заметно дальше выпучивался, чем правый, и даже возникало опасение, что он вывалится на стол. За щеку завалился, что ль? - Данилов сунул в рот пальцы, вытянул ими язык и успокоился, спрятав его в рот. - А я испугался, думал, что совсем его нет.
- Ты же им разговаривал.
- Думал, фантомные ощущения. - Он подмигнул Павлу. - Глупые глюки. Вот носа полдня уже нет, а кончик все равно чешется. А может и ты из той же области сновидений? А?
- В каком смысле? - ощетинился Павел. Он с недавнего времени остро реагировал не только на проявления, но и на всякие намеки на нереальность.
- Надо ясность внести. Может, ты мне навязчиво грезишься. А может, я тебе снисходительно снюсь. Ущипни себя. Убедись в своей достоверности. Проверь, не сон ли? А то можно, я переснюсь? Только с носом, а то надоело мне без него.
- Я себя вполне уверенно констатирую, - сказал Павел. - Если кто здесь и выглядит недостоверно, так это вы.
- Может, чарка развеет чары? Прививкой от привидений послужит вам. Замахните - и мы исчезнем, - сказал Сережечка.
- Грустный ты, - сказал безносый Данилов. - Чем нам тебя поразвлечь? Может, ты обидел кого? И теперь угрызенья мучают?
- Кстати, к нам гости, - сказал Сережечка, склонив головку к плечу и прислушиваясь. Павел тоже насторожился, помня о предыдущих визитерах. Он не сомневался, что они вернутся еще. Но в возникшей на миг тишине только и слышно было, как где-то крыса скребет. - Пятеро, - уточнил Сережечка.
Тех было четверо. Еще кого-то по дороге нашли и прихватили с собой.
- Откуда знаешь? - спросил Павел.
- А он видит во тьме, - сказал безносый. - Ему даже луны не надо. Достаточно, чтоб кошачий зрачок мерцал.
- Да еще и сквозь стены?
Но замечание насчет стен оба пришельца проигнорировали.
- Все не поместятся. - Данилов обвел глазами стены, как бы прикидывая, во что обойдется внутренняя перепланировка и стоят ли эти гости затрат и хлопот. - Как ни жаль, но гостей нам принять негде.
- В руках железо. Гости с намерениями, хулигангстеры, - продолжал Сережечка. - Ты, наверное, и впрямь кого-то обидел? Или убил? - обратился артист к Борисову.
- Может, нам милицию вызвать? - забеспокоился Павел.
- А саму милицию потом куда? Кого вызывать против милиции? Силы небесные? Я бы вызвал, не будь я нечист.
- Я, кажется, двери не запер, - сказал Данилов, - когда по малой нужде выходил.
