А за Енисеем над горой станица Торгошинская… Первое, что у меня в памяти осталось, – это наши поездки зимой в Торгошинскую станицу. Сани высокие, мать, как через Енисей едем, не позволяла выглядывать, и все-таки через край и посмотришь: глыбы ледяные столбами кругом стоймя стоят, точно долмены. Енисей на себе сильно лед ломает, друг на дружку их громоздит. Пока по льду едешь, то сани так с бугра на бугор так и кидает. А станут ровно идти – значит на берег выехали. Вот на том берегу я в первый раз видел, как «городок» брали. Мы от Торгошиных ехали. Толпа была. Городок снежный. И конь черный прямо мимо меня проскочил, помню. Это, верно, он-то у меня в картине и остался…

Мать моя из Торгошиных была. Торгошины были торговыми казаками, но торговлей не занимались: чай с китайской границы возили от Иркутска до Томска… Мать моя удивительная была. У нее художественность в определениях была: посмотрит на человека и одним словом определит. Рисовать она не умела. Но раз нужно было казацкую шапку старую объяснить, так она неуверенно карандашом нарисовала: я сейчас же ее увидал».

Прасковья Федоровна, как вспоминают современники, действительно была незаурядным человеком – сильная, смелая, проницательная. Она мастерски вышивала цветами и травами по своим рисункам, тонко чувствовала цвет, разбиралась в полутонах.

Первые уроки рисования Суриков получил у школьного учителя Н. В. Гребнева, который занимался с талантливым мальчиком отдельно. По окончании школы в 1868 г. юноша отправился в Петербург. Первая попытка поступить в Академию художеств была неудачной: провал на рисунке с гипса. Однако Суриков не пал духом, не растерялся. Он поступил в Рисовальную школу при Обществе поощрения художников, отучился в ней три месяца, осенью успешно сдал экзамен и был принят в Академию. Учился блестяще. Особенно увлекался составлением композиций, за что товарищи прозвали его «композитором».

После окончания Академии Суриков получил очень выгодный заказ на выполнение четырех росписей на тему истории Вселенских соборов для строящегося тогда в Москве храма Христа Спасителя. Эта работа давала художнику материальную независимость, к которой он всегда стремился.

Переезд в Москву сыграл в творческой судьбе художника решающую роль. Но перед тем, в 1878 году, Суриков женился на Елизавете Августовне Шарэ. Ее отец, француз Август Шарэ, уже много лет жил в Петербурге. Он приехал сюда из Парижа и открыл небольшое предприятие. У него была лучшая в Петербурге бумага, которую он выписывал из Англии, Голландии, Дании, и все богатые петербуржцы заказывали почтовую бумагу с вензелями только у Шарэ. Еще в Париже Август Шарэ встретил русскую девушку из семьи декабриста Свистунова, эмигрировавшей во Францию. Он так влюбился, что даже переменил католичество на православие, чтобы жениться на ней, а потом переехал с семьей в Россию. Сын и четыре дочери Шарэ родились и выросли в Петербурге, но прекрасно знали французский язык. Девушки одевались как парижанки, но при этом были скромны и обладали хорошими манерами. Молодой художник покорил предпринимателя-француза тем, что нисколько не интересовался приданым невесты. А приданого, собственно, и не было. В доме росли четыре дочери, поэтому, кроме прекрасного воспитания да сундука с платьями, отец ничего и не мог им дать. Но у Василия Ивановича и в мыслях не было думать о состоянии. Он глубоко презирал тех, кто женился на деньгах, и был уверен, что сам сумеет обеспечить свою семью. Женившись на любимой и любящей его девушке, он и так был абсолютно счастлив.

Счастливая семейная жизнь и относительная материальная обеспеченность позволили художнику «начать свое» – обратиться к образам русской истории. «Приехавши в Москву, попал в центр русской народной жизни, сразу стал на свой путь», – вспоминал он впоследствии.

По свидетельству самого Сурикова: «Началось здесь, в Москве, со мною что-то странное. Прежде всего, почувствовал я себя здесь гораздо уютнее, чем в Петербурге. Было в Москве что-то гораздо больше напоминавшее мне Красноярск, особенно зимой. Идешь, бывало, в сумерках по улице, свернешь в переулок, и вдруг что-то совсем знакомое, такое же, как и там, в Сибири. И, как забытые сны, стали все больше и больше вставать в памяти картины того, что видел и в детстве, а затем и в юности, стали припоминаться типы, костюмы, и потянуло ко всему этому, как к чему-то родному и несказанно дорогому.

Но больше всего захватил меня Кремль с его стенами и башнями. Сам не знаю почему, но почувствовал я в них что-то удивительно мне близкое, точно давно и хорошо знакомое. Как только начинало темнеть, я… отправлялся бродить по Москве и все больше к кремлевским стенам. Эти стены сделались любимым местом моих прогулок именно в сумерки. Спускавшаяся на землю темнота начинала скрадывать все очертания, все принимало какой-то незнакомый вид, и со мною стали твориться странные вещи. То вдруг покажется, что это не кусты растут около стены, а стоят какие-то люди в старинном русском одеянии, или почудится, что вот-вот из-за башни выйдут женщины в парчовых душегрейках и с киками на головах. Да так это ясно, что даже остановишься и ждешь: а вдруг и в самом деле выйдут… И вот однажды иду я по Красной площади, кругом ни души… И вдруг в воображении вспыхнула сцена стрелецкой казни, да так ясно, что даже сердце забилось. Почувствовал, что если напишу то, что мне представилось, то выйдет потрясающая картина».

К 1881 году картина «Утро стрелецкой казни» предстала перед публикой. Суриков был молод, полон творческих планов. К тому времени он уже имел двух дочерей: Ольгу (ставшую матерью Натальи Петровны), и Елену. Но счастье редко бывает долговременным. После того, как другую великую картину «Боярыня Морозова» у Сурикова вновь купил для своей галереи Павел Третьяков, семья решила поехать на лето 1887 года в Красноярск. Однако столь долгожданная для Василия Ивановича поездка на родину оказалась роковой для его жены. Тяжелая и неудобная дорога на перекладных и на пароходе подкосила и без того хрупкое здоровье Елизаветы Августовны, страдавшей пороком сердца. После приезда из Сибири ее лечили лучшие профессора Москвы, но все было тщетно. 8 апреля 1888 года ее не стало. Для Сурикова смерть любимой жены была тяжелейшим ударом. Он почти оставил искусство, предаваясь горю.

Однако через год, вняв советам родных, Суриков вместе с дочерьми снова решил поехать в Сибирь, в Красноярск. «И тогда от драм к большой жизнерадостности перешел, – вспоминал художник. – У меня всегда такие скачки к жизнерадостности бывали. Написал я тогда бытовую картину «Городок берут». К воспоминаниям детства вернулся…»

В картине «Взятие снежного городка» (1891, ГРМ), появившейся после трех исторических полотен, заметны прямые истоки огромного жизнелюбия художника, которое помогло победить горе и невзгоды. Этим жизнелюбием В. И. Суриков наделял и героев своих произведений. В 1891 году Суриков возвращается в Москву. «Необычайную силу духа я из Сибири привез», – отмечает он. Художник принимается за работу над новым полотном «Покорение Сибири Ермаком» (1895, ГРМ). «Две стихии встречаются» – эти слова Сурикова встают в памяти, когда видишь изображенную грандиозную сцену битвы.

В процессе работы над большими картинами, тщательно подбирая натуру, Суриков пишет массу замечательных портретов, пейзажей, натюрмортных и интерьерных композиций, имеющих и вполне самоценный эстетический смысл. Он также создает целый ряд самостоятельных портретов, простых по композиции, но чрезвычайно сильных и целостных по красочной лепке. Его замечательный дар колориста, который не красит, а строит форму цветом, пользуясь открытыми, звучными тонами, с особой непосредственностью проявляется в акварельных этюдах. Этапной в цветовых поисках художника явилась поездка в 1910 году в Испанию (вместе с зятем), откуда он привозит едва ли не лучшие свои акварели…

Однако творчество В.И. Сурикова – это тема других работ и книг, здесь же речь о родословной Михалковых – Кончаловских, в которой переплелись судьбы личностей, составляющих непреходящую славу России. Зять Василия Ивановича Сурикова, отец Натальи Петровны Петр Петрович Кончаловский, как известно, тоже был художником, и художником большим. За свою творческую жизнь он создал огромное количество холстов – свыше полутора тысяч, кроме того, около пятисот акварелей и множество рисунков. Петр Петрович писал разные картины: пейзажи, портреты, натюрморты, жанровые сцены.