– «Гранада».

– «Атлетико».

Какой шустрый. Недолго тебе осталось. Любишь испанский футбол? Te mataré.

– «Осасуна».

– «Астон Вилла».

Англия? I'll kill you.

– Герберт, вам на.

– «Арсенал».

Я могу подвести его к нужной букве. Он назовет самый очевидный клуб, оканчивающийся на нужную букву. Хорошая мысль!

– «Лацио».

Италия? Ti ucciderò. Опять «о». Здесь уже не до подстав, надо спасаться. Что у нас есть на «о»?

– Пять.

Ирландия, «Ольстер»? Нет такого клуба. Италия? Нет.

– Четыре.

Испания? Что-то было еще кроме «Осасуны», слабая команда.

– Три.

Как ее? Инна, подскажи.

– Два.

Англия, Германия, Фран.

– Один, Герберт.

Франция!

– «Олимпик».

– Горячо! Ираклий, вам на.

– «Олимпик» не считается, это «Марсель».

– Эмм… У нас уже был инцидент с «Марселем», считаются оба варианта. Этот клуб можно называть и так, и так.

– Нет, нельзя. Только «Марсель».

Как он резок, когда речь заходит о футболе. Никаких «инфантов» и прочих глупостей, все предельно четко. Все-таки вы удивительный человек, Педди.

– Ираклий, мы засчитываем вариант Герберта. Таковы наши…

– Тогда я отказываюсь продолжать.

– Хорошо, давайте попробуем так: Герберт, вы согласны найти другой вариант, мы начнем отсчет заново?

– Пожалуйста, только зачем искать другой. Я назвал не французский «Олимпик», а украинский. Хотя французский тоже подошел бы.

– Остроумно! Ираклий, вот ситуация и разрешилась. Вам на «к».

Я бы сказал «Кайрат».

– Пять.

Еще можно «Кайзерслаутерн». Кстати, Ich töte dich.

– Четыре.

«Коринтианс».

– Три.

Почему ты молчишь? «Кристал Пэлас».

– Два. Ираклий?

Отвечай! «Крылья Советов».

– Один. Ираклий!

Неужели все? «Кьево», «Кальяри», «Карпаты». Давай!

– Оказывается, Ираклий повесил трубку. Герберт, мы поздравляем вас! Никуда не уходите. Вы становитесь претен…

Ничего не вышло. Выключил радио, отключил телефон. И хорошо, что не вышло. Меньше убийств – меньше проблем.

– Ничего не вышло, – сказал Инне.

– Зато мы живы, – улыбнулась.

– Я да, ты нет.

Пора сказать ей правду.

Она говорит.

– Что?

– Умерла ты, а не я.

Она говорит.

– Что?

– Ты, а не я.

Она говорит.

– Что?

– В тот день, когда ты умерла, я не выполнил свои ритуалы.

«В случае побега они давали собакам полотенце. Так начиналась охота. Каждое утро они приносили новое полотенце, чтобы он вытирал пот во время работы на руднике. Собаки шли на запах и приносили лишь…»

– Слышишь?

Глупая привычка произносить это слово при нем. Взял его за руку, как обычно. Продолжу читать, не понимает, я это знаю.

– Лучше по-другому? «Собаки шли по следу», нет? Пусть будет «на запах».

«Собаки шли на запах и приносили лишь скальп беглеца».

Когда я прочитал ему это? Он сильнее сжал мою руку, это стало его привычкой уже ближе к концу. Значит, ближе к концу… Мои истории всегда были страшными, а со временем становились все страшнее, и я ничего не мог с этим поделать. Он всегда просил рассказать что-то новое, придуманное именно мной. Я точно знаю, что он любил меня, а я его.

Все это было еще до того, как мы узнали про брайлевские дисплеи. Позже я продал почти все, чтобы купить их на весь центр. В этом центре все и началось, там мы познакомились.

В то время я был очень спокоен и избавился от большинства навязчивых идей, оставались только какие-то мелочи, которые не слишком меня беспокоили. Я писал тексты и неплохо зарабатывал, но у меня не было ни девушки, ни друзей, никого. Не помню, где я увидел информацию о центре, пусть будет просто где-то.

– Помнишь, где я увидел? – спросил Инну.

– Ты не рассказывал.

– Тяжело вспоминать.

До этого все было так легко. То, что я сейчас расскажу, ужасно несправедливо. Так не должно было случиться, но так случилось. Я бы умер прямо сейчас, не раздумывая ни секунды, будь это ценой за то, чтобы отменить случившееся.

Инна уже заплакала. Она все знает и всегда знала.

– Но я должен рассказать.

Кивнула, рассказывай.

Я пришел в центр уже не в первый раз. «Куда мне?». «Туда, потом налево в открытую дверь», – сказала женщина басом и показала рукой, не поднимая головы. Взглянула на меня быстро, когда вошел. Узнала, я уже приходил и заполнял все необходимые бланки. Мне хотелось помогать детям, центр подходил для этого идеально.

В небольшом коридоре зацепился за рифленую стену, какие бывают в таких учреждениях. Вошел в открытую дверь, меня встретила молодая девушка, имя которой так и не смог запомнить. Быстро поговорили, она дала инструкции. «Вот ваш, – он сидел за партой у окна. – Его зовут».

– Не могу.

– Не надо, – сказала Инна. Она поняла, что я не хочу называть его по имени. Даже вспоминать имя не могу, сразу слезы на глазах. Наш неизреченный друг. Мы с Инной даже думали об усыновлении, но как можно усыновить того, кто старше тебя?

Неизреченный, потому что он не говорил и не слышал. У таких людей есть другие способы восприятия мира и соприкосновения с ним. Он сразу мне понравился, а я ему. В первый же день он понял, кто я такой и чем занимаюсь. Решил, что я писатель или что-то вроде того, так было проще для его понимания. Он даже откуда-то знал о моем отце, хотя кто о нем не знал. Последний русский классик, знаменитость, не то что сын.

Он просил передать то, что я пишу, донести смысл. Думал, это целые рассказы или даже романы, хотя на самом деле всего лишь зачины к ним, идеи, аннотации, синопсисы, наброски в голове. Через какое-то время он все-таки понял, что это только зачины. «Ты мог бы торговать зачинами романов», – предложил он мне. В тот день пахло сиренью.

«Фиолетов мрак за окном, внутри свет. Это давно было его рабочим местом. Он крал исповеди и продавал их тем, у кого воровал. Иногда удавалось даже выкрасть записку со списком грехов из кармана богато костюмированного прихожанина, и он ждал его у входа. Жертвами были только богатые. Он шантажировал их, брал деньги и считал это достойным делом, но вскоре умер от подагры. В то время подагра считалась недугом богатых».

– Я тоже помню ту сирень, – сказала Инна.

– От тебя пахло сиренью, когда ты подошла тогда.

Он всегда сидел рядом с окном, летом его держали нараспашку.

«Можно я с вами посижу?». «Пожалуйста».

Она представилась, я тоже, быстро разговорились. Влюбленность я ощутил сразу. Начал показывать, как мы проводим время с ним. «Да я знаю, как тут». «Знаете?». «Давай на ты». «Давай». «Два месяца не была просто».

Инна приходила в центр уже давно, два года. С ним она тоже была знакома, но не так близко, как я. Помогала всем подряд, а с ним, оказывается, мало кто находил общий язык.

– Общий язык – опять не то.

– Не думай, – махнула рукой Инна.

– Не те слова нахожу.

«Про тебя уже легенды ходят, приходишь каждый день». «Прихожу». «Обычно люди реже. И с ним так хорошо общаешься. Никто так с ним не общается». «Мне нравится».

У меня никого не было, у нее никого не было, и в этих «не было» было «было». Наше общее прошлое появилось в тот же день. Лучшее случившееся со мной за всю жизнь.

Мы вместе вышли из центра, вместе дошли до метро, вместе не стали заходить внутрь, вместе решили прогуляться, вместе пытались произвести впечатление, вместе с умным видом обсуждали Ролана Барта и Лотмана – она окончила филфак, вместе рассмеялись над этим после выпитого, вместе дошли до меня, вместе остались на ночь, вместе проснулись. Стали жить вместе.

Я не забыл о нем, не ходил реже, каждый день был в центре, и Инна тоже. Мы часто говорили о нем, как о ребенке, и знали, что это странно, потому что он не был нашим ребенком и вообще не был ребенком. Мы любили его и ощущали взаимность.

– Помнишь, одна история его все-таки испугала.