Терентьев жадно слушал, и морщины на его лице разглаживались. Потом Хозяин уснул. Шатаясь от усталости, я вышел на свежий воздух. Тупая, и пока несильная боль пульсировала в висках, по затылку стучал молоточек.

Окончательно свечерело. Я пытался сообразить, где можно устроиться на ночлег. Прохладный ветерок трепал влажные от пота волосы. Лёгкие жадно глотали ночную свежесть; она казалась сладкой после отравленного свечами, махоркой и болезнью воздуха в комнате Хозяина. Очень кстати подошёл Клыков, дал покурить. Он сказал:

- Молодец, хорошо говорил, даже я заслушался, а старик и вовсе успокоился.

- Наверное, хорошо, - вздохнул я, -только не о том. Есть ещё одна проблема - скоро жить нам станет негде. Отсюда лес прогонит, а в Посёлок Пасюк не пустит. Знаешь, Клыков, нам нигде не рады. Я позвал на помощь чужаков. На первое время это выход. А дальше надо будет решать. Слушай, что-то я устал. Где тут можно поспать?

- Да где хочешь. Вон сколько пустых домов, заходи в любой. А лучше иди к Ольге. И Катя там, пообщаетесь. Накормят тебя девчонки, напоят, да спать уложат.

- Клыков, - попросил я, - Будь другом, проводи. Я не знаю, где они живут.

* * *

- Ну, что вы, в самом деле? Отстань, Клыков, ну, отстань, - но тот не отставал.

- Хватит спать, лежебока, - требовал он. - От Пасюкова пришли. Говорить желают.

- А я причём? - попробовал отбиться я, - Ты главный, ты и говори.

- А они не хотят со мной. Они опять хотят тебя.

- Хотят, перехотят, - забубнил я, пытаясь стряхнуть сон. Сговорились они, что ли? В который уж раз, едва засну, начинают будить. Лучше бы совсем не ложился, чем так. Голова, будто из свинца, мысли не то, чтобы разбегаются - их вовсе нет.

Я никак не мог вспомнить, куда подевал сапоги. Их принесла Ольга. Она, вытянув руки перед собой, держала мою раздолбанную обувку кончиками пальцев за голенища.

- Просушить бы, - сестра состроила брезгливую физиономию, и грохнула обувь на пол. - А портянки я выбросила. На пока мои.

Ольга протянула мне две относительно чистые тряпки.

- Сейчас, - я, кряхтя, обулся. Тело корёжила ноющая боль, - подождите.

Мы втроём вышли на улицу. Солнце вот-вот выползет из-за верхушек деревьев, звёзды погасли, а бледный пузатый месяц повис у горизонта. Клыков поделился табачком и трубкой, сразу полегчало. Голубое небо, нарядные берёзки колышут зелёными веточками, красота в общем-то! Жаль, и в этот раз нашлись желающие помешать радоваться жизни.

- Куда идти-то? - спросил я.

- На платформу, куда ж ещё? - ответил Клыков. - Там они, голубчики.

"Голубчики" озираются по сторонам, да с ноги на ногу переступают - неуютно им. А неуютно оттого, что вокруг десяток наших ребят, и каждый смотрит неласково. Пасюки задрали лапки вверх, всем видом говорят: "ничего плохого мы не имели в виду, просто заскочили на огонёк, о жизни поболтать". А дружинники злые, не ровен час, поддадутся искушению. Они и не скрывают, что время церемоний закончилось, был бы повод, а за ними не заржавеет. Пасюки же хорохорятся, потому, как ничего другого им не осталось. В общем, все на взводе.

- Привет, Мухомор, и ты, Череп, здравствуй, - поздоровался я, - Зачем звали-то? Разбудили вот. Могли бы с кем другим побазарить, если приспичило.

- Пасюков велел договариваться с тобой, - объяснил Мухомор.

- Ну, если Пасюков, тогда ладно, тогда договаривайтесь, - разрешил я.

- Пусть они оружие-то уберут, - начал наглый и глупый Череп. - А то базара не будет. Переговорщики мы, понял? А переговорщиков трогать не полагается. На понт нас не возьмёте. Больше, как в Ударнике, не подставимся. В лесу наши люди, а вы тут, как на ладони. Дёрнетесь, и конец вам. Так что не советую, понял, сучий прихвостень?

- Как ты меня назвал?! Сучий прихвостень, говоришь? - прошипел я и, стремительно шагнув к Черепу, схватил его за грудки. Барачник от неожиданности подался назад.

Слова Черепа не произвели особого впечатления. Помня, как Клыков организовал оборону в Ударнике, я не сомневался - здесь дела обстоят не хуже. Я не боялся, что пасюки могут незамеченными пробраться мимо клыковских постов, куда им? Но мы, на всякий случай, проверим. Хорошо бы хмель-дурман пожевать, потому что тяжело без него такими делами заниматься, особо, когда не выспался и нервы на пределе. Тяжело, но можно.

Получилось не очень, тускло и мутно получилось, но я понял - если в лесу рядом с нами кто-то и затаился, их совсем немного. Звериной мелкоты полно, только не она меня сейчас интересует. Я почуял шестерых. Четверо по отдельности, они спокойны, и едва видны, скорее всего - наши. А двое, как прожектора в ночи, сияют страхом. Ещё недавно и я светился тем же самым, это сейчас поумнел, дошло до меня, что страх и есть магнит, который притягивает неприятности.

- Угрожать решил?! - я хорошенько встряхнул Черепа. - Жидковаты вы, чтобы мне угрожать. Думаешь, двое в кустах вам помогут? Да они скоро от страха обгадятся.

Череп вылупился на меня, глазки захлопали, видно, барачник решал сложную задачку: что лучше - продолжать борзеть, или сбавить обороты?

- Где прячутся? - влезла в мужской разговор Ольга, я показал туда, где, как мне виделось, засели пасюки. Сестрёнка обратилась к дружинникам: - Что, парни, проверим? Этих можно, в случае чего, немножечко подстрелить?

- Их можно, - разрешил я, - они же не переговорщики.

- Ты, Олежка, погоди в бочку лезть, это Черепок немного недодумал, - вмешался Мухомор. - И ты, девонька, не спеши. Насилу мы вас отыскали. То в Ударнике вы, а то в Нерлее, непонятно, где будете завтра. А мы к вам с хорошим предложением. Выслушали бы.

- Мы бы выслушали, - ответил я, - да вы ничего не говорите, только понты кидаете.

Череп возражать не решился, но глазёнки зыркнули из-под бровей. А Мухомор сказал:

- Слушай, Олежка, что велел тебе передать начальник!

- Начальник, это теперь кто? - спросил Клыков.

- Это Пасюков, других сейчас нету. Так вот, он говорит, что все немного погорячились. И он перестарался, и ты, Олег, тоже намудрил. А дела творятся нешуточные, и нервы у людей не железные, вот и вышли непонятки. Для всех лучше, если забудем недоразумения. Хватит резать друг друга, нас и так мало. Возвращайся ты в Посёлок, хозяин тебя примет, а те проблемы, что меж вами остались, вы, никого в свои дела не вмешивая, за рюмочкой чая и обсудите. Нам нужны люди, чтоб и в лесу, как дома, и в Посёлке на своём настоять могли. Глядишь, и сделаем тебя главным полицейским, благо, должностишка теперь свободная. А может, дружиной займёшься. В общем, дел полно, а делателей мало. Ну, как? Пойдёшь с нами?

- Неплохой ты дядька, Мухомор, - задумчиво проговорил я, - Вроде бы честный. Вот и ответь по-честному, сколько я в вашем Посёлке проживу? Ведь прирежете! Как случай подвернётся, сразу и замочите! Разве нет?

Череп оскалился, а Мухомор помялся, но сказал:

- По-моему, чем-то ты Пасюкову приглянулся. Впечатлить его ты сумел - это точно. Он говорит, если вернёшься, и другие смогут. Разбираться будем с каждым по отдельности, но справедливый суд гарантируется всем. А если кто решит по глупости жить в лесу, так Пасюков не возражает. Могут даже оставить себе оружие, главное, чтобы не подходили с ним к Посёлку. Когда-то барачники так жили, и ничего... кто хочет, пусть попробует. Но есть одно условие: нам нужна солярка. Она и так наша, принадлежит Посёлку, а вам и вовсе ни к чему. Мы её в любом случае возьмём, не сейчас, так после, но если отдадите добровольно, всем вам послабление выйдет. Такое вот предложение.

- Да, - сказал я, - хорошо говоришь. Мы должны подумать, с людьми посоветоваться!

- Думай, начальник даёт вам полдня! Ему торопиться некуда, он всё понимает, и условие у него такое: кто к вечеру не явится в Посёлок, тот, значит, и не захотел. Пусть остаются в лесу. А чтобы не думали, что мы вам враги, в счёт будущих добрососедских отношений Пасюков освободит заложников. Всех ваших родственников приведём. Стариков и больных тоже забирайте, раз вы за них переживаете. К вечеру все здесь и будут. Кто решит остаться, пусть готовят им жильё.