Анна Павловна. Машенька? Встала.

Колотилина. Во сколько она пришла?

Анна Павловна. Они с Сережей поздно пришли…

Колотилина. С Сережей?!

Анна Павловна. И на кухне сидели…

Колотилина (садится). Как чувствовала… И вы так хладнокровно об этом говорите?

Анна Павловна. Что ж… молодые… Да и Сережа не чужой…

Колотилина. Не чужой! С каких пор он вам не чужой?

Анна Павловна. Сколько живем вместе…

Колотилина. Выходит, я своего сына должна выставить на площади и кричать на весь мир: он не мой, не я его воспитала?! Так?

Анна Павловна. А Машенька…

Колотилина. Машенька! Вы попробуйте так воспитать свою Машеньку, чтобы ее по телевизору показывали!.. (Уходя.) Ну, Николай Иванович!.. Ну!..

Уходит.

Входит Маша.

Маша. Что здесь уже состоялось?

Анна Павловна (шепотом). Только сказала Зине, что вы с Сережей пришли, ка-ак она закричит! Ка-ак зашумит! (Тихо смеется.)

Маша. Ах-ах, мезальянс. (Напевает.) «У любви как у пташки крылья, ее нельзя никак поймать…» Вас бы, тетя, как-нибудь обыграть… Что-нибудь такое неожиданно трагическое.

Анна Павловна. Не пойму я, Машенька, все ты про игру… Ты с Зиной не ссорься.

Маша. У нас с ней односторонние отношения. Вот уж кто мне абсолютно не интресен.

В это время входит Михаил, приносит чайник.

Маша. Это не о вас. Доброе утро.

Михаил. Доброе утро.

Маша. Я была вчера не права.

Михаил. А что это меняет?

Маша. Все.

Михаил. Ничего.

Уходит.

Маша. Человек, которого не отомкнуть. Как сейф. Разве что автогеном.

Анна Павловна. Он добрый.

Маша. Добрый? Нет, тетя, он злой. Он эгоист и неудачник.

Анна Павловна. Ты злых не видела…

Маша. Я видела все. Меня уже не удивить ничем. К сожалению. Вы не можете сказать, отчего иногда так скучно? До умоисступления, до спазм в животе? Вам было скучно в девятнадцать лет?

Анна Павловна. Разве в молодости скучно? Это в старости…

Маша. Не-ет, тетя. Скучно как раз в молодости. Хандра ест культурного человека, ничего ему не надо, ничего не жаль… Разочарование в том, чего еще не было. Зачем я так рано и чересчур умна, а?

Анна Павловна. Ты, Машенька, какая-то вертунья…

Маша (не слушая). Где тот принц, которому я не засмеюсь в лицо? Где он? Ау? А может быть, он рядом, в соседней комнате, обрабатывает себя кремом после бритья и дезодорантом? Не надо, ваше высочество, вы так хороши небритый, с перьями в волосах и хлюпающим носом!.. А напротив? Напротив – антипод, мрачный посетитель коммунальной кухни, перегрызающий горло науки! Тайный поборник прогресса! О! Он спит и видит памятник себе с выбитой надписью «Непризнанному в прошлом веке». Ах, тетя, тетя, и таким людям мы стираем носки.

Входит Колотилина.

Маша. Доброе утро, Зинаида Зинаидовна!

Колотилина. Везде успеваешь.

С каменным лицом продолжает готовить завтрак.

Маша. Ой, вчера было так интересно!.. Я даже не мечтала, что Сережа сам покажет мне город! Такая широкая река и вся в граните.

Колотилина (оттаивая). Всегда так! Ему надо работать, а он никому не может отказать. Совесть надо иметь. Тебе, видите ли, поболтать захотелось, а у него на письменном столе варианты лежат!

Маша. Как это – варианты?

Колотилина. Варианты стихов.

Маша. Ой, тетя, послушайте только! Разве можно стихи с вариантами писать? (Смеется.) «Ура, мы ломим, гнутся шведы!» – первый вариант. «Увы, мы ломим, не сдаются» – второй, «Ломили мы, но отдана Полтава» – это третий.

Колотилина. Что-что?

Маша. Это мы в школе проходили.

Колотилина. В школе… У вас в Саратове все не как у людей. У меня от тебя голова болит.

Маша (вздыхает). Будем терпеливы и терпимы, тетя. Пойдем в свой убогий уголок.

Уходят.

Колотилина (кричит в коридор). Николай Иванович!

Голос Николая Ивановича. Что?

Колотилина. Руки мыть! Будем завтракать.

Появляется Николай Иванович. Достает сигарету, разминает ее, но под взглядом Колотилиной со вздохом прячет в пачку.

Николай Иванович. Что у нас сегодня? Так-с. Салат из помидоров. И снова котлеты.

Колотилина. Я от вас всех с ума сойду! Второй день все крутится, то в одну сторону, то в другую! Идите мыть руки!

Николай Иванович уходит в ванную, запевает «Пою тебе, бог Гименей…»

Колотилина. Довольно петь!

Николай Иванович (вытирая руки, строго). Что происходит, Зина? Надо держать себя в руках. Нехорошо.

Колотилина (тихо). Коля, я не могу. Меня всю трясет. Эта паршивка издевается над нами.

Николай Иванович. Ты так думаешь? (Жестко.) Тем более! Тем более нельзя так распускаться! В понедельник я пойду к юристу, посоветуюсь.

Колотилина (тихо). За Сергея волнуюсь.

Николай Иванович. И-и! За Сергея. Сергей, кого хочешь, вокруг пальца обведет.

Колотилина. Все-таки…

Николай Иванович. И не думай. Он завтракать будет?

Колотилина. Попозже. Я ему кофе носила.

Уходит.

Какое-то время кухня пуста. Слышно, как бормочет где-то вода, детские крики со двора, трамвай прошел.

Одновременно выходят в коридор и идут на кухню Маша и Михаил. Он ставит на свой столик покрытую лаком полочку из многослойной фанеры для пластинок, – сушиться. Она закуривает.

Маша (протягивая пачку). Курите. Да берите же, что вы дуетесь.

Михаил (берет сигарету). «Салем». Дамские.

Он ищет глазами спички, Маша протягивает ему зажженную сигарету, держит низко. Он вынужден склониться, прикуривая.

Маша. Подружка совратила. Я курю «Винстон».

Садится на подоконник, хлопает ладонью рядом с собой. Михаил садится рядом.

Маша. Кому вы вчера звонили?

Михаил. Жене.

Маша. А «Колу» сыну? Я вначале не поняла.

Михаил. Зачем вам все это?

Маша (пауза). Не знаю. Я поступаю в театральный. Мне надо быстро соображать и реагировать.

Михаил. А сами жить вы как будто не собираетесь.

Маша. Вы интересный человек, но какой-то замороченный. Неужели вы думаете, что вы живете? То, что вы там придумали про свою науку, про человечество, которое движется вперед – это не жизнь. Это – отдых от жизни, разрядка. А жизнь… Знаете, что это такое? Посмотрите мне в глаза… Дайте руку (берет его руку, прижимает к своей груди, затем отбрасывает ее, спрыгивает с подоконника). Надо теснее, ближе к глазам, а не… щелкать людей, как орехи.