Народ, дремавший, неподвижный, погрязший в феодальной рутине в продолжение десяти веков, внезапно стал самым современным из народов! Почему? Потому, что этот народ проглотил обиду, но не испил из чаши мести[17].

Япония жаждала мести, и ей хватило четверти века, чтобы стать способной отомстить. С 1854 года по 1922, через 1878, 1894, 1904 и 1914, Япония знает одни победы. Чтобы победить, она сделалась совершенной нацией и останется таковой навсегда.

Несколько слов о Японии наших дней.

После того, как волшебная палочка коснулась Японии в 1868 году, после того переворота, который японцы называют своим «великим переворотом», — Япония изменилась мало.

Однако, посмотрим…

Для всех уроженцев Запада, живущих на Дальнем Востоке, Япония была и будет обетованной землей. Причиной тому ее климат. В то время как в Китае климат зачастую нездоровый, в Японии настоящая зима, настоящая весна и такие же лето и осень. Совсем, как у нас. Там дивные цветы и замечательные фрукты. И там всюду идеальная чистота. Даже толпа под знойным солнцем, в испарине, пахнет геранью. Можете себе представить, до чего это приятно после грязи и вони Китая!

Японцы самый чистоплотный из всех народов, — все они, старые, молодые и дети, не исключая крестьян и чернорабочих, ежедневно в пять часов вечера принимают горячую ванну. Этого Европа, увы, еще не знает!

Когда я прибыл в Японию, то почти не знал японцев, так как в моих бесконечных скитаниях я встречал великое множество китайцев и мало, очень мало японцев. Обратно, — я видел почти всюду японок и мало, очень мало китаянок. Да, Китай действительно занимается массовым экспортом своих сынов, — кули, слуги, матросы, кельнеры и особенно торговцы десятками тысяч расползаются из Китая по всему свету. Япония же вывозит, вернее вывозила, исключительно своих дочерей… За последние годы положение, кажется, изменилось. На свете все меняется! Но так или иначе, эти японочки были очень милы, миловидны, тонко воспитаны, грациозны и могли внушить к их родине самые лучшие чувства.

Я много беседовал с ними и даже вел переписку, и таким образом имел довольно точное представление о Японии к тому времени, когда мне пришлось посетить эту страну. Я прибыл туда в сентябре, в полдень ясного и теплого дня, и этого дня никогда не забуду.

Почти все берега Китая казались мне низкими и мрачными. На много сот километров кругом море было желтое, мутное и грязное, — громадные реки впадают здесь в него и несут ил, песок и всякие остатки. По берегам никаких возвышенностей, кроме как, в виде исключения, в Гонконге. Все безнадежно плоско, болотисто или песчано.

Тем неожиданней и приятней картина прибытия в Нагасаки: кажется, что гигантские букеты зелени поднимаются прямо из моря; под ними отвесные скалы, тоже покрытые зеленью… И всюду деревья, исполинские деревья, вершины которых поднялись высоко над домами, домами миниатюрными и уютными. Таково первое впечатление от Японии.

Во Франции, у антикваров и в магазинах случайных вещей, потом в Порт-Саиде и во время всего путешествия я видел японские пейзажи, исполненные красками на лакированных панно. Они казались неправдоподобными, до того были красивы. Но у берегов Японии я убедился, что лакированные панно не лгали, Япония, действительно, такова. Я проникся внезапно восторгом, не имевшим границ.

Нагасаки сплошное очарование. И не только Нагасаки, — все побережье Киу-Сиу, все берега Японии, и в особенности волшебные берега Внутреннего моря, что лежит между Сикоком и Ниппоном, и рядом с красотами которого наше Средиземное море представляется не бог весть чем.

Таково первое впечатление. Последующие не менее благоприятны.

Я вспоминаю первую прогулку по Нагасаки. Это большой и оживленный город, широко раскинувшийся у подножия зеленых и лиловых гор, что стали кругом амфитеатром. Домики все небольшие, не более двух этажей вышиной, построенные из дерева и бумаги, без стекол. По улицам снует густая толпа.

Японский костюм всем известен, не стоит, значит, и описывать эти «кимоно», почти одинаковые у мужчин и женщин. Последние, однако, добавляют к ним т. наз. «оби», — пояс, завязывающийся на спине огромным бантом.

Вся эта толпа находится в непрерывном движении; но движется не спеша, без особого шума, если не считать равномерных постукиваний «ghetas», — деревянных подошв на двух поперечных кусочках дерева.

Эти «ghetas» постукивают очень бойко и оживленно… Их стук, пожалуй, один из наиболее характерных для Японии звуков.

Примите во внимание то, что Япония — нация с высокой рождаемостью и, стало быть, улицы кишат детьми, — всегда веселыми, здоровенькими, вечно играющими… Большинство из них посещают школы, и мне почему-то всегда казалось, что японские малыши относятся к своим книжкам и тетрадкам с особым уважением.

Японцы наших дней, быть может, только внешне, но весьма благосклонно относятся к иностранцам. Каждая встреча, как бы мимолетна она ни была, неизменно сопровождается улыбками и возгласами, — «Oyahi! Oyahi!» — что равносильно корректному и сердечному приветствию.

Едва ли в целом мире найдется зрелище более любопытное, чем японский базар. Прежде всего, на нем отсутствует наша западная грубость. В ниппонском лексиконе, кстати, совершенно отсутствуют бранные слова. Японская грамматика содержит, напротив, особую форму спряжений, которая употребляется исключительно при выражении почтительности, и употребляется чаще, чем вы думаете, уверяю вас!

Пройдите старый город, и вы уже в деревне…

Японская деревня! Сколько верст я исходил, сколько сделал прогулок, прежде чем убедился, что вокруг меня настоящая деревня, леса, поля и нивы… а не волшебная и неправдоподобная декорация… Мне все казалось, и казалось долго, что я ошибаюсь, что я нахожусь среди садов, парков и цветников.

«Пашня, пастбище» — слишком грубые слова для японского сельского очарования. Нужны какие-то иные выражения, которые можно найти разве у Виргилия.

Япония чрезвычайно гориста, и поля в большинстве случаев расположены на террасах, по склонам холмов. Самый мелкий крестьянин, обладатель каких-нибудь трех ступенек на склоне горы, на которых он сеет свой рис, так необычайно обрабатывает свой кусочек, что, глядя на него, кажется, будто это не рисовое поле, а изысканная лужайка; что эту лужайку взростил некий вельможа для услаждения пресыщенного взора, и что, конечно, она не имеет другого применения.

Однако это не так, — эти «лужайки» кормят целый народ, потому что основой японского питания является рис, тот самый рис, который японцы взращивают повсюду, с настойчивостью, терпением, любовью, художественно, — но и с выгодой для себя, с огромной выгодой.

На Киу-Сиу, а также на Сикоке и даже в северной Японии произрастают бамбуковые леса; самые красивые растут в окрестностях Нагасаки. Эти леса так красивы, так вылощены, так подчищены, что, гуляя в них, чувствуешь себя в княжеском парке.

На севере торжественно возвышаются другие деревья, — те гигантские кедры, миниатюрные модели которых мы видели у всех наших экзотических торговцев в Европе. Японским садовникам ведом секрет, как из дерева высотою в тридцать метров, при нормальных условиях, сделать миниатюру не выше пятнадцати сантиметров. Но не все ли равно! Посмотрите на этих «карликов», что красуются в витринах больших цветочных магазинов, мысленно помножьте на сто, и вы представите красавцев-гигантов, что растут по склонам холмов далекой Японии… Их называют на ниппонском наречии «криптомериями», и они придают пейзажу Священной Горы Никко торжественный и даже суровый вид.

Но суровость и торжественность мало применимы к Японии. «Красивый» — вот прилагательное, наиболее точно определяющее Японию (я разумею Японию с чисто внешней точки зрения). Здесь все красиво, потому что все исполнено грации и чувства меры.