Вопреки столь наплевательскому восприятию времени, прошедший год помнился Кириллу более ясно, чем все предшествующие. Мысль об уникальной левой руке возникала в его голове постоянно, иногда даже при реализации инстинктов близости и общения и, что уж совсем кощунственно, при реализации инстинкта познания во время ежевечернего трехчасового просмотра зомби-панели.

Дошло до того, что в мыслях он начал проигрывать сценки, как будет себя вести, когда все узнают об его уникальной левой руке. Сценки эти были смутными и незавершенными, но по телу при этом пробегала такая приятная дрожь, какой ни разу не было даже при реализации инстинкта близости. Ни с Полиной, ни с бывшей до нее времподругой. Или подругами… Он не помнил ни их количество, ни внешний вид…

По ночам, перед тем как заснуть, он старался прокрутить в памяти всю историю открытия левой руки. Делать это молча было очень тяжело. Слова в голове расползались, как старые тряпки, наотрез отказывались складываться в осмысленные фразы и предложения. Вот почему вначале он мог что-то придумать, только проговаривая шепотом нужные мысли. Для этого приходилось надолго уединяться в туалете и на вопросы Лины о причинах уединения издавать невнятное бормотание.

Несмотря на все эти сложности и запутанности, доводившие его порой почти до головной боли, Кириллу нравилась эта жизнь, свернувшаяся в какую-то немыслимую спираль вокруг его левой руки. Приподнятое настроение, вообще не связанное с инстинктом радости, практически не покидало его круглые сутки. Даже засыпая и просыпаясь, он ловил себя на том, что улыбается. Иногда, правда очень-очень редко, ему даже казалось, что после выхода из бессознания какое-то яркое воспоминание стремительно растворяется в его голове. И он тогда думал, что вдруг это СОН, который он видел ночью. Хотя, конечно, это был полный неадекват для зомби – видеть по ночам сны.

Самое главное внутри у Кирилла сложилось и окончательно закрепилось ощущение того, что такая особенная жизнь была у него всегда. И самое интересное – что она просто не может закончиться. И вот сейчас он стоял перед зеркалом, неловко ощупывал неровные бугры на месте предплечья и думал только об одном…

– Левая рука пропала…

Мысль эта толстой назойливой мухой носилась и жужжала в голове Кирилла. Она ожесточенно препятствовала возникновению какой-либо другой мысли. Губы его шевелились и без конца повторяли эти слова вслух, однако сознание не фиксировалось на них. Неизвестно, сколько продолжалось бы подобное стояние, если бы в ванную комнату не вошла Лина в шелковой пижамке салатового цвета и с заспанными еще ресницами. Пижамка была приталена и ненавязчиво подчеркивала все достоинства зомби-девушки. Не обращая внимания на бормотание своего постдруга, Лина втиснулась между ним и раковиной и умылась. Затем она скинула ночную одежду, обнажив бледно-матовую кожу, и забралась в душ. Инстинкт очищения был одним из самых сильных и отлаженных ее инстинктов.

Шум звенящей воды наполнил ванную комнату. Своей резкостью и какой-то непреложной обыденностью он мгновенно вывел Кира из полуобморочного состояния. Еще несколько секунд он простоял, разглядывая свое несимметричное отражение в запотевшем зеркале, затем вышел, тихонько прикрыв за собой дверь. Шум хлопающих дверей раздражал его, кажется, с детства. Возможно, именно поэтому он так редко ссорился с Линой. Просто он не хотел, чтобы она хлопала дверью. И это несмотря на то, что инстинкт общения требовал громкого выплеска эмоций хотя бы раз в месяц.

Кирилл прошел в спальню. Кровать уже была убрана, и он растянулся на ней прямо поверх покрывала. Невероятная неправильность и неадекватность этой картины перехватила дыхание его постподруги, вернувшейся вскоре из душа с тюрбаном из пушистого полотенца на голове.

– Есть же кресло и… диван… – скорее с обидой, чем со злостью выпалила она.

– Извини, зайка, – миролюбиво ответил Кирилл, но с места не сдвинулся. Он молча лежал и смотрел в белый крашеный потолок спальни. Посреди потолка одиноко и напыщенно торчала люстра вся в крашеных жестяных розочках. Мысль, что надо встать и по возможности избежать надвигающейся ссоры, как-то не пришла во внезапно опустевшее сознание. Лина, впрочем, тоже решила не развивать поднятую тему. В четверг она громко поскандалила с соседкой с верхнего этажа, и инстинкт общения пока не побуждал ее к новым крикам.

Девушка скинула халат и, повернувшись к Кириллу спиной, демонстративно стала надевать черные атласные трусики. В воскресное утро это почти всегда приводило к реализации инстинкта близости. Реализацию данного инстинкта Лина считала почти такой же важной, как и реализацию инстинкта очищения. Однако этот день стал исключением. Кирилл смотрел на свою обнаженную подругу и привычно ждал, когда сработает инстинкт и предсказуемо притянет его организм к аппетитным формам постподруги. Минута шла за минутой, но ожидаемое приятное напряжение все не накатывало. В голове крутились какие-то совершенно бессвязные фразы и образы. Время от времени среди них жирным расплывшимся пятном проступала его оторванная рука. Подобная мешанина в конце концов совершенно увела его от предвкушения близости.

Это было очень странно. Никогда ранее никакие мысли, события и даже реальные препятствия не могли предотвратить или хотя бы затормозить включение одного из основных зомби-инстинктов. Только реализация другого включенного инстинкта была способна остановить близость. Впрочем, думать об этом именно сейчас Кирилл был совершенно не готов. Он продолжал смотреть на постподругу, пока ему не начало казаться, что он видит не ее, а свою потерянную левую руку. Тогда он закрыл глаза и начал слушать свое дыхание.

Не дождавшись прикосновений, Лина повернулась к своему зомби-парню и обиженно надула нижнюю губку. Когда и этот маневр не сработал, она закончила свой туалет и села на кресло рядом с кроватью.

– Что с тобой? – ее голос снова выражал обиду.

Вернее сказать, должен был выражать обиду, так как любая адекватная зомби-девушка в такой ситуации должна говорить обиженно. В этом убеждали почти все сериалы, идущие по женским каналам зомби-панели. Лина часто тренировалась и повторяла за героинями таких сериалов особенно понравившиеся фразы, интонации и ужимки, поэтому нотки обиды в голосе у нее получались очень убедительно. На самом деле нельзя сказать, что она не испытывала обиду от того, что Кир не набросился на нее, как обычно, с ласками, подсмотренными им на мужском канале зомби-панели. Наверняка, то ощущение неправильности и даже дискомфорта, которое она испытала, как раз и было обидой, о которой твердили в сериалах. А значит, и реагировать на него нужно было именно так, как реагировали актрисы.

– Что с тобой? – повторила Лина несколько громче.

Кирилл вопрос услышал и в первый раз, но отвечать не хотел. И неожиданно для себя понял, что может не отвечать! Невероятно! У любого зомби, услышавшего вопрос, всегда включался инстинкт общения. Просто всегда… Инстинкт общения перебивал даже реализацию инстинктов близости и познания. То, что он может не ответить на вопрос, то, что изнутри него не рвутся наружу хоть какие-нибудь слова, заставило Кирилла по-настоящему испугаться.

Скорее от испуга, почти через силу заставляя себя открывать рот, он все же ответил:

– Ничего страшного… Чем-то отравился… вчера… наверное…

Лина, испытывавшая почти такие же неприятные ощущения от повисшего молчания, радостно выдохнула и защебетала:

– Я так и знала! Наверняка вы вчера опять были в этой забегаловке на набережной. И сто процентов заказывали креветки с пивом. Вы там ни разу не выпили пива, не отравившись. Сейчас принесу таблетку…

Она исчезла и через пару мгновений уже действительно запихивала ему в рот розовую желудочную капсулу. Инстинкт самосохранения не сработал, так что вряд ли лекарство было опасно для его здорового организма.

Оглядев друга с торжествующим осознанием выполненного долга, Лина наконец обратила внимание на необычную пустоту слева.