Неподалёку в парке развели костры, и Саманта вдруг захотела пойти сначала туда. Что-то тянуло её как магнитом, убеждало или даже умоляло.
Когда она ступила под деревья, то увидела танцующих и сразу же вступила в круг, поймав кого-то за руку. Все мысли исчезли, стало невероятно тепло и здорово, Саманта засмеялась и окончательно потеряла себя прежнюю.
Небо очищалось, из-за тонких облачков выглядывали первые звёзды, февраль пропитывался весной и пропускал её вперёд. Саманта запрокинула голову и кружилась то ли с кем-то в хороводе, то ли сама по себе.
Она не встретила ни друзей, ни Тома, но вокруг было так много полузнакомых лиц, масок, венков и рогов, что всё уже было совершенно неважно. Она мчалась мимо костров, толпа бежала за ней, все пели, смеялись и выкрикивали, призывая весну, старых богов и всю вселенную присоединиться к празднику.
Она танцевала, и танцевала, и не знала никакой усталости, и не чувствовала ничего, кроме счастья, не думала ни о чём, кроме кружения. Пробегая между двумя кострами, она вдруг зацепилась за что-то юбкой платья и чуть смущённо вспомнила, что куда-то отбрасывала пальто, да только как же теперь можно было его найти?
Между тем, длинный подол захватил пальцами высокий мужчина. Свет от костров падал так странно, что она никак не могла разобрать черт лица, но видела, что у него глаза разного цвета. Голову его венчали рога, а волосы растрепались. И вместе с тем он был гораздо крупнее всякого, кто ещё кружился рядом.
— Эй-эй! — засмеялась она. — Отпусти моё платье!
— Как тебя зовут? — спросил он. Его голос должен был утонуть в шуме веселья, но словно поднялся на гребне волны и затопил Саманту целиком. Это был самый восхитительный мужской голос из всех мужских голосов. Мелодичный и мягкий, но таящий властность и силу.
— Разве не видишь, — она хищно улыбнулась, желая произвести впечатление, — я здесь хозяйка. Бригитта!
— Бригитта! — захохотал он, и вместе с ним засмеялись звёзды, пламя костра, ветер, весь мир. — Ты моя Бригитта! — повторил он чуть тише и шагнул к ней, тут же заключая в объятия. — Только моя Бригитта.
Она не стала высвобождаться, только вдохнула глубже удивительный лесной запах, отчего-то кажущийся осенним. Вдохнула и задержала внутри себя, отчаянно сознавая, что никогда-никогда-никогда не сумела бы привлечь такого мужчину в собственный мирок.
Таких и не было. Вот сейчас рядом с ней стоял настоящий миф.
— А кто ты? — спросила она и тут же ей показалось, что он не так уж высок… Что это… — Том?
— Да, Том, я буду весёлым Томом сегодня, — рассмеялся он снова.
Он не выпускал её из рук. Они танцевали, прыгали через костёр и веселились, выхватывая у других кружки. Она всем кричала, что имя её — Бригитта, пришёл её день и час. И было ни капли не холодно, а над городом сияла огромная луна.
Под утро он нёс её на руках, а мир вокруг сиял так сильно, так прекрасно, что она не могла сдержать ликующего смеха.
— Ты странный, Том, — хмыкнула она, а потом опять засмеялась. — Всё странное. И приходит весна.
— Весна, — согласился он, а в воздухе сильнее запахло палой листвой и осенью.
— И знаешь, — она вгляделась ему в глаза. — Ты — не Том.
Вместе с этим пришло и осознание. Она нахмурилась и поняла, что впервые видит этого человека, а может, это… существо.
— Как ты не Бригитта, — он поставил её на землю, но удерживал за талию. — Но сегодня, ещё несколько часов ты будешь ею. Я так хочу.
Она склонила голову к плечу и повторила:
— Я — Бригитта. Я буду ею. Потому что так хочешь ты.
Его рога были настоящими.
Вместе они вошли в дом. Она не знала, чей это дом и не соткался ли он просто из наползавшего на город утреннего тумана. В нём почти ничего не оказалось, только постель. И едва она подошла к ней, укрытой мягкими шкурами, отливающими золотом в мерцании свечей, расставленных вокруг, как оказалась нагой.
Она обернулась, чтобы обнаружить позади его, такого же обнажённого.
— Иди, — сказал он.
Поднявшись на ложе, которое только их и ожидало, она улыбнулась. Том? Ей не нужен был Том. И никто другой ей бы не понадобился. Она — Бригитта, пусть только на день, и сегодня её очередь познавать то, что сокрыто от человеческого разума.
Познавать любовь, которая больше, чем может вместить человеческое тело.
— Приди, — позвала она, и только в тот миг он тоже оказался на белых простынях.
Их губы соприкоснулись, а затем она начала целовать его жадно, постанывая от разгорающегося внутри возбуждения. Она готова была любить его всем своим существом и чуяла в нём ответ не меньшей силы.
Она отдавалась ему так, как никогда не умела и знала, что никогда уже не сумеет. И в миг, когда они слились в едином восторженном крике, взошло солнце.
После он лежал рядом с ней, мягко лаская, качая на руках. И ей чудилось, что она лежит на огромной ладони, а кто-то великий и непостижимый рассматривает её, тихонько дует в лицо и улыбается.
— Ты никогда не забудешь меня и никогда не вспомнишь, — сказал он вдруг.
Саманта сидела нагой на собственной постели, а он — чёрная рогатая фигура в дверях — продолжал говорить:
— Ты никого не приютишь и никому ничего не скажешь. Твоя дочь — моя.
— Дочь? — спросила она, потому что всё остальное у неё не вызывало вопросов.
— Она моя, — повторил он и исчез.
Чувствуя жуткую усталость и похмелье, Саманта повалилась в постель и почти сразу забыла всю эту безумную ночь, все шорохи, шелесты и шёпоты вокруг, все танцы, все блики костров, все глаза звёзд.
Ей ничего не снилось. Она поднялась только к вечеру и даже не сказала бы точно, пошла ли на праздник. Из памяти выветрился и Том, безвозвратно. Имя его, облик, серые глаза — всё потерялось в первом февральском дне, в мельтешении огней, схлынуло вместе с той эйфорией, с какой она восклицала:
— Я Бригитта, поклонитесь мне!
========== Её Самайн ==========
Беременность протекала спокойно, но с началом октября Саманта всё больше волновалась. Она ждала родов со дня на день, но ребёнок словно не желал появляться на свет. Врачи уверяли — первого ноября, не раньше, но Саманта чувствовала, что они ошибаются, и потому нервничала всё сильнее.
Уж лучше бы раньше! Раньше!
Но кто бы её послушал! Даже мать, узнав о беременности, приехала лишь однажды. Как будто не осуждая, она всё же не собиралась помочь. Друзья же Саманту давно утомили своими пари. Все они единодушно решили, что она не была на празднике, но никак не могли придумать, с кем она его пропустила.
Она и сама не знала ответа на вопрос, но праздник смутно вспоминался ей — блики, голоса, смех. Она видела там кого-то, с кем ни один мужчина ни за что не сравнился бы. Он был не таким.
Только вот и об этом никому не расскажешь.
Октябрь выдался свежим и солнечным, городок готовился к Самайну, но чем ближе был праздник, тем больше Саманте хотелось сбежать или же хотя бы вынудить ребёнка покинуть утробу.
Она то умоляла, то подолгу сидела молча, то вздрагивала, то желала унестись вместе с ветром. Лучшая подруга помогла ей украсить дом и сад, но Саманте хотелось бы провести ночь в больнице.
Однако врачи однозначно заявили, что родов не будет.
Вернувшись домой, Саманта легла в постель и прислушалась к себе. Что-то внутри говорило, что приходит важный час, движется неотвратимо и сбежать некуда. Она закрыла глаза.
Тридцать первого числа с утра в город пришли тёмные тучи. Они заволокли небо, пригнав с собой ветер, и весь город замерцал свечками в тыквенных головах. Праздник внезапно показался зловещим, но горожане будто и не чувствовали ничего особенного.
Саманта попыталась дозвониться в больницу, но ничего не вышло.
Она не испытывала ничего неприятного, лишь чёткое ощущение, что настала пора, убеждало её искать убежище от шума и других людей. Саманта с ужасом ждала схваток, успев начитаться о боли, и в то же время ей казалось, что и с родами у неё выйдет история такая же смутная, как с зачатием.
