Как матушке-природе решить эту нелёгкую задачу?

Можно увеличить таз женщине под стать покрупневшей голове ребёнка, но тогда передвигаться она сможет заметно медленнее, а это при кочевом образе жизни наших предков недопустимо.

Есть и другой путь. Ребёнок может рождаться с небольшой головкой, но более незрелым, чем в первом случае. Для того чтобы мы наглядно представили степень незрелости малыша, этолог Виктор Дольник советует подумать о том, что для того чтобы развиваться в материнской утробе и родиться в той же степени зрелости, что и человекообразные обезьяны, человеческому детёнышу понадобился бы 21 месяц [6]! Вот так, ценой материнских усилий природа разрешила вопрос с увеличившимся у человека трудягой-мозгом. Наш малыш, в отличие, например, от жеребёнка, который уже через час после рождения стоит на ногах, ещё многие месяцы остается привязан к маме. Такой тесный контакт между мамой и ребёнком – результат эволюции развития человека.

На протяжении всей беременности между мамой и ребёнком устанавливается теснейшая связь. После появления малыша на свет мама ему также жизненно необходима. Только теперь на смену пуповине приходят материнские руки, полные любви и заботы. Ведь малыш рождается совершенно не приспособленным к жизни без нашей помощи. Именно поэтому следующий этап развития ребёнка называют «четвёртым триместром беременности». Ему всё так же необходим постоянный контакт с мамой, будь то кормление грудью, совместный сон или тёплые объятия.

Здесь важно суметь услышать наше естество, а может, и обратиться к традициям предков. Как известно, они вели кочевой образ жизни, а значит, малыш постоянно находился на руках у матери. Не случайно у многих народов Африки, Северной Америки и Юго-Восточной Азии детей носили «на себе» в своеобразных слингах. Такой тесный контакт с малышом роднит нас с сумчатыми, у которых детёныши тоже рождаются очень незрелыми, а после мама их «донашивает» в сумке. Этологи считают, что одной из функций хвоста у животных является функция спасательного каната для детёныша. Он держится за хвост мамы, чтобы не потеряться, и вскарабкивается по нему под её защиту в момент опасности. Так что наши малыши, которые при малейшем волнении хватаются за мамину юбку (а засыпая – за волосы), следуют древнейшему инстинкту.

«А вдруг привыкнет?» – уже слышится один из главных вопросов современной мамы… Вся наша жизнь пронизана близостью, традициями, связью с родными людьми и местами. Что же получается: чтобы «не привыкать», нужно отказать себе и своему малышу в проявлении чувств (а вдруг придётся расстаться)? Или всё же принять ответственность за свой выбор и насладиться близостью, контактом с ребёнком… Да, деткам, как и родителям, всё равно придётся пережить и расставания, и потери. Более того, они неизбежны. Хорошо бы их минимизировать, но мы не всесильны. И когда-то ребёнок всё равно о них узнает. Когда-то он выйдет за ворота родительского замка и услышит «нельзя» или «должен». Однажды на просторах всемирной паутины мне встретились прекрасные слова: «Для того, кто слаб, привязанность – помеха для полёта. Для того, кто силён, привязанность – возможность взять с собой в полёт других».

Опытнейший педагог-психолог Людмила Петрановская в своих книгах и лекциях часто вспоминает об отношениях мамы и ребёнка в естественной среде. «Весь первый год жизни дети проводят прижавшись к матери, она держит малыша на руках или носит, привязав на спине. Кормит, не отрываясь от дел, спит тоже с ребёнком. Если бы опасения „избалуются, приучится“ были верны, их дети должны были бы чуть не до взрослого возраста настаивать на том, чтобы их носили. Однако наблюдения говорят ровно обратное: эти малыши намного более самостоятельны и независимы к двум годам, чем их городские сверстники. А дети из современных мегаполисов, которых очень боялись приучить к рукам или чьи мамы не могли с ними быть, ненасытно требуют внимания взрослых, капризничают, изматывают родителей. Потому что всё устроено совсем не так, как казалось строгим педиатрам, уверявшим: „приучите – будет всегда требовать“. А совсем наоборот» [7].

Это подтверждают и эксперименты. Обследованные в первый год жизни младенцы, чьи мамы проводили много времени в тесном контакте с ними, с одной стороны, проявляли больше самостоятельности в играх и исследовании окружающего мира, а с другой – быстрее обращались к своим матерям, испытывая в незнакомой ситуации тревогу, страх или стресс. Бросалось в глаза, что они были менее пугливыми и меньше злились в общении со своими мамами. А если возникала стрессовая ситуация – после короткого утешения быстрее успокаивались и возвращались к игре. Им нравилось сотрудничать и принимать правила, установленные мамами [8].

Самая главная задача этого периода – позвать ребёнка в наш мир и поудобнее с ним в этом мире обустроиться. Ведь мама – это единственное знакомое малышу с рождения существо, доверенное лицо и проводник в новой огромной и неизведанной Вселенной. И в самом начале пути вся эта Вселенная сосредоточивается в одной улыбке мамы.

Первый вопрос будущих мам на курсах подготовки к родам: «А это очень больно?» Далее следует: «Мне вот мама рассказывала…», «Подруга ТАКОЕ пережила!»…

Часто ожидание малыша и подготовка к родам сопровождается страхом. А страх, как известно, сковывает тело, создаёт зажимы. Это такой древний механизм, корни которого уходят к нашим прародителям.

Что делать, когда хищник совсем рядом, а бежать уже нет сил? Правильно, затаиться – а вдруг не заметит? Остолбенеть, не дышать. Это и есть физическое проявление страха. Как же родить в таком напряжённом состоянии? Другими словами, ощущения в родах во многом зависят от психического состояния женщины.

С одной стороны, утешающе звучит: «Все рожали, и ты родишь» (обычно в этот момент вспоминают, как крестьянки рожали в поле), с другой – пугает библейское предание о наказании Евы: «Умножая умножу скорбь твою в беременности твоей, в муках будешь ты рожать детей».

Как известно, существует множество переводов Библии. Естественно, каждое слово может иметь массу значений. Какой именно оттенок ему придать, решает автор перевода. Слово «муки» стало впервые появляться в переводах Библии в Средние века, которые известны особой изощрённостью в причинении боли.

Переводчики стали использовать это определение, поскольку именно оно наиболее полно отражало суть средневековых родов. Только вот слово «etzev», переведённое как «муки», имеет много других значений, но главные: «труд», «усилие» [9]. Получается, что согласно более точному переводу эти слова звучат: «Умножая, умножу усилия твои в беременности твоей, в трудах будешь ты рожать детей».

Интересно, что в литературе сложно найти адекватное описание родовой боли, есть лишь упоминания о её специфичности и непохожести ни на что иное. Потому будущая мама вплоть до начала схваток не знает, чего ей ожидать, и от этого страх лишь усиливается. Информационная пустота заполняется искажёнными данными, полученными с различных интернет-форумов и из откровений подруг. Почему так происходит?

Во-первых, потому что эта тема сакральна и табуирована. Только представьте: в этот мир приходит новый человек. Всеми силами близкие стараются помочь ему, оградить, защитить. Отсюда и многочисленные ритуалы и приметы, связанные с тем, что малыша в первые дни жизни никому не показывают.

Во-вторых, боль в родах – это… не совсем боль! Боль нужна нам для того, чтобы показать – в организме что-то не в порядке. Но физиологические ощущения в родах совсем иного характера. Их усиление говорит о том, что как раз-таки всё в порядке! То есть роды – это единственная конструктивная «боль». Тогда боль ли это?..