Кирилл машинально потрогал левое плечо. Так странно, через час-другой на этом месте вновь будет полноценная живая рука. Интересно, а у не-совсем-человеков в отравленных землях отмирают руки? И если да, то как они их заменяют без таких вот центров? И где все-таки он оставил свою натруженную и столь важную для него левую руку?

Очередь двинулась. Стало очевидно, что карта помощи зарегистрировала Кирилла в средний проход. Краем глаза он заметил знакомое уже белое платье. В самой левой веренице зомби стояла его только что обретенная знакомая. Та очередь была существенно короче. Видимо, и здесь перворазрядные имели небольшие преимущества. Очаровательное лицо зомби-девушки было окутано разноцветным сиянием поля зомбифона. Слишком далеко, Кир не мог видеть черты ее лица, но яркая еще память сама рисовала их, такие близкие и четкие.

Сочетание зомбифона и зомби-девушки неожиданно извлекло из столь не к месту услужливой памяти новые данные. Он должен был позвонить Лине, как только доедет. Обычно вытаскивать подобную информацию вовсе не приходилось. Всеведущий инстинкт общения сам включался, приказывал руке активировать зомбифон, и Кирилл, уже видя родную головку постподруги на экране, осознавал, что происходит. Сбои инстинктов начинали уже досаждать. Ничего, с заменой руки они точно закончатся.

Очередь снова двинулась. Кирилл поднял руку с зомбифоном и дал команду набрать Лину. Пока экран не зажегся, его глаза продолжали следить за призывно белым платьем в крайнем левом ряду. Мило улыбающееся (спасибо сериалам) лицо его собственной подруги разорвало этот становящийся все более неадекватным контакт между ним и тем завораживающе белым платьем.

Средней продолжительности беседа с Полиной предоставила Кириллу массу информации, касающейся, в основном, погоды, коллег девушки по работе, их поездок и приобретений, планов на вечер и новостей от тещи, с которой Лина уже успела пообщаться. Когда зомбифон все-таки пришлось отключить, из всего массива сообщенных сведений осталась только одна мысль – у Лины каблук попал в ливневую решетку, видимо, эти данные были самыми важными. Без серьезных усилий их тоже удалось выбросить из памяти.

На табло, что венчало идеально-белые двери прохода, к которому его прикрепила карта помощи, зажегся номер 10151. Это был его номер. Он двинулся к порталу. На входе непонятная сила заставила его оглянуться. Белого платья в крайней левой очереди уже не было видно. Кирилл потянулся к дверям. Ручек на них не обнаружилось. С тихим щелчком они распахнулись, пропуская Кирилла в казенно-бежевый коридор.

Процедура замены рук включала в себя пять этапов. Вначале в стерильного вида лаборатории у Кирилла взяли образцы ДНК. Сделал это очень вежливый медицинский робот, который усадил его в передвижное кресло-бокс, намертво пристегнув защелками, ткнул иглой в район позвоночника, тренькнул сигнальным звонком и неожиданно-глубоким женским голосом сказал: «Благодарю вас». После чего кресло само повезло Кирилла в соседний зал. Там тело зомби просканировали, с целью получения полных телеметрических данных, и отправили дальше в длинный зал ожидания.

Третий этап оказался самым утомительным. В течение почти двух часов он в окружении сотен таких же бедолаг ожидал, пока заготовку причитающейся ему левой руки подгонят под его генетику и телеметрию. Все это время на широких зомби-панелях, скрывавших противоположную стену, транслировались успокаивающие сюжеты о надежности зомби-медицины и качестве выращиваемых в М-полисе рук. Одновременно с этим через микропроколы незаметные щупы, появившиеся из кресла, ненавязчиво обследовали оставшиеся нерастерянными органы Кирилла. Это называлось технической профилактикой, призванной выявить и устранить мелкие погрешности, возникавшие при эксплуатации организма зомби. Впрочем, кроме потери рук, среднестатистические зомби не страдали какими-то серьезными дефектами. Да и потеря рук – это отнюдь не дефект, а способ обновления ключевых инструментов организма.

Наконец выбранная автоматической регистратурой для Кирилла рука была модифицирована, и подошло время для операции. То же самое кресло-бокс отвезло его в отдельный закуток и пустило в кровь медикаменты, от которых веки его потяжелели, а тело впало в искусственное забытье. Скорее всего, Кирилл не почувствовал бы и так боли при присадке руки, но во избежание ложно-виртуальных реакций и негармоничных видов операции проводились под наркозом. Все это за минуту до процедуры Кириллу объяснил медицинский робот, руководивший процессом. У него были на редкость блестящие линзы в верхней части и очень убедительный глубокий мужской тембр голоса. Кир ему сразу поверил и о четвертом этапе сказать потом ничего не мог, поскольку банально его проспал.

Очнулся Кирилл, видимо, часа через три в восстановительном зале на пятом уровне центра. Стоявшая рядом медицинский робот, отнесенная к женскому полу за мелодично-тонкий голосок, сняла показания с датчиков кресла, превратившегося на время операции в удобную койку. Затем она пожурчала, обрабатывая информацию, и весело сообщила:

– Медицинская процедура присадки левой руки прошла адекватно. Поздравляю. Вы должны чувствовать небольшое недомогание в течение ближайших суток. Это нормально. После введения дополнительных стимуляторов вы будете выписаны.

Роботизированное устройство еще раз весело тренькнуло и покатило к следующей койке. Никакого недомогания Кирилл не чувствовал. Он повернул голову влево и осмотрел свою новую руку. Рука была идеальна. Даже оттенок ее кожи полностью совпадал с его кожным покровом. Он попытался сжать пальцы. Те послушно сложились в кулак. Кисть, повинуясь команде нервной системы, приподнялась и чуть развернулась. Поднять руку целиком не получалось, мешали защелки кресла-бокса.

Кирилл откинул голову и закрыл глаза. Ну вот, рука у него новая. Ничуть не хуже, а скорее всего лучше потерянной старой. Так ли уж важна была та потеря? Насколько та рука делала его особенным? Да и зачем ему быть особенным? Насколько это адекватно быть особенным? Или хотя бы считать себя таковым? Какие-то идиотские вопросы наполняли голову Кирилла. Почему они так часто стали копошиться в его сознании? Кир открыл глаза.

На соседней койке очнулся такой же зомби. Ноги у него выглядели явно длиннее, значит – высокий. Да и плечи, судя по данным бокового зрения, были у соседа выдающиеся. Скорее всего, здоровый детина. В данный момент он выслушивал речь робомедика, до последней интонации повторявшую ту, что слышал уже Кирилл. Неожиданно, недослушав до конца, детина задергался и из его груди вырвался хрип. Медицинский робот плавным движением выпустил щупальце с тонкой иглой, которая аккуратно вошла в шею лежащего. Судороги и хрипы сразу прекратились.

– Не беспокойтесь. Временные недомогания абсолютно нормальны. Это адекватная реакция на процедуру, – прожурчал записанный в робота девичий голос.

Сосед Кирилла еще несколько минут пролежал неподвижно. Проросшие из кресла щупы внимательно следили за его состоянием. Когда кресло издало равномерное жужжание и засветилось успокаивающими зелеными оттенками, медицинский робот отъехал дальше. Вскоре сосед, очевидно, почувствовав себя лучше, повернул голову и проделал с левой рукой те же нехитрые манипуляции, что и Кирилл. Он сжал и разжал пальцы, повернул пару раз кисть и удовлетворенно вздохнул. Поведение зомби в идентичных ситуациях не может не повторяться, ведь оно обусловлено общими инстинктами. Столь глубокая мысль, внезапно посетившая его, просто требовала оглашения вовне. Кирилл ее огласил, особенно ни к кому не обращаясь. Кажется, инстинкт общения вновь работал без сбоев. Это успокаивало.

Лежавший рядом детина посмотрел наконец на Кирилла и спросил:

– Чё? – голос у него соответствовал росту. – Чё ты сказал?

Кирилл вздохнул. Не повезло, рядом лежал зомби глубокой третьей категории с сильно ограниченным объемом подкорки. Только вот инстинкт общения требовал выхода несмотря ни на что.

– Как самочувствие? – Лучше всего было сменить тему, не углубляясь в тонкости социодинамики.